Красный занавес зашевелился. Эмилиано сгорбил плечи, как будто его
хотели побить. Потом занавес раскрылся, и киноман возник в темном
вестибюльчике. Он уходит! Эмилиано чуть не засмеялся, глаза его застыли на
одной точке комикса. Он выходит из дверей!
Но киноман произнес слабым, почти детским голосом:
- Пожалуйста, мне большую чашку кока-колы и попкорн с маслом.
В животе у Эмилиано заболело. Не осмелясь посмотреть человеку в лицо,
он встал с табуретки, налил кока-колу из крана, достал попкорн и плеснул в
него масла.
- Пожалуйста, побольше масла, - попросил киноман.
Эмилиано добавил еще несколько капель масла и провел заказанное по
прилавку.
- Три доллара, - сказал он. К нему подлетела пятидолларовая бумажка.
- Сдачи не надо, - сказал человек, и сейчас в его голосе прозвучал
южный акцент. Озадаченный, Эмилиано взглянул на него. Киноман был около
шести футов и четырех дюймов ростом, был одет в желтую рубашку с короткими
руками и брюки цвета хаки с зеленью. Глаза его под густыми черными бровями
были завораживающе зелеными, контрастирующие с янтарным оттенком кожи.
Прежде Эмилиано посчитал его за южноамериканца, когда он подходил первый
раз, возможно, в нем было что-то от индейской крови. Волосы черные и
волнистые, прилизанные к черепу. Он уставился неподвижно на Эмилиано. - Я
хочу посмотреть кино еще раз, - спокойно произнес он, и в этом голосе
прозвучало нечто от бразильского акцента.
- Э... Через минуту должен начаться "Мондо Бизарро". Киномеханик,
наверно, уже заправил первую катушку...
- Нет, - сказал киноман, и слегка улыбнулся. - Я хочу посмотреть еще
раз _э_т_о_ кино. Прямо сейчас.
- Да. Но, послушайте. Я имею в виду... Я здесь не решаю, так ведь? Вы
же знаете? Я только работаю за прилавком. Я ничего не могу сказать
насчет...
Тут человек придвинулся и коснулся лица Эмилиано холодными
маслянистыми пальцами, отчего подбородок Эмилиано застыл, как
примороженный.
На секунду все вокруг как будто поплыло перед его глазами, а кости
его стали ледяными. Потом он моргнул, и все его тело вздрогнуло, он стоял
за прилавком, а киноман пропал. Черт! - подумал он. Подонок прикоснулся ко
мне. Он скомкал салфетку и вытер лицо, там где прикасались пальцы, но все
еще чувствовал оставшийся после них холод. Пятидолларовая бумажка
оставалась на прилавке. Он положил ее в карман и заглянул сквозь занавес в
кинотеатр.
На экране, расцвеченном сочными и чувственными красками, лежали
почерневшие трупы, извлеченные из столкнувшихся автомобилей пожарными.
Диктор говорил:
- Лики смерти - не шутка. Все, что вы увидите, было на самом деле.
Если вы хоть сколько-то слабонервны, вам лучше сейчас же уйти...
Киноман сидел в первом ряду. Эмилиано видел его профиль напротив
экрана. Опять послышался смех, и когда Эмилиано метнулся назад от занавеса
и поглядел на свои часы, он понял, что еще почти двадцать минут в жизни
его стали черной дырой. Он выскочил из двери и пробежал по лестнице в
будку киномеханика, где Вилли валялся на диванчике, читая Кастлера.
- Эй, - сказал Эмилиано. - Что происходит? Как это случилось, что ты
опять показываешь это дерьмо?
Вилли уставился на него через край своего журнала.
- У тебя не все дома? - спросил он. - Ведь это ты со своим приятелем
пришел ко мне и попросил меня об этом. Не прошло и пятнадцати минут. Вот я
и поставил снова. Не приписывай мне это дерьмо ни в коем случае. Как бы то
ни было, я не спорю со старыми извращенцами.
- Старые извращенцы? О чем ты говоришь?
- Твой приятель, - сказал Вилли. - Ему не меньше семидесяти. Со своей
бородой он похож на Рипа Ван Винкля. Откуда только такие извращенцы
берутся?
- Ты... с ума сошел, - прошептал Эмилиано. Вилли пожал плечами и
вернулся к своему журналу.
Сесиль на улице увидела, как Эмилиано убегал по тротуару. Он
обернулся к ней и прокричал:
- Больше меня здесь не будет. Никогда! Хватит!
И побежал дальше по Сорок Второй улице в темноту. Сесиль
перекрестилась, еще раз проверила замок на двери кассовой будки и,
помолясь, улеглась поспать до рассвета.
Сидевший на своем кресле в первом ряду киноман запустил руку в
попкорн с маслом и набил им рот. Перед ним были картины изувеченных тел,
извлеченных из руин лондонского здания, взорванного ирландскими
террористами. Он склонил голову набок, с интересом разглядывая вид
переломанных костей и крови. Камера, объектив которой замутился и дрожал,
сфокусировалась на обезумевшем лице молодой женщины, баюкавшей мертвого
ребенка.
Киноман хохотал так, словно смотрел комедию. В его смехе были отзвуки
визга напалмовых бомб, зажигательных снарядов и ракет Томагавк, он эхом
отзывался в кинотеатре, и если бы там были другие люди, каждый из них был
бы измучен воспоминаниями о своих собственных ужасах.
В отраженном от экрана свете лицо человека претерпело изменения.
Больше он не напоминал ни шведа, ни бразильца, не было у него и бороды
Рипа Ван Винкля, черты лица его сливались в что-то одно, как будто
медленно плавилась восковая маска, кости под кожей меняли свою форму.
Черты сотен лиц возникали и пропадали, как гноящиеся шрамы. Пока на экране
показывали вскрытие на последней стадии, человек всплескивал руками в
радостном оживлении.
"Уже пора!" - думал он. - "Пора уже представлению начинаться!"
Много времени ждал он поднятия занавеса, много износил лиц и кож, и
момент приблизился, подошел очень близко. Он видел крен, ведущий к
разрушению, сквозь множество глаз, нюхал пламя, и дым, и кровь в воздухе
как смертельно пьянящие духи. Момент приближался, и этот момент будет
принадлежать ему.
О, да! Пора уже представлению начинаться!
Он был терпеливым созданием, но сейчас едва мог удержаться, чтобы не
пуститься в пляс. Возможно, короткий "ватуси" там, в проходе, будет
кстати, тогда он раздавит этого таракана за кондитерским прилавком. Это
похоже на ожидание празднования дня рождения, и, когда свечи зажгутся, он
откинет голову и зарычит так громко, что Бог содрогнется.
Уже пора! Уже пора!
Когда же оно начнется? - волновался он. Кто первым нажмет кнопку - не
имеет значения, он почти слышал, как разбивается стекло, опускается
предохранительная скоба и пламя разгорается в ракетоносителях. Это была
музыка Голанских высот, Бейрута и Тегерана, Дублина и Варшавы,
Иоханнесбурга и Вьетнама - только на этот раз музыка закончится последним
оглушительным крещендо.
Он засунул пригоршню попкорна в рот, жадно открывшийся посреди правой
щеки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236 237 238 239 240 241 242 243 244 245 246 247 248 249 250 251 252 253 254 255 256 257 258 259 260