— Таро!
В последние мгновения он звал сына, но взор его уже застилала кровавая пелена. Вокруг него были только враги.
— Мой господин! Я все еще с вами! Содзо рядом с вами!
— Содзо, быстрее на помощь!.. Я сделаю сэппуку.
Опираясь на плечо верного вассала, Кацуёри отступил шагов на сто, затем опустился на колени, но, израненный копьями и стрелами, истекающий кровью, он уже не владел собственными руками.
— Простите меня!
Не в силах видеть мучения и бессилие своего господина, Содзо пришел на помощь и отрубил ему голову. Тело Кацуёри рухнуло вперед, а Содзо, подхватив отрубленную голову, высоко поднял ее, плача от горя.
Передав голову Кацуёри своему младшему восемнадцатилетнему брату, Содзо велел ему спастись бегством и сохранить ее. Но, обливаясь слезами, юноша отказался подчиниться: он решил умереть вместе со всеми.
— Глупец! Убирайся отсюда!
Содзо отшвырнул его в сторону, но было уже слишком поздно. Вражеские воины взяли их в железный обруч. Под сыплющимися со всех сторон ударами братья Цутия пали смертью храбрых.
Средний из братьев от начала боя и до самого его конца оставался рядом с Таро. Молодого князя и его последнего вассала убили в то же мгновение, когда чуть в стороне от них пали под ударами старший и младший братья Цутия. Таро в свои юные годы слыл писаным красавцем, и в «Летописи времен Нобунаги», автор которой не склонен был проявлять особую жалость, описывая гибель клана Такэда, о нем все же сказано, что он был прекрасен и умер прекрасной смертью.
К часу Змеи все уже было кончено. Клана Такэда больше не существовало.
Войско клана Ода, взявшее Кисо и Ину, собралось в Суве, запрудив улицы этого города. Нобунага избрал своей резиденцией на время всего похода храм Хоё. Двадцать девятого числа у храмовых ворот состоялась раздача наград войску, а на следующий день Нобунага устроил для своих военачальников пир в честь одержанных ими побед.
— Кажется, вы сегодня порядочно перебрали, князь Мицухидэ. Для вас такое — большая редкость, — сказал Такигава Кадзумасу своему соседу по пиршественному столу.
— Да, я пьян, ну и что же?
Мицухидэ и впрямь выглядел совершенно опьяневшим. В таком состоянии его прежде никто не видел. Лицо князя, всегда отличавшееся матовой белизной, сейчас раскраснелось до самых корней уже поредевших волос.
— Так давайте выпьем еще по одной! — подбивал он Кадзумасу. — Не часто выдаются такие счастливые дни, как сегодня; хоть мы с вами давно уже не мальчики, их можно пересчитать по пальцам. Посудите сами. После многолетних усилий нам наконец-то удалось одержать грандиозные победы, причем не только во всей Суве, — теперь уже и Каи, и Синано взяты нами или нашими союзниками, повсюду реют наши знамена!
Говорил он, как всегда, не слишком громко, но его слова разносились по всему залу. Их слышал каждый. Постепенно стихла царившая за столом шумная разноголосица и все взгляды устремились на Мицухидэ.
И Нобунага пристально смотрел на лысеющую голову Мицухидэ. Временами чрезмерная зоркость идет нам во вред: глаз подмечает то, чего ему не стоило бы видеть, дабы не получать ненужных потрясений. Нобунага между тем уже на протяжении двух дней следил за Мицухидэ именно с такой чрезмерной зоркостью. Мицухидэ вел себя излишне весело и непринужденно, что было ему совершенно несвойственно. Нобунага догадывался, в чем причина. В день раздачи наград он преднамеренно исключил из списка отмеченных его вниманием и милостью Мицухидэ, а это — унижение и обида для любого воина. Мицухидэ же, казалось, не был ни огорчен, ни пристыжен. Напротив, он держался как ни в чем не бывало, весело беседовал с награжденными военачальниками, и с лица его не сходила счастливая улыбка.
Так почему же Мицухидэ не проявлял своих подлинных чувств? Чем пристальней присматривался к нему Нобунага, тем тяжелей становился его взор. Князь и сам толком не смог бы сказать, когда и почему так разительно изменилось его отношение к Мицухидэ.
Причина коренилась не в частном случае, поступке или высказывании. В поисках истоков своей нынешней неприязни Нобунага мог бы дойти до той поры, когда он — в порыве признательности — подарил Мицухидэ крепость Сакамото, затем присовокупил к ней крепость Камэяма, устроил свадьбу его дочери и в конце концов одарил Мицухидэ целой провинцией, сбор с которой составлял пятьсот тысяч коку риса. Это было неслыханной щедростью; но как раз с тех пор отношение князя к Мицухидэ и начало понемногу меняться. Мицухидэ же держался так, словно ровным счетом ничего не произошло.
Глядя на лысеющую голову Мицухидэ, на высокий лоб воина и мыслителя, ни разу в жизни не совершившего ни единой ошибки, Нобунага испытывал все возрастающее раздражение. Князь гневался, а вассал вел себя так, словно нарочно старался прогневить его еще сильнее.
Вот и сейчас Мицухидэ непринужденно беседовал с Такигавой Кадзумасу, а взор, неотрывно следящий за ним с почетного места, отнюдь не лучился доброжелательностью.
Мицухидэ краешком глаза заметил — возможно, бессознательно привлеченный резким движением, — что Нобунага внезапно поднялся со своего места:
— Эй, лысый!
Мицухидэ поднялся из-за стола и простерся ниц перед князем. Он почувствовал, как холодные створки веера дважды или трижды легонько стукнули его по затылку.
— Да, мой господин?
Пьяный румянец Мицухидэ внезапно исчез, и лицо его стало серым, как остывший пепел.
— Пошел вон отсюда!
Веер Нобунаги указывал в сторону коридора.
— Не знаю, в чем я провинился, но если мое поведение показалось вам, мой господин, оскорбительным то, пожалуйста, накажите меня прямо здесь.
Это своеобразное извинение Мицухидэ пробормотал, не поднимаясь, и по полу выполз из зала на прилегающую к нему широкую веранду.
Нобунага направился туда же. Озадаченные участники пира мгновенно протрезвели, у многих внезапно пересохло во рту. Услышав глухие удары с деревянной веранды, даже военачальники, до этой минуты старавшиеся не глядеть на жалкую фигуру Мицухидэ, сейчас невольно посмотрели в ту сторону.
Нобунага отшвырнул в сторону веер и схватил Мицухидэ сзади за ворот. Каждый раз, когда несчастный пытался поднять голову, чтобы что-нибудь произнести, князь с силой бил его лбом о дощатый настил.
— Что это ты там сейчас говорил? Вот сейчас, только что? — приговаривал он. — Насчет многолетних усилий и счастливого дня. Насчет того, что войско Оды взяло Каи? Ты ведь говорил все это, верно?
— Да… говорил…
— Идиот! И в чем же заключались твои многолетние усилия? Каковы твои заслуги в ходе кампании в Каи?
— Я…
— Ну-ну?
— Мой господин, хоть я и был пьян, мне все равно не следовало выражаться столь высокомерно.
— Совершенно верно. Уж тебе-то высокомерие совсем ни к чему.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236 237 238 239 240 241 242 243 244 245 246 247 248 249 250 251 252 253 254 255 256 257 258 259 260 261 262 263 264 265 266 267 268 269 270 271 272 273 274 275 276 277 278 279 280 281 282 283 284 285 286 287 288 289 290 291 292 293 294 295 296 297 298 299 300 301 302 303 304 305 306 307 308 309 310 311 312 313 314 315 316 317 318 319 320 321 322 323 324 325 326 327 328 329 330 331 332 333 334 335 336 337 338 339 340 341 342 343 344 345 346 347 348 349 350 351 352 353 354 355 356 357 358 359 360 361 362 363 364 365 366