— За твоей!
Сампэй выхватил из ножен свой большой меч, а Ватанабэ Тэндзо уже повернулся лицом к нему, держа наперевес монашеский посох. Их разделяло несколько шагов. Замерев, учащенно дыша, они пристально вглядывались друг другу в глаза, их лица залила бледность, какая появляется в минуту смертельной опасности. Затем что-то, очевидно, пришло на ум Сампэю, потому что он неожиданно убрал меч в ножны.
— Тэндзо, брось свой посох!
— Вот как? Испугался?
— Нет, не испугался. Но разве не правда, что мы с тобой несем одну и ту же службу? Любой из нас всегда может погибнуть при выполнения задания, но какой смысл убивать друг друга? Почему бы тебе не снять монашеский халат и не отдать его мне? Тогда я смогу, вернувшись, сказать, что убил тебя.
У ниндзя существовал собственный кодекс чести, не свойственный другим воинам. Основой этого кодекса был особый взгляд на жизнь, определявшийся тем, что задания им всегда доводилось выполнять в одиночку. Для обычного самурая не существовало более высокой чести, нежели смерть за своего князя. Ниндзя же подходили к этому совершенно иначе. Они дорожили жизнью. Им надлежало вернуться живыми, независимо ни от каких испытаний или унижений. Потому что никакие ценные сведения, собранные в глубоком тылу врага, не имеют смысла, если не принести их домой. Погибнуть на вражеской земле считалось у ниндзя величайшим позором, и даже гибель в героическом бою с превосходящими силами не спасала от бесчестья. В этом смысле кодекс чести ниндзя, как бы причудлив он ни был, не противоречил заповедям Пути Воина: если смерть ничем не помогает господину, она позорна. Поэтому, хотя ниндзя могли бы многим показаться безнравственными людьми и никакими не самураями, в основе их поведения лежало глубокое представление о самурайском долге.
Оба противника придерживались этого взгляда на жизнь. Поэтому, когда Сампэй объяснил Тэндзо, что убивать друг друга им не стоит, тот тоже опамятовался и поспешил, в свою очередь, убрать оружие:
— Да, мне не по душе вступать с тобой в поединок и рисковать при этом своей головой. Если ты готов удовольствоваться моим халатом, то мне его для тебя не жаль.
Тэндзо оторвал от своего халата изрядный кусок ткани и бросил Сампэю. Сампэй подобрал его с земли:
— Этого куска хватит. Если я принесу его в доказательство тому, что расправился с Ватанабэ Тэндзо, мне поверят, и на том дело и кончится. Его светлость наверняка не потребует, чтобы я предъявил ему голову какого-то жалкого ниндзя.
— Что ж, это пойдет на пользу нам обоим. Ладно, Сампэй, я пошел. Хотелось бы мне сказать тебе «до свидания», но придется, наоборот, молиться за то, чтобы мы с тобой никогда больше не виделись, потому что следующая встреча наверняка окажется последней.
Произнеся это на прощанье, Ватанабэ Тэндзо стремительно зашагал прочь, как будто испугался, что его быстроногий противник все-таки передумает и пустится за ним вдогонку. Он понесся, словно спасаясь от верной смерти.
Когда Тэндзо начал спускаться по склону холма, Сампэй подобрал из травы заранее припрятанные там ружье и мешочек с боеприпасами и тайком последовал за ним.
Гулкое эхо ружейного выстрела разнеслось по горным склонам. Сампэй сразу же бросил ружье в траву и пустился вниз по склону, намереваясь нанести поверженному противнику последний удар.
Ватанабэ Тэндзо рухнул навзничь в придорожные кусты. Но в то самое мгновение, когда Сампэй с мечом в руке склонился над ним, чтобы отрубить голову, Тэндзо схватил его за ноги и, рванув изо всех сил, повалил наземь.
Теперь в Тэндзо проснулся прежний неукротимый и яростный разбойник. Оглушив Сампэя, он огляделся по сторонам, нашел большой камень, взял его обеими руками и с размаху обрушил ему на голову. Звук был такой, как будто лопнул плод граната.
Затем Тэндзо пошел прочь.
Хидэёси, ставший теперь комендантом крепости Ёкояма, провел все лето в холодных горах северного Оми. Воины говорят, что праздная жизнь изнуряет в большей степени, чем любое сражение. Главное при этом — ни на день не ослабить дисциплину. А войско Хидэёси томилось без дела уже больше трех месяцев.
В начале девятого месяца поступил приказ выступить на войну. Ворота крепости Ёкояма широко распахнулись. Но с тех пор, как они вышли в поход и до прибытия на берег озера Бива, воины не имели ни малейшего представления о том, с кем им предстоит сразиться.
В озерной гавани их ожидали три больших корабля. Построенные после нового года, они еще пахли свежей смолой. И только когда воины взошли на борт и подняли лошадей, им объявили, что одним предстоит идти на Хонгандзи, а другим — на гору Хиэй.
Переправившись через воды осеннего озера и высадившись в Сакамото на противоположном берегу, воины Хидэёси с изумлением обнаружили поджидавшую их армию под началом Нобунаги и его военачальников. В предгорьях Хиэй, сколько хватало глаз, реяли знамена клана Ода.
После того как Нобунага прошлой зимой снял осаду горы Хиэй и возвратился в Гифу, он распорядился о закладке больших боевых кораблей, способных пересечь озеро в любое мгновение, когда это может понадобиться. Теперь воины поняли, к чему он стремился и что имел в виду, объявляя об окончании штурма Нагасимы и о возвращении в Гифу.
Огненные языки мятежей, то здесь, то там вспыхивавшие по всей стране, являлись на самом деле лишь отблесками подлинного пожара, источником которого — и корнем всего зла — была гора Хиэй. Нобунага опять собрал большое войско и вновь осадил гору. Преисполненный новой решимостью, он говорил так громко, что его слова из командного шатра разносились по всему лагерю, словно обращенные к самому неприятелю.
— Что? Вы не хотите использовать огонь, потому что пламя, дескать, не пощадит монастыри? Интересно, что такое, по-вашему, война? А если не знаете, то какие вы после этого военачальники? Как вам удалось дослужиться до таких чинов?
Примерно такие речи, произносимые в шатре, бывали слышны снаружи. Нобунага восседал на походном стуле, окруженный бывалыми полководцами, в унынии понурившими головы. Нобунага казался строгим родителем, отчитывающим своих сыновей. И хотя никто не сомневался в праве князя на первенство, он все же несколько злоупотреблял этим правом. По крайней мере, судя по угрюмому выражению лиц, именно об этом думали военачальники. Время от времени то один, то другой поднимал голову и смотрел Нобунаге в глаза.
За что же они сражаются на этот раз? Но сама подобная мысль или хотя бы тень сомнения несли опасность для высокого положения военачальников, потому что у Нобунаги было легко впасть в немилость.
— Вы бессердечны, мой господин! Дело не в том, что нам непонятны ваши замыслы, но, когда вы даете нам такой возмутительный приказ — выжечь гору Хиэй, место, освященное многовековой традицией как средоточие покоя и мира всей страны, когда вы отдаете такой приказ, мы как ваши вассалы — именно как ваши вассалы — просто не можем подчиниться, — наконец осмелился возразить Сакума Нобумори.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236 237 238 239 240 241 242 243 244 245 246 247 248 249 250 251 252 253 254 255 256 257 258 259 260 261 262 263 264 265 266 267 268 269 270 271 272 273 274 275 276 277 278 279 280 281 282 283 284 285 286 287 288 289 290 291 292 293 294 295 296 297 298 299 300 301 302 303 304 305 306 307 308 309 310 311 312 313 314 315 316 317 318 319 320 321 322 323 324 325 326 327 328 329 330 331 332 333 334 335 336 337 338 339 340 341 342 343 344 345 346 347 348 349 350 351 352 353 354 355 356 357 358 359 360 361 362 363 364 365 366