— Ну и ну! Да сколько тебе лет?
— Пятнадцать.
— Пятнадцать, а все как дитя малое!
— Потому мне и скучно работать у ремесленников. Надоело! Тетушка, а ты не слышала, нет ли у кого-нибудь места?
— Да откуда ж мне знать об этом? — Оэцу укоризненно сверкнула на него глазами. — На службу к самураю не берут людей, нарушающих семейные традиции. Да и какая польза от сорванца и пройдохи вроде тебя?
В это мгновение к ним подбежала служанка Оэцу:
— Госпожа, скорее! Вашему мужу опять плохо!
Не сказав ни слова, Оэцу бросилась домой. Хиёси принялся разглядывать темные тучи над Овари и Мино. Вскоре он прошел через ворота во двор и направился в сторону кухни. Больше всего на свете ему хотелось отправиться домой, в Накамуру, и повидаться с матерью, но его удерживала мысль об отчиме, который внушил пасынку, что забор вокруг их дома порос колючками. Хиёси решил, что прежде всего он обязан найти работу. Он пришел сюда, собираясь гордо поведать своему благодетелю всю правду, но теперь, когда Като Дандзё оказался в таком тяжелом состоянии, Хиёси не знал, что предпринять. Его вдобавок мучил голод. Он размышлял, где найти ночлег, и вдруг почувствовал, как что-то мягкое приникло к его ноге. Это был котенок. Хиёси взял его на руки и уселся у входа в кухню. Закатное солнце освещало их холодными лучами.
— Ты ведь тоже голоден? — спросил он у котенка.
Тот дрожал, и Хиёси прижал его к груди. Ощутив живое тепло, котенок благодарно лизнул щеку Хиёси.
— Кис-кис, — пробормотал он и отвернулся.
Хиёси недолюбливал кошек, но котенок был единственным живым существом, которое сегодня обратило на него внимание.
Хиёси внезапно насторожился, зрачки котенка расширились от испуга. Из комнаты, прилегавшей к веранде, донесся отчаянный крик мужчины, терзаемого болью. В кухню прошла Оэцу со слезами на глазах. Она вытирала их рукавом, готовя на очаге какое-то снадобье.
— Тетушка, — вкрадчиво произнес Хиёси, поглаживая котенка, — малыш голоден и очень замерз. Он умрет, если вы не покормите его.
О своем пустом желудке он промолчал, но разжалобить Оэцу не удалось.
— Ты все еще здесь? Скоро ночь, и я не позволю тебе остаться у нас в доме.
Она закрыла лицо рукавом, чтобы племянник не видел ее слез. Молодая жена самурая, красивая и счастливая года три назад, поникла, как цветок под дождем. Хиёси, держа котенка в руках, думал об ужине и постели, близких и недостижимых. И, внимательно посмотрев на Оэцу, Хиёси заметил в ее внешности странную перемену.
— Тетушка! У вас живот! Вы ждете ребенка?
Оэцу резко вскинула голову, словно ее хлестнули по щеке. Неожиданный вопрос смутил ее.
— Неразумное дитя! Неприлично задавать такие вопросы! Какой ты невежа! Живо ступай домой, пока совсем не стемнело! В Накамуру или куда хочешь! Мне нет дела до тебя. — Задохнувшись от гнева, Оэцу скрылась в глубине дома.
— Что ж, и пойду, — пробормотал Хиёси, готовый уйти, но котенку не хотелось покидать насиженное местечко.
Служанка принесла немного холодного супа и рис, показала миску котенку и поманила его в кухню. Котенок, мгновенно спрыгнув с рук Хиёси, устремился к еде. Хиёси почувствовал, как рот наполняется голодной слюной, но его кормить здесь не намеревались.
Хиёси решил идти домой. У ворот его окликнули.
— Кто там? — раздался голос из комнаты, где лежал больной.
Хиёси поспешил ответить Дандзё и сразу выложил, что его выгнали из гончарной лавки.
— Оэцу, открой дверь!
Оэцу возражала, говоря, что муж непременно простудится на сквозняке и тогда раны его заноют еще сильнее. Она не подпускала Хиёси к комнате Дандзё, пока тот не впал в ярость.
— Дура! — закричал он. — Какая разница, проживу я десять дней или двадцать? Сказано, отпирай!
Заплакав, Оэцу выполнила приказ мужа.
— Ты его только расстроишь. Поздоровайся и ступай прочь, — сказала она Хиёси.
Хиёси просунул голову в комнату больного и поклонился. Дандзё полулежал в постели.
— Хиёси, тебя и оттуда выгнали?
— Да, господин.
— М-да. Вот и хорошо!
— Что? — Хиёси озадаченно взглянул на Дандзё.
— Нет позора в том, что тебя выгнали, если только ты сам не предал хозяина или не проявил неблагодарность.
— Понятно.
— Вы ведь и сами были раньше самураями. Слышишь, Хиёси, самураями!
— Да, господин.
— Самурай не служит за мерку риса, он не раб своего желудка. Он живет во имя своего призвания, во имя служения долгу. Пища — лишь дополнительное благо, ниспосланное Небом. Не становись одним из тех, кто готов на все за жалкую чашку риса.
Время близилось к полуночи.
Котику уродился хворым, плохо спал и без умолку плакал. Он лежал на соломенном матрасе и то и дело криком звал мать.
— Не выходи на улицу, там очень холодно, — сказала Оцуми матери. — Ложись спать.
— Отец ведь еще не вернулся.
Онака вместе с Оцуми устроилась у очага, взявшись за рукоделие.
— Куда он запропастился? Верно, опять не придет ночевать!
— Что ж, сегодня Новый год.
— Никто в нашем доме не отпраздновал его хотя бы кусочком просяной лепешки. И стужа невыносимая. Трудимся не покладая рук, а жизнь беспросветная.
— У мужчин свои радости.
— Мы называем его хозяином, а он что? Знай себе пьет сакэ, потом еще и тебя попрекает. С ума сойти можно.
Оцуми ступила в тот возраст, когда пора подумывать о замужестве, но она не могла оставить мать. Задавленная нищетой, девушка не смела мечтать о румянах и белилах, не говоря уже о новогоднем наряде.
— Пожалуйста, не осуждай его, — расплакавшись, сказала Онака. — Отец твой неудачник, зато Хиёси когда-нибудь выбьется в люди. Мы удачно выдадим тебя замуж, будешь счастлива, не то что я.
— Нет, мама, я не хочу замуж. Я всегда буду с тобой.
— Женщина не должна влачить жалкое существование, как мы с тобой. Я скрыла от Тикуами, что мы припрятали связку монет из той суммы, которую выплатил Яэмону его господин за увечье. Эти деньги пойдут тебе на свадьбу. Я прикопила достаточно шелка, чтобы сшить тебе кимоно.
— Мама, кажется, кто-то идет.
— Отец? — Онака выглянула в окно.
— Нет.
— Кто тогда?
— Не знаю. Не волнуйся! — сказала Оцуми, не выдав тревоги.
— Мама, ты дома? — позвал Хиёси из темноты.
Он вошел в прихожую, но не торопился в комнату с очагом.
— Хиёси?
— Он самый.
— Так поздно!
— Меня выгнали.
— Выгнали?
— Прости, мама. Пожалуйста, прости. — Он едва сдерживал слезы.
Онака и Оцуми бросились его обнимать.
— Ничего не поделаешь, — сказала Онака. — Проходи!
— Мне надо идти. Останься я в этом доме хотя бы на ночь, еще труднее будет расставаться с вами.
Онаке не хотелось, чтобы сын жил в их убогом доме, но ее терзала мысль о том, что он уйдет в глухую ночь.
— Куда ты собрался?
— Не знаю пока. Теперь я поступлю на службу к самураю и позабочусь о вас.
— К самураю? — прошептала Онака.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236 237 238 239 240 241 242 243 244 245 246 247 248 249 250 251 252 253 254 255 256 257 258 259 260 261 262 263 264 265 266 267 268 269 270 271 272 273 274 275 276 277 278 279 280 281 282 283 284 285 286 287 288 289 290 291 292 293 294 295 296 297 298 299 300 301 302 303 304 305 306 307 308 309 310 311 312 313 314 315 316 317 318 319 320 321 322 323 324 325 326 327 328 329 330 331 332 333 334 335 336 337 338 339 340 341 342 343 344 345 346 347 348 349 350 351 352 353 354 355 356 357 358 359 360 361 362 363 364 365 366