— Да, взаправду, — прошептал я.
— Но кто вы?
— Ты знаешь меня и будешь рад услышать мое имя. Но смотри, не завопи на радостях, не то нам конец.
— Боб будет вести себя тихо, так тихо, что никто не проснется. Это вы, масса Лие?
— Нет, не угадал.
— Тогда… тогда масса Шеттерхэнд!
— Верно, это я.
— У-у-ух! — трудно описать всю ту богатую гамму чувств, которую негр ухитрился вложить в этот долгий стон облегчения. Он сжал зубы, но от возбуждения так взбрыкнул ногами, что я еле успел отодвинуться в сторону. Боб был очень сильным парнем, и его пинок мог сравниться с ударом лошадиного копыта.
— Уймись! — велел я. — Радоваться будешь, когда мы выберемся отсюда. Твои ступни связаны, это я уже понял. А как по части всего остального?
— Они привязали руки Боба к шестам своего дома, — шепотом сообщил негр. — И еще обвязали ремень вокруг тела.
— Как с тобой обращались?
— Плохо, масса. Очень плохо. Боб получил много тумаков.
— Но хотя бы кормили?
— Боб все время голодал.
— Ладно, полежи минутку спокойно, пока я развяжу тебя. Ремни нам понадобятся.
— А их здесь еще много, — ответил Боб. — Они висят тут рядом, наверху.
— Well! Они пригодятся для твоих сторожей. Скажи мне, сумеешь ли ты сладить с моим конем? Он стоит неподалеку, чтобы увезти тебя отсюда.
— Жеребец Хататитла? О, мы с ним друзья! — с энтузиазмом отозвался Боб.
— Вот и прекрасно. А теперь хватит разговоров, нужно спешить. Как ты попал в плен, расскажешь потом.
Я перерезал его путы. Он поднялся, потянулся всем своим сильным телом и снова тихонько застонал — то ли от боли в онемевших членах, то ли от радости.
— Где ремни, о которых ты говорил? Давай их сюда.
Боб протянул мне пучок тонких сыромятных ремней, и мы вдвоем вынырнули из палатки. Он, по-видимому, сразу же сообразил, что Олд Шурхэнд и Олд Уоббл прибыли вместе со мной и бояться их не надо. Но, разглядев в темноте оглушенных команчей, Боб произнес:
— А, вот они, эти индейские собаки, которые все время били массера Боба и пинали его ногами! Масса Шеттерхэнд накажет их?
— Да. А пока мы их свяжем.
— О, о! Боб хочет сделать это сам! Да так, что ремни дойдут им до костей!
И негр, набросившись на своих мучителей, мгновенно скрутил их ремнями, да с таким усердием, что от боли оба индейца пришли в себя. Но это было уже неважно. Мы запихнули им во рты кляпы (на которые употребили куски их собственных рубашек), затащили в вигвам и бросили там, удостоверившись, что они не смогут ни позвать на помощь, ни освободиться своими силами.
Первая часть нашего предприятия завершилась вполне успешно, теперь нужно было завладеть амулетами. Велев Бобу и старику ждать, мы с Шурхэндом прокрались к вигваму вождя. Здесь все было спокойно, и мы без помех вывернули из земли оба шеста с реликвиями предков Вупа-Умуги. Вернувшись с этой добычей к нашим товарищам, мы сняли амулеты с шестов и нанизали их на ремень, чтобы было удобней нести.
— У нас все готово, — проговорил Олд Уоббл. — Ну а вам, мистер Шеттерхэнд, остается самая трудная задача. Поверьте, мне действительно не по себе. Далеко отсюда лошадь вождя?
— Нет. Я сейчас видел ее — она лежит в траве за его вигвамом.
— А можно нам взглянуть на нее?
— Хотите узнать, как она себя поведет, заметив чужих?
— Да.
— Хорошо, пошли. Думаю, это ничем нам не грозит. Только не подходите слишком близко, а то будет много шума.
Мы беззвучно двинулись вперед. Когда между нами и лошадью осталось всего около двадцати шагов, она подняла голову и фыркнула; еще три шага — и вскочила, отбежала в сторону, натянув лассо, и угрожающе взбрыкнула задними ногами.
— Отойдите назад, сэр, — прошептал я. — Видите, она уже готова заржать. Это животное вышколено на совесть.
— Вышколено! — пробормотал Уоббл. — Черт бы побрал такую школу, где коней учат ломать кости всякому белому человеку. И вы хотите попытать счастья с этой бестией?
— Да.
— Да еще в такой темноте!
— Вы полагаете, что мне следует дождаться дня?
— Бросьте шутить, дело очень серьезное. Я чертовски боюсь за вас. Послушайтесь доброго совета: вам лучше…
Тут Олд Шурхэнд прервал старика, не дав ему закончить очередное, заведомо бесполезное поучение:
— Довольно разговоров, сэр. Нам нужно уходить. Возьмите за руку Боба и ведите его, а я понесу амулеты. Скорее, вперед!
— Ладно, ладно, — отозвался Олд Уоббл. — Уже иду и веду негра… Но хотелось бы мне посмотреть, чем тут все кончится! Как бы то ни было, я сделал все, что мог, а теперь умываю руки!
Они скрылись в ночи, и я мог приступать к исполнению задуманного. Конечно, мне и в голову не приходило действовать так, как предполагал Олд Уоббл — это значило бы попусту рисковать жизнью. Лошадь была выдрессирована на индейский манер, то есть привыкла шарахаться от каждого белого. Если бы я, не зная об этом, все-таки сумел каким-нибудь чудом вспрыгнуть на нее, животное действительно принялось бы яростно обороняться, ржать, кататься по земле — словом, проделывать то, о чем со знанием дела предупреждал меня старик. В придачу ко всему на ней не было ни седла, ни уздечки — вообще никакой сбруи, только лассо, привязывавшее ее к вбитому в землю колышку. Значит, я мог бы рассчитывать только на силу собственных ног, стараясь, как говорят кавалеристы, удержать лошадь в шенкелях . Но какой в этом смысл, если я все равно не сумею заставить ее скакать в нужном направлении? Укрощение коня требует времени, и весь лагерь всполошится задолго до того, как я добьюсь хоть малейшего успеха.
Здесь был необходим особый подход, и я, к счастью, знал, какой именно. Виннету научил меня обращению с индейскими лошадьми. Для того, чтобы справиться с ней без лишнего шума, мне следовало временно превратиться в индейца — по крайней мере, с лошадиной точки зрения. А средства для такого превращения я высмотрел еще днем, возвращаясь после разговора с сумасшедшей. Это была, во-первых, полынь, густые заросли которой покрывали оба склона долины, и, во-вторых, несколько индейских одеял, расстеленных на траве за палаткой вождя — вероятно, чтобы посушить и проветрить, как это принято во всех племенах, живущих в прерии.
Я начал с того, что лег и хорошенько вывалялся в свежей полыни, затем сорвал несколько растений и намазал их резко пахнущим соком кисти рук и лицо. Теперь можно было больше не бояться, что запах выдаст во мне чужака. Потом я взял одно из одеял и завернулся в него на индейский лад — в холодную или дождливую погоду одеяло всегда служит индейцу плащом. В довершение маскарада я снял шляпу и спрятал ее под куртку. Теперь можно было приближаться к лошади.
Заметив человека, она перестала жевать траву, с любопытством поглядела на меня и потянула ноздрями воздух. Я ждал. Лошадь не вскочила — она по-прежнему лежит, значит, приняла меня за индейца!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236 237 238 239 240 241 242 243 244 245 246 247 248 249 250 251 252 253 254 255 256 257 258 259 260 261 262 263 264 265 266 267 268 269 270 271 272 273 274 275 276 277 278 279 280 281 282 283 284 285 286 287 288 289 290 291 292 293 294 295 296 297 298 299 300 301 302 303 304 305 306 307 308 309 310 311 312 313 314 315 316 317 318 319 320 321 322 323 324 325 326 327 328 329 330 331 332 333 334 335 336 337 338 339 340 341 342 343 344 345 346 347 348 349 350 351 352 353 354 355 356 357 358 359 360 361 362