Идя на переговоры, он припрятал за спиной нож, намереваясь меня заколоть, и даже посмел вытащить его.
— Уфф! Не могу поверить, что он и в самом деле так поступил!
— Да.
— Это недостойно воина.
— Особенно если этот воин — вождь!
— Он тебя ранил?
— Нет. Он сильно во мне ошибся, потому что я за ним внимательно наблюдал и все время был настороже. Как только он поднял руку с ножом, я его оглушил.
— Рукой?
— Чем же еще? Я же был без оружия.
— Уфф, уфф! Рукой! Он умер?
— Нет, я не хотел его убивать. Я быстро взвалил его себе на плечи и отнес туда, где стояли мои апачи и белые воины.
— И команчи тебе не помешали?
— Они не могли этого сделать, все произошло очень быстро. А потом: у них не было возможности приблизиться к нам, потому что тогда мы убили бы их вождя. Когда он очнулся, я начал ему угрожать, сказал, что сниму с него скальп, сожгу его амулеты, а потом повешу его самого.
— Ты хотел убить его душу?
— Да.
— Самое страшное для него — сжигание амулетов. Я, правда, в это не верю, но он, как и большинство краснокожих, считает, что в этом случае душа воина гибнет.
— Интересно, что бы он предпринял, если бы в мои намерения действительно входило поступить так, как я сказал?
— Он предпочел бы сдаться в плен.
— Он один?
— Он один… Уфф, уфф! Значит, вы думали, что все его воины должны сдаться вместе с ним?
— Да, все!
— А разве вам не хватило бы его одного?
— Нет, мне нужны были они все, ты скоро поймешь почему.
— И ты всех их заполучил?
— Да.
Он опустил голову и с отчаянием в голосе сказал:
— Увы, все мои надежды погибли! Даже если бы мне и удалось отсюда бежать, я не смог бы спасти Вупа-Умуги и его воинов.
— Да, это так. Во-первых, ты не знаешь, где его искать, а во-вторых, Нале Масиуф помочь тебе ничем не сможет.
— Как вы поступили с ним и его воинами?
— Я, конечно, мог бы тебя обмануть, потому что никакой необходимости в том, чтобы я тебе это говорил, нет. Однако я не стану от тебя это утаивать. Они вернулись к своим вигвамам.
— Уфф! Так ты был настолько добр, что вернул им свободу?
— Нет, до такой степени добрым я не был. Признайся, что подобная доброта была бы самой большой глупостью, которую я мог бы совершить.
— Почему?
— Я бы взял с этих людей обещание тотчас же повернуть своих лошадей и ехать домой.
— Они бы его дали.
— Но не сдержали бы!
— Ты им не веришь?
— Я не верю ни одному команчу!
— И мне тоже?
— Пожалуй, только к тебе я могу испытывать хотя бы какое-то подобие доверия, потому что ты знаешь о добром большом Маниту и веришь, что он наказывает за неправду и предательство.
— Как же так — ты не дал им свободу, но говоришь, что они вернулись домой?
— Как пленные!
— Чьи?
— Белых драгун. Они отправились обратно и взяли команчей с собой.
— Связанных?
— Да.
— Но они их убьют!
— Нет. Их капитан дал мне слово сохранить команчам жизнь.
— Он его сдержит?
— Да, и я в этом нисколько не сомневаюсь.
— Но их, по крайней мере, ограбят!
— Ограбят? Но что ты понимаешь под этим словом? Разве не вправе победитель распоряжаться по своему усмотрению имуществом побежденного?
— Даже у христиан?
— Даже у нас, потому что вы нас вынудили поступать с вами так же, как вы поступаете с нами. Вы, как коршуны, лишаете нас не только всего имущества, но и жизни. И если мы вам дарим жизнь, то вы должны знать, что это столь великая милость, что большего вы от нас требовать просто не имеете права.
— Так, значит, белые солдаты заберут у команчей все, что у них есть?
— Не знаю, все ли, но оружие и лошадей точно.
— И как же команчи будут обходиться без лошадей и оружия?
— Это уже их забота. Вы сами выкопали топор войны; ничего подобного не произошло бы, если бы у вас не было коней и оружия. Конфискуя их у вас, мы не совершаем никакого грабежа, потому что это наша законная добыча, и одновременно мы заботимся о том, чтобы вы не были в состоянии тотчас же снова нарушить мир.
— Значит, Вупа-Умуги и его воинов вы тоже лишите лошадей и оружия?
— Вполне возможно.
— Уфф! Это плохо!
— Да, для вас это плохо, но вы ничего иного и не заслужили. Подумай о себе! Тот, кто курил с тобой трубку мира и обещал тебе не приходить в твой вигвам с оружием в руках, а потом вдруг является в него с большой шайкой, чтобы отобрать у тебя вигвам, а заодно и жизнь, заслуживает гораздо большего, чем просто лишение его мустанга и оружия. Я думаю, ты согласишься с этим.
Тяжело вздохнув, он согласился:
— Тогда ты возьмешь мое ружье и моего коня!
— Нет, вот этого я как раз и не сделаю. Ты мне симпатичен. Вот почему, несмотря на всю твою сегодняшнюю враждебность ко мне, я не перестану считать тебя своим другом. Ты сохранишь то, что имеешь. И в отношении Вупа-Умуги и его индейцев я постараюсь сделать так, чтобы с ними тоже обошлись хорошо. Но в конце концов это будет зависеть прежде всего от того, как они сами поведут себя по отношению к нам.
— А как они должны себя повести? Они воины и будут защищаться.
— Как раз это было бы крайне нежелательно. Как только с нашей стороны прольется кровь, чего мы, естественно, не хотим, они уже не смогут больше рассчитывать на дружеское к себе отношение. Я все же надеюсь, что мне удастся убедить вождя в том, что сопротивление бессмысленно. Надеюсь, что он с большим пониманием отнесется к моим аргументам, чем ты.
— Чем я? — уязвленно переспросил он.
— Да. Я хотел максимально облегчить твое пребывание в плену, взамен потребовав от тебя лишь обещания, что ты не сбежишь. Ты отказал мне в этом, потому что не понял, что твое бегство в лучшем случае будет для вас бесполезно, а скорее всего принесет прямой вред. То есть ты сам вынудил меня быть с тобой суровым.
— Я не дал обещания, потому что я еще не знал тогда того, что знаю теперь.
— Значит, ты понял, что вашим воинам никто не в силах помочь?
— Да.
— Выходит, еще есть время дать обещание.
— И я его даю.
— Хорошо! Однако подумай также о том, что своим поведением ты можешь принести пользу или навредить не только себе, но и всем людям своего племени. Все, что ты совершишь — плохое или хорошее, — зачтется также и всем им. Если ты не сдержишь своего слова, наказанию будешь подвергнут не только ты, но и твои соплеменники!
— Я его не нарушу!
— Но что будет порукой твоему слову?
Он посмотрел на меня вопросительно, и тогда я пояснил:
— Я могу положиться на слово, данное христианином, но на обещание краснокожего — нет.
— Но ты же веришь Виннету?
— Да, во всем, но он — исключение, к тому же я знаю, что в душе он чувствует себя христианином.
— Если ты возьмешь у краснокожего воина в качестве залога его амулет, то он должен будет сдержать данное им слово.
— Не забывай, что я тебя знаю очень хорошо, и мне известно, что ты не веришь в силу амулетов.
— Тогда я выкурю с тобой трубку клятвы!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236 237 238 239 240 241 242 243 244 245 246 247 248 249 250 251 252 253 254 255 256 257 258 259 260 261 262 263 264 265 266 267 268 269 270 271 272 273 274 275 276 277 278 279 280 281 282 283 284 285 286 287 288 289 290 291 292 293 294 295 296 297 298 299 300 301 302 303 304 305 306 307 308 309 310 311 312 313 314 315 316 317 318 319 320 321 322 323 324 325 326 327 328 329 330 331 332 333 334 335 336 337 338 339 340 341 342 343 344 345 346 347 348 349 350 351 352 353 354 355 356 357 358 359 360 361 362
— Уфф! Не могу поверить, что он и в самом деле так поступил!
— Да.
— Это недостойно воина.
— Особенно если этот воин — вождь!
— Он тебя ранил?
— Нет. Он сильно во мне ошибся, потому что я за ним внимательно наблюдал и все время был настороже. Как только он поднял руку с ножом, я его оглушил.
— Рукой?
— Чем же еще? Я же был без оружия.
— Уфф, уфф! Рукой! Он умер?
— Нет, я не хотел его убивать. Я быстро взвалил его себе на плечи и отнес туда, где стояли мои апачи и белые воины.
— И команчи тебе не помешали?
— Они не могли этого сделать, все произошло очень быстро. А потом: у них не было возможности приблизиться к нам, потому что тогда мы убили бы их вождя. Когда он очнулся, я начал ему угрожать, сказал, что сниму с него скальп, сожгу его амулеты, а потом повешу его самого.
— Ты хотел убить его душу?
— Да.
— Самое страшное для него — сжигание амулетов. Я, правда, в это не верю, но он, как и большинство краснокожих, считает, что в этом случае душа воина гибнет.
— Интересно, что бы он предпринял, если бы в мои намерения действительно входило поступить так, как я сказал?
— Он предпочел бы сдаться в плен.
— Он один?
— Он один… Уфф, уфф! Значит, вы думали, что все его воины должны сдаться вместе с ним?
— Да, все!
— А разве вам не хватило бы его одного?
— Нет, мне нужны были они все, ты скоро поймешь почему.
— И ты всех их заполучил?
— Да.
Он опустил голову и с отчаянием в голосе сказал:
— Увы, все мои надежды погибли! Даже если бы мне и удалось отсюда бежать, я не смог бы спасти Вупа-Умуги и его воинов.
— Да, это так. Во-первых, ты не знаешь, где его искать, а во-вторых, Нале Масиуф помочь тебе ничем не сможет.
— Как вы поступили с ним и его воинами?
— Я, конечно, мог бы тебя обмануть, потому что никакой необходимости в том, чтобы я тебе это говорил, нет. Однако я не стану от тебя это утаивать. Они вернулись к своим вигвамам.
— Уфф! Так ты был настолько добр, что вернул им свободу?
— Нет, до такой степени добрым я не был. Признайся, что подобная доброта была бы самой большой глупостью, которую я мог бы совершить.
— Почему?
— Я бы взял с этих людей обещание тотчас же повернуть своих лошадей и ехать домой.
— Они бы его дали.
— Но не сдержали бы!
— Ты им не веришь?
— Я не верю ни одному команчу!
— И мне тоже?
— Пожалуй, только к тебе я могу испытывать хотя бы какое-то подобие доверия, потому что ты знаешь о добром большом Маниту и веришь, что он наказывает за неправду и предательство.
— Как же так — ты не дал им свободу, но говоришь, что они вернулись домой?
— Как пленные!
— Чьи?
— Белых драгун. Они отправились обратно и взяли команчей с собой.
— Связанных?
— Да.
— Но они их убьют!
— Нет. Их капитан дал мне слово сохранить команчам жизнь.
— Он его сдержит?
— Да, и я в этом нисколько не сомневаюсь.
— Но их, по крайней мере, ограбят!
— Ограбят? Но что ты понимаешь под этим словом? Разве не вправе победитель распоряжаться по своему усмотрению имуществом побежденного?
— Даже у христиан?
— Даже у нас, потому что вы нас вынудили поступать с вами так же, как вы поступаете с нами. Вы, как коршуны, лишаете нас не только всего имущества, но и жизни. И если мы вам дарим жизнь, то вы должны знать, что это столь великая милость, что большего вы от нас требовать просто не имеете права.
— Так, значит, белые солдаты заберут у команчей все, что у них есть?
— Не знаю, все ли, но оружие и лошадей точно.
— И как же команчи будут обходиться без лошадей и оружия?
— Это уже их забота. Вы сами выкопали топор войны; ничего подобного не произошло бы, если бы у вас не было коней и оружия. Конфискуя их у вас, мы не совершаем никакого грабежа, потому что это наша законная добыча, и одновременно мы заботимся о том, чтобы вы не были в состоянии тотчас же снова нарушить мир.
— Значит, Вупа-Умуги и его воинов вы тоже лишите лошадей и оружия?
— Вполне возможно.
— Уфф! Это плохо!
— Да, для вас это плохо, но вы ничего иного и не заслужили. Подумай о себе! Тот, кто курил с тобой трубку мира и обещал тебе не приходить в твой вигвам с оружием в руках, а потом вдруг является в него с большой шайкой, чтобы отобрать у тебя вигвам, а заодно и жизнь, заслуживает гораздо большего, чем просто лишение его мустанга и оружия. Я думаю, ты согласишься с этим.
Тяжело вздохнув, он согласился:
— Тогда ты возьмешь мое ружье и моего коня!
— Нет, вот этого я как раз и не сделаю. Ты мне симпатичен. Вот почему, несмотря на всю твою сегодняшнюю враждебность ко мне, я не перестану считать тебя своим другом. Ты сохранишь то, что имеешь. И в отношении Вупа-Умуги и его индейцев я постараюсь сделать так, чтобы с ними тоже обошлись хорошо. Но в конце концов это будет зависеть прежде всего от того, как они сами поведут себя по отношению к нам.
— А как они должны себя повести? Они воины и будут защищаться.
— Как раз это было бы крайне нежелательно. Как только с нашей стороны прольется кровь, чего мы, естественно, не хотим, они уже не смогут больше рассчитывать на дружеское к себе отношение. Я все же надеюсь, что мне удастся убедить вождя в том, что сопротивление бессмысленно. Надеюсь, что он с большим пониманием отнесется к моим аргументам, чем ты.
— Чем я? — уязвленно переспросил он.
— Да. Я хотел максимально облегчить твое пребывание в плену, взамен потребовав от тебя лишь обещания, что ты не сбежишь. Ты отказал мне в этом, потому что не понял, что твое бегство в лучшем случае будет для вас бесполезно, а скорее всего принесет прямой вред. То есть ты сам вынудил меня быть с тобой суровым.
— Я не дал обещания, потому что я еще не знал тогда того, что знаю теперь.
— Значит, ты понял, что вашим воинам никто не в силах помочь?
— Да.
— Выходит, еще есть время дать обещание.
— И я его даю.
— Хорошо! Однако подумай также о том, что своим поведением ты можешь принести пользу или навредить не только себе, но и всем людям своего племени. Все, что ты совершишь — плохое или хорошее, — зачтется также и всем им. Если ты не сдержишь своего слова, наказанию будешь подвергнут не только ты, но и твои соплеменники!
— Я его не нарушу!
— Но что будет порукой твоему слову?
Он посмотрел на меня вопросительно, и тогда я пояснил:
— Я могу положиться на слово, данное христианином, но на обещание краснокожего — нет.
— Но ты же веришь Виннету?
— Да, во всем, но он — исключение, к тому же я знаю, что в душе он чувствует себя христианином.
— Если ты возьмешь у краснокожего воина в качестве залога его амулет, то он должен будет сдержать данное им слово.
— Не забывай, что я тебя знаю очень хорошо, и мне известно, что ты не веришь в силу амулетов.
— Тогда я выкурю с тобой трубку клятвы!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236 237 238 239 240 241 242 243 244 245 246 247 248 249 250 251 252 253 254 255 256 257 258 259 260 261 262 263 264 265 266 267 268 269 270 271 272 273 274 275 276 277 278 279 280 281 282 283 284 285 286 287 288 289 290 291 292 293 294 295 296 297 298 299 300 301 302 303 304 305 306 307 308 309 310 311 312 313 314 315 316 317 318 319 320 321 322 323 324 325 326 327 328 329 330 331 332 333 334 335 336 337 338 339 340 341 342 343 344 345 346 347 348 349 350 351 352 353 354 355 356 357 358 359 360 361 362