..»
«Иди, девка, спать. Видно, ты не совсем пропащая, если правду мне высказала». Он подошел к ней, взял личико в свои ладони, поцеловал в губы.
«Вот тебе мой подарок».
Она стояла, будто громом пораженная.
«Ватажочку...»
Тогда я взял девку в оборот. Мол: «Не играй, Марылька, отступление. Попробуй заманить Довбуша еще раз, и еще раз, и еще... Довбуш должен быть твоим, должен».
«Теперь, паночек,— отвечает Марылька,— не буду пытаться ни приворожить его, ни его обесчестить... Люблю его!»
«Ты с ума сошла!»
«Может, и так. Только я ж впервые встретила человека кристального и цельного. Только я ж впервые увидела рыцаря. Почему мне не полюбить его».
— Пропали твои гроши, Антипко,— усмехнулся Беркут.
— Денежки вернула все. Еще и пользу от Марыльки имею, она в Станислав возвращаться не захотела, с расстройства замуж за Штефана Дзвинчука вышла. Знаю, нарочно на Верховине осталась, на Олексу рассчитывает. Но хозяйка из нее добрая, газду уважает.
— Удивительно,— подал голос Беркут.
— И печально, пся крев. Осталась у меня в запасе только Белая...
Антипко не закончил фразу. Встрепенулся. Весь обратился в слух.
— Русинским духом запахло. Видно, Довбуш.— И черт подбежал к подножью скалы, готовый столкнуть ее с места.
«Настал мой час»,— подумал Беркут. Громко сказал:
— Подожди, пан Антипко, не тужься, а то надорвешься. Я взлечу в небеса и погляжу.
Беркут взмахнул крыльями, поднялся выше елей и выше гор. Чертил в поднебесье широкие круги. Быстрым и цепким взглядом охватывал всю Зеленую Верховину. За лесом он увидел Довбуша. Ватага двигалась устало. Впереди на Сивом — Олекса. Осень стелила под ноги опришкам багряный ковер. От Белой Скалы их отделяло два-три часа хода.
Спустившись на терновый куст. Беркут сказал черту:
— Это и в самом деле Довбуш, пан Антипко. Но он еще слишком далеко. Ватага опришков только что вступила на осеннюю тропу-дорожку и будет здесь завтра под вечер. Я б на твоем месте прилег и отдохнул перед боем. Все рыцари так делают.
— И я сделал бы то же самое, да боюсь их проспать,—зевнул черт.
— Ха-ха, а я на что? Или Довбуш не враг мне? Или не кипит в моей груди ярость на него? Если позволишь, я посторожу.
Антипко колебался.
— Не сомневайся, вашмосць. От моего взора мышь не спрячется, не то что опришок,— уговаривал Быстрозорец.
— Ну, если так, то...— Антипко свернулся клубком. Выпитая сивуха, долгая беседа, еще более долгое ожидание... Черт разомлел. Беркут подождал, пока он захрапит, потом дал волю крыльям. Летел навстречу опришкам. Подлетел к пастбищам и преградил путь пешим и конным.
— Стой, Олекса! Не езди,— клекотал,— под Белую Скалу, ждет тебя там черт Антипко. Имеет намерение скалу на тебя обрушить.
Спрыгнул Довбуш с седла, взмахом руки ватагу остановил и двинулся навстречу птице. Стояли они друг против друга, два сына гор, два вольных сына, и были в чем-то похожи друг на друга, похожи быстрыми взглядами, любовью к свободе.
— Спасибо тебе, брат,— произнес Довбуш и склонил голову перед птицей.— Чем отблагодарить должен?
— Разве братья о плате спрашивают? — и Быстрозорец с Олексою обнялись.
— Я с полдня слушаю болтовню Антипка. Узнал, что это он отраву в криницу всыпал. Выведал я, что он и Марыльку подкупил. Говорил мне Антипко, что все силы небесные, земные и адские сговорились против тебя. На сей раз Антипку поручено погубить тебя. Сегодня обойдешь Белую Скалу, завтра они новую подлость придумают. Антипко неудержим. А потому остерегайся...
— А если бы тому неудержимому рога скрутить, га? — взглянул Довбуш на товарищей.
— Можно попробовать,— ответил Баюрак.
— Дьявольски он силен,— сказал Быстрозорец.— Я сам видел, как гора под его напором качалась.
— То не беда, Беркут,— засмеялся Довбуш.— Когда с добром и ради добра идешь войною на зло, то и силы ада победишь. Да и любопытно мне... Всякую нечисть со свету сметал, а черта еще не приходилось. Или пан, или пропал.— Довбуш потуже подтянул ремень,
засунул за него два пистоля и бартку, перехватил правой рукой заряженное ружье.— Показывай, Быстрозорец, путь к его логову.
И два беркута, два побратима двинулись на битву со злом: птица летела по поднебесью, человек пробирался долами.
От шума Беркутовых крыльев Антипко пробудился.
— Еще не видать разбойника? — спросил у птицы спросонок.
— Спи, Антипко, спи. Довбуш далеко. Я тебя охраняю. Я его поджидаю. Спи, Антипко, спи...
Черт снова закрыл глаза.
А Олекса был уже близко.
В зарослях терновника увидел черта. Страх не влился в него, лишь к горлу подступил комок отвращения.
Приложил к плечу ружье. Прицелился. Закричал на все горы:
— Гей, Антипко, ты Довбуша ждал. Довбуш здесь!
Вскочил заспанный черт на ноги.
И в это мгновенье грохнул выстрел. Выстрел потряс горы; будто ударило разом сто королевских пушек. Ибо не простой пулей было заряжено ружье опришка, было заряжено оно великим желанием уничтожить зло.
Антипко заверещал так, что листья с деревьев посыпались, аж Белая Скала треснула, подпрыгнул на месте и грохнулся об землю. И там, где он упал, вырос столб смердящего дыма и пепла. Когда туча рассеялась, среди кустов терновника Олекса Довбуш, Беркут-Быстрозорец и опришки увидели бугорок смолы, отвалившиеся рога и кусок задымленного хвоста. Вот и все, что осталось после шляхтича Наперсника-Наперстовского из Вярбы и адского легионера пана Антипка.
Правда, в царстве Люцифера долго не верили в гибель Антипка, ибо мир еще не слыхал такого, чтобы человек убил черта. Еще дольше ждал своего пана «домашнего» космачский газда Штефан Дзвинчук. Но напрасно каждое утро взбирался он по лестнице на чердак, и напрасно протягивал в темноту миску с кашей, и напрасно подпевал: «Антипку, Антипку, дам чиру, чир несолоний, чир зарщжений...» Чердак безмолвствовал.
А когда догорела осень, Штефан Дзвинчук треснул миской об колено и стал искать себе нового союзника.
ЛЕГЕНДА ПЯТНАДЦАТАЯ
олковник Збигнев Лясковский заморгал спросонья лупатыми глазами, удивляясь, что кто-то из солдат гарнизона Вороньего Гнезда посмел нарушить сладкую утреннюю дремоту своего региментаря легкомысленной песенкой. Старик готов был позвать джуру1 Якуба, чтоб тот заткнул певцу рот, но не стал этого делать, так как внезапно догадался, что песенка проникла в его спальню не сквозь узкое, оплетенное решеткой окно, не через низкие тисовые двери. Она просто приснилась ему, словно во сне воротились к нему старые добрые времена, когда Збигнев был еще только Збышком, зеленым юнцом, любимым сыном пани Барбары. Это происходило, черт возьми, не так уж и давно, каких-то пятьдесят лет назад, а что значит неполная копна лет по сравнению с вечностью?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91
«Иди, девка, спать. Видно, ты не совсем пропащая, если правду мне высказала». Он подошел к ней, взял личико в свои ладони, поцеловал в губы.
«Вот тебе мой подарок».
Она стояла, будто громом пораженная.
«Ватажочку...»
Тогда я взял девку в оборот. Мол: «Не играй, Марылька, отступление. Попробуй заманить Довбуша еще раз, и еще раз, и еще... Довбуш должен быть твоим, должен».
«Теперь, паночек,— отвечает Марылька,— не буду пытаться ни приворожить его, ни его обесчестить... Люблю его!»
«Ты с ума сошла!»
«Может, и так. Только я ж впервые встретила человека кристального и цельного. Только я ж впервые увидела рыцаря. Почему мне не полюбить его».
— Пропали твои гроши, Антипко,— усмехнулся Беркут.
— Денежки вернула все. Еще и пользу от Марыльки имею, она в Станислав возвращаться не захотела, с расстройства замуж за Штефана Дзвинчука вышла. Знаю, нарочно на Верховине осталась, на Олексу рассчитывает. Но хозяйка из нее добрая, газду уважает.
— Удивительно,— подал голос Беркут.
— И печально, пся крев. Осталась у меня в запасе только Белая...
Антипко не закончил фразу. Встрепенулся. Весь обратился в слух.
— Русинским духом запахло. Видно, Довбуш.— И черт подбежал к подножью скалы, готовый столкнуть ее с места.
«Настал мой час»,— подумал Беркут. Громко сказал:
— Подожди, пан Антипко, не тужься, а то надорвешься. Я взлечу в небеса и погляжу.
Беркут взмахнул крыльями, поднялся выше елей и выше гор. Чертил в поднебесье широкие круги. Быстрым и цепким взглядом охватывал всю Зеленую Верховину. За лесом он увидел Довбуша. Ватага двигалась устало. Впереди на Сивом — Олекса. Осень стелила под ноги опришкам багряный ковер. От Белой Скалы их отделяло два-три часа хода.
Спустившись на терновый куст. Беркут сказал черту:
— Это и в самом деле Довбуш, пан Антипко. Но он еще слишком далеко. Ватага опришков только что вступила на осеннюю тропу-дорожку и будет здесь завтра под вечер. Я б на твоем месте прилег и отдохнул перед боем. Все рыцари так делают.
— И я сделал бы то же самое, да боюсь их проспать,—зевнул черт.
— Ха-ха, а я на что? Или Довбуш не враг мне? Или не кипит в моей груди ярость на него? Если позволишь, я посторожу.
Антипко колебался.
— Не сомневайся, вашмосць. От моего взора мышь не спрячется, не то что опришок,— уговаривал Быстрозорец.
— Ну, если так, то...— Антипко свернулся клубком. Выпитая сивуха, долгая беседа, еще более долгое ожидание... Черт разомлел. Беркут подождал, пока он захрапит, потом дал волю крыльям. Летел навстречу опришкам. Подлетел к пастбищам и преградил путь пешим и конным.
— Стой, Олекса! Не езди,— клекотал,— под Белую Скалу, ждет тебя там черт Антипко. Имеет намерение скалу на тебя обрушить.
Спрыгнул Довбуш с седла, взмахом руки ватагу остановил и двинулся навстречу птице. Стояли они друг против друга, два сына гор, два вольных сына, и были в чем-то похожи друг на друга, похожи быстрыми взглядами, любовью к свободе.
— Спасибо тебе, брат,— произнес Довбуш и склонил голову перед птицей.— Чем отблагодарить должен?
— Разве братья о плате спрашивают? — и Быстрозорец с Олексою обнялись.
— Я с полдня слушаю болтовню Антипка. Узнал, что это он отраву в криницу всыпал. Выведал я, что он и Марыльку подкупил. Говорил мне Антипко, что все силы небесные, земные и адские сговорились против тебя. На сей раз Антипку поручено погубить тебя. Сегодня обойдешь Белую Скалу, завтра они новую подлость придумают. Антипко неудержим. А потому остерегайся...
— А если бы тому неудержимому рога скрутить, га? — взглянул Довбуш на товарищей.
— Можно попробовать,— ответил Баюрак.
— Дьявольски он силен,— сказал Быстрозорец.— Я сам видел, как гора под его напором качалась.
— То не беда, Беркут,— засмеялся Довбуш.— Когда с добром и ради добра идешь войною на зло, то и силы ада победишь. Да и любопытно мне... Всякую нечисть со свету сметал, а черта еще не приходилось. Или пан, или пропал.— Довбуш потуже подтянул ремень,
засунул за него два пистоля и бартку, перехватил правой рукой заряженное ружье.— Показывай, Быстрозорец, путь к его логову.
И два беркута, два побратима двинулись на битву со злом: птица летела по поднебесью, человек пробирался долами.
От шума Беркутовых крыльев Антипко пробудился.
— Еще не видать разбойника? — спросил у птицы спросонок.
— Спи, Антипко, спи. Довбуш далеко. Я тебя охраняю. Я его поджидаю. Спи, Антипко, спи...
Черт снова закрыл глаза.
А Олекса был уже близко.
В зарослях терновника увидел черта. Страх не влился в него, лишь к горлу подступил комок отвращения.
Приложил к плечу ружье. Прицелился. Закричал на все горы:
— Гей, Антипко, ты Довбуша ждал. Довбуш здесь!
Вскочил заспанный черт на ноги.
И в это мгновенье грохнул выстрел. Выстрел потряс горы; будто ударило разом сто королевских пушек. Ибо не простой пулей было заряжено ружье опришка, было заряжено оно великим желанием уничтожить зло.
Антипко заверещал так, что листья с деревьев посыпались, аж Белая Скала треснула, подпрыгнул на месте и грохнулся об землю. И там, где он упал, вырос столб смердящего дыма и пепла. Когда туча рассеялась, среди кустов терновника Олекса Довбуш, Беркут-Быстрозорец и опришки увидели бугорок смолы, отвалившиеся рога и кусок задымленного хвоста. Вот и все, что осталось после шляхтича Наперсника-Наперстовского из Вярбы и адского легионера пана Антипка.
Правда, в царстве Люцифера долго не верили в гибель Антипка, ибо мир еще не слыхал такого, чтобы человек убил черта. Еще дольше ждал своего пана «домашнего» космачский газда Штефан Дзвинчук. Но напрасно каждое утро взбирался он по лестнице на чердак, и напрасно протягивал в темноту миску с кашей, и напрасно подпевал: «Антипку, Антипку, дам чиру, чир несолоний, чир зарщжений...» Чердак безмолвствовал.
А когда догорела осень, Штефан Дзвинчук треснул миской об колено и стал искать себе нового союзника.
ЛЕГЕНДА ПЯТНАДЦАТАЯ
олковник Збигнев Лясковский заморгал спросонья лупатыми глазами, удивляясь, что кто-то из солдат гарнизона Вороньего Гнезда посмел нарушить сладкую утреннюю дремоту своего региментаря легкомысленной песенкой. Старик готов был позвать джуру1 Якуба, чтоб тот заткнул певцу рот, но не стал этого делать, так как внезапно догадался, что песенка проникла в его спальню не сквозь узкое, оплетенное решеткой окно, не через низкие тисовые двери. Она просто приснилась ему, словно во сне воротились к нему старые добрые времена, когда Збигнев был еще только Збышком, зеленым юнцом, любимым сыном пани Барбары. Это происходило, черт возьми, не так уж и давно, каких-то пятьдесят лет назад, а что значит неполная копна лет по сравнению с вечностью?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91