– Я сказал: «Нет, Господи, Ты ни с кем так не поступишь. Мы все твои дети. Это чересчур жестоко по отношению к кому-то или чему-то, умышленно со­зданному. Нет, Господь мой. Когда мужчины и жен­щины земли поведали мне, что им представлялись подобные мучения для грешников и эта мысль до­ставляла им боль и страдание, я уверил их, что такого места не существует и никогда не будет существо­вать».
По небесам прокатился смех. От одного края не­бес до другого. Каждый ангел смеялся, и, разумеется, этот смех был мелодичен и, как всегда, наполнен вос­торгом и удивлением, но то был смех, а не песня.
Не смеялось лишь одно существо. Я. Мемнох. Я сто­ял там, с полной серьезностью и неподдельным изум­лением спрашивая, над чем они смеются.
И тут случилась престранная вещь. Бог тоже сме­ялся – негромко, в унисон с прочими или, скорее, за­давая ритм, и только когда Его смех постепенно за­мер, умолкли и остальные.
«Итак, ты сказал им такое, Мемнох. Что никогда не будет ада, вечного наказания грешникам. Никогда, и что такое место не может существовать».
«Да, Господи, – отвечал я. – Я не мог себе предста­вить, почему они придумали это. Если только в злости на врагов…»
Смех раздался вновь, но Бог остановил его. Господь молвил:
«Мемнох, всю ли бренную плоть оставил ты на земле? Владеешь ли ты всеми способностями ангела? Не по привычке ли разыгрываешь простака?»
Я заговорил громко, перекрывая несмолкающий смех:
«Нет, Господи, я мечтал об этом мгновении. Разлу­ка с Тобой была подобно агонии. Я делал то, что делал, во имя любви, не так ли? Ты конечно же знаешь это лучше моего».
«Боюсь, так и было, – отвечал Он. – Это была лю­бовь, да, верно».
«Господи, я мечтал, что Ты позволишь мне пред­стать перед Тобой и все объяснить, изложить доводы, пришедшие мне в голову, когда я впервые увидел дщерь человеческую и пошел за ней. Будет ли мне это дозволено?»
Молчание.
Бог и Его окружение не проронили в ответ ни сло­ва, но я вдруг почувствовал, что некоторые из воинов небесных придвинулись ко мне ближе. Сначала я по­думал: они просто расправляют на свету крылья, – а затем понял, что сразу за мной стоит небольшая груп­па ангелов, и что они все время находились с краю тол­пы, и вот их подталкивают в мою сторону.
Разумеется, я знал этих ангелов – кого-то больше, других – нет. Они принадлежали к разным чинам.
Я в смущении взглянул на них, а потом на Престол Господень.
«Мемнох, – заговорил вдруг Господь. – Те, что по­зади тебя, – это твои соратники, они тоже просят, чтобы было исполнено твое желание доказать свою правоту, в надежде, что и им будет сие дозволено».
«Не понимаю, Господи», – ответил я, хотя понял сразу же, ибо я прочитал на их лицах скорбь и увидел, как они льнут ко мне, словно ища защиты. Я мгновен­но догадался, в чем дело: в своих странствиях по земле эти ангелы совершили то же самое, что и я.
«Без подобного размаха или изобретательности, как у тебя, – молвил Господь Бог, – но они тоже при­метили жар и тайну в отношениях мужчин и жен­щин, и они тоже нашли прекрасных дщерей челове­ческих и взяли их в жены».
Снова послышался великий гомон. Некоторые смеялись все тем же легким смехом, словно происхо­дящее было новым великолепным развлечением, а другие были озадачены; стоящие около меня ангелы-хранители, являющие небольшую группу по сравне­нию с прочим небесным воинством, в отчаянии смот­рели на меня, некоторые даже с упреком, и вот из их толпы прозвучал шепот:
«Мемнох, мы видели, как ты делал это».
Смеялся ли в это время Господь? Мне не было слышно. Свет лился мощным потоком из-за плеч и го­лов, из-за мутных фигур серафимов и херувимов, и со­кровища любви представлялись вечными и незыбле­мыми, как и всегда.
«Не затем спустились с небес Мои сыновья, и не затем они побывали в рассеянных по земле племенах, чтобы познать плоть, но все же они сделали это. Ко­нечно, как Я уже говорил, с гораздо меньшим желанием возмутить мировые устои и намеренно разру­шить Мой замысел, как это было у тебя, Мемнох».
«Господи-Владыка, прости меня», – прошептал я. И из стана моих соратников раздался такой же при­глушенный и почтительный хор голосов.
«Но ответьте мне, вы, стоящие позади Мемноха: что вы можете сказать в свое оправдание? Почему со­вершили такое, и что нового открыли, и какие доводы представите перед Судом Небесным?»
Ответом было молчание. Все эти ангелы распро­стерлись перед Господом ниц, с такой самоотрешен­ностью моля о прощении, что красноречие было бы излишним. Я стоял в одиночестве.
«Ах, – сказал я, – похоже, Господи, я остался один».
«А разве не всегда так было? Мой сын небес, мой ангел, не доверяющий Богу».
«Господи, я доверяю Тебе! – немедленно ответил я, вдруг разгневавшись. – Доверяю! Но я не понимаю этих вещей и не в силах утихомирить свой рассудок или свою природу, это для меня невозможно. Нет, не то чтобы невозможно, но кажется… не совсем пра­вильно хранить об этом молчание Правильным мне представляется доказывать свою правоту. Мне ка­жется, что величайшее дело, которое я могу сделать, – это доказать свою правоту и тем самым ублаготворить Господа».
Среди прочих, казалось, царили серьезные разно­гласия – не среди хранителей, у которых не хватало смелости встать во весь рост и крылья которых были сложены за спиной, как у испуганных птиц в гнезде, но в самом Суде Небесном. Оттуда слышались бормо­тание, какие-то песенки, обрывки мелодий и смеха, глубокомысленные вопросы, произнесенные тихим голосом. Ко мне повернулись лица многих с нахмуренными бровями, выражающие любопытство с при­месью гнева.
«Доказать свою правоту! – молвил Господь. – Но прежде чем начнешь, вспомни, ради Меня и всех при­сутствующих, что Мне ведомо все. Я знаю человече­ство так, как тебе никогда его не узнать. Я видел его окровавленные алтари, и его ритуальные пляски, и его дымящиеся жертвы, я слышал вопли раненых, страждущих, медленно умерщвляемых. Я зрю приро­ду в человечестве так же, как вижу ее в дикости морей и лесов. Не отнимай у меня время, Мемнох. Или, ины­ми словами, чтобы тебе было понятней, – не отнимай время, которое проводишь со Мной».
Итак, этот момент настал. Я стоял, спокойно под­готавливая себя. Никогда за время своего существова­ния не ощущал я важности события, как это было в тот момент. Это можно было назвать волнением или, быть может, возбуждением. У меня были слушатели. И я не испытывал никаких колебаний! Но я был раз­гневан на всю эту толпу, лежащую ниц позади меня и безмолвствующую! И неожиданно в своем гневе я по­нял, что, пока они там лежат, оставляя меня один на один с Богом и Его Судом, я не вымолвлю ни слова. Я сложил на груди руки и остался стоять.
Господь рассмеялся неспешным ласковым смехом с восходящей интонацией, и тогда все обитатели не­бес засмеялись тоже.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135