Ты видел мир и небеса, но не видел ада.
ГЛАВА 18
Мы находились в городе, городе из темно-коричневого и бледно-желтого камня и глины. Прошло три года. Предсказанное сбылось. Все, что я помню, – это то, что мы оказались в огромной толпе людей, одетых в плащи, накидки, лохмотья, и что я ощущал запах человеческого пота, и теплоту затхлого дыхания, и непреодолимый смрад от человеческих испражнений и верблюжьего навоза. И что, хотя никто нас не замечал, я чувствовал давление вокруг, чувствовал, как немытые мужчины напирают на меня, размахивают передо мной руками, и песок носился в воздухе здесь, в стенах города, на этих узких улочках, точно так же как в воздухе пустыни.
Люди стояли в невысоких арках дверных проемов, высовывались из окон сверху. Копоть смешивалась с докучливым песком. Женщины с наброшенными на лица накидками льнули друг к другу, проталкиваясь мимо нас. Над головой послышались крики и визг. Вдруг до меня дошло, что толпа плотно сомкнулась вокруг, и я не мог даже пошевелиться. Я в отчаянии стал искать глазами Мемноха.
Он оказался подле меня, спокойно наблюдая за всем. Ни один из нас не излучал какого-либо сверхъестественного сияния среди этих бесцветных и чумазых существ, этих обыкновенных людей того раннего и сурового времени.
– Я не хочу делать этого! – упорствовал я, уносимый толпой и пытающийся сопротивляться. – Не думаю, что смогу это вынести! Не могу смотреть, Мемнох, нет – не требуй этого от меня. Нет… Не хочу идти дальше. Мемнох, отпусти меня!
– Спокойствие, – непреклонно произнес он. – Мы почта пришли на место, где Он будет проходить.
Обхватив меня левой рукой, как бы ограждая от людей, он раздвигал толпу перед нами, казалось, без всяких усилий, пока мы не вышли в первые ряды ожидающих у широкой дороги, по которой двигалась процессия. Крики оглушали. Мимо нас проходили римские солдаты, одежда которых была в песке; лица усталые, скучные, даже мрачные. Через дорогу, по ту сторону процессии, вскинула руки и запричитала красивая женщина, волосы которой были прикрыты длинной белой накидкой.
Она смотрела на Сына Божьего. Он показался в поле зрения. Сначала я увидел большую поперечину распятия поверх Его плеч, выпирающую с двух сторон, а потом привязанные к балке веревками Его кисти, уже сочащиеся кровью. Голова Его была склонена; каштановые волосы спутаны и испачканы и прикрыты сверху грубым черным венцом из терна с шипами. Зрители прижались к стенам по обе стороны от Него; некоторые глумились над Ним, иные молчали.
Ему едва доставало места, чтобы пройти с Его ношей; в разорванной одежде, с кровоточащими коленями, в синяках, Он все же шел. От ближайших стен неодолимо несло смрадом мочи.
Он еле тащился в нашу сторону, опустив лицо вниз, потом упал, ударившись коленом о камни мостовой.
Позади Него я увидел прочих, несущих длинный столб от креста, который будет вкопан в землю.
Идущие рядом солдаты сразу же подняли Его и укрепили поперечину у Него на плечах. Мы увидели Его лицо, не далее чем в трех футах от того места, где мы стояли, и Он взглянул на нас обоих. Обожженный солнцем, с впалыми щеками, с приоткрытым дрожащим ртом, уставив на нас широко открытые глаза, Он смотрел без выражения, без призыва. Кровь сочилась из-под черных шипов, вонзившихся в Его лоб; она стекала тоненькими струйками по Его векам и щекам. Грудь Его была обнажена под лохмотьями надетой на Него дряхлой мантии и покрыта свежими красными рубцами от плети!
– Господь мой! – Я опять лишился всякой силы воли; Мемнох поддерживал меня, пока мы оба вглядывались в лицо Господа. А толпа, толпа продолжала вопить и посылать проклятия, кричать и толкаться; малые дети вытягивали шеи, чтобы увидеть, женщины причитали. Иные смеялись; огромная ужасающая зловонная масса народа под безжалостным солнцем, опаляющим пространство между ближайшими, запятнанными мочой стенами!
Он подходил все ближе! Узнал ли Он нас? Он содрогнулся в агонии, кровь стекала по Его лицу на дрожащие губы. Он перевел дух, словно от удушья, и я увидел, что мантия на Его плечах, под грубым деревом балки, пропитана кровью от бичевания. Он не мог бы терпеть и минуты, но все же Его подталкивали, и Он встал прямо перед нами, с мокрым от пота и крови лицом, а потом Он медленно повернулся и посмотрел на меня.
Я рыдал, не в силах сдержаться. Чему же я стал свидетелем? Немыслимое зверство в любое время и в любом месте, но легенды и молитвы моего детства наполнились уродливой живостью; я почувствовал запах крови. Я Его чуял. Вампир во мне учуял Его. Слыша собственные рыдания, я простер к Нему руки.
– Господь мой!
Во всем мире воцарилась тишина. Люди кричали и толкались, но не в том измерении, где стояли мы. Он стоял там, вперив очи в меня и Мемноха, покинув это время и владея моментом во всей полноте, с его агонией, пока глядел на нас обоих.
– Лестат, – молвил Он таким слабым, надтреснутым голосом, что я едва услыхал Его. – Ты ведь хочешь попробовать, верно?
– Господи, о чем Ты говоришь? – вскричал я, с трудом владея словами из-за нахлынувших слез.
– Кровь. Попробуй ее. Вкуси кровь Христа. – И лицо Его озарилось страшной мученической улыбкой, это была почти гримаса. Тело Его содрогалось под непомерной тяжестью балки, и кровь продолжала течь тонкой струйкой, словно при каждом вздохе шипы глубже вонзались в Его лицо, и полосы на Его груди начали вздуваться и превращаться в сочащиеся кровью рубцы.
– Нет, Господь мой! – закричал я, протягивая к Нему руки и прикасаясь к Его слабым рукам, привязанным к огромной поперечине, Его истерзанным слабым рукам под разорванными рукавами, и передо мной горела Его кровь.
– Господня Кровь, Лестат, – прошептал Он. – Подумай обо всей человеческой крови, омывавшей твои уста. Разве Моя кровь не стоит многого? Ты что – боишься?
С рыданиями охватил я Его шею ладонями, а костяшки моих пальцев уперлись в поперечину; и я поцеловал Его в горло, а потом мой рот открылся помимо моей воли, и зубы вонзились в Его плоть. Я услыхал Его стон; протяжный, отдающийся эхом стон, казалось, уходил ввысь и заполнял мир своими звуками, и кровь полилась ко мне в рот.
Крест, гвозди, забиваемые в Его запястья, Его тело, повернутое и изогнутое, словно в последние мгновения Он попытался вырваться, и голова Его упала на поперечину, так что шипы вонзились в Его череп, а потом забиваемые в ступни гвозди и Его закатившиеся глаза, непрекращающийся стук молотка и вслед за этим – свет, необъятный ширящийся свет, подобный тому, что поднимался когда-то над окоемом небес, заполняющий весь мир и стирающий даже этот теплый, весомый, сладкий избыток крови, который влился в меня. Свет, самый свет и пребывание в нем, в Его образе!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135
ГЛАВА 18
Мы находились в городе, городе из темно-коричневого и бледно-желтого камня и глины. Прошло три года. Предсказанное сбылось. Все, что я помню, – это то, что мы оказались в огромной толпе людей, одетых в плащи, накидки, лохмотья, и что я ощущал запах человеческого пота, и теплоту затхлого дыхания, и непреодолимый смрад от человеческих испражнений и верблюжьего навоза. И что, хотя никто нас не замечал, я чувствовал давление вокруг, чувствовал, как немытые мужчины напирают на меня, размахивают передо мной руками, и песок носился в воздухе здесь, в стенах города, на этих узких улочках, точно так же как в воздухе пустыни.
Люди стояли в невысоких арках дверных проемов, высовывались из окон сверху. Копоть смешивалась с докучливым песком. Женщины с наброшенными на лица накидками льнули друг к другу, проталкиваясь мимо нас. Над головой послышались крики и визг. Вдруг до меня дошло, что толпа плотно сомкнулась вокруг, и я не мог даже пошевелиться. Я в отчаянии стал искать глазами Мемноха.
Он оказался подле меня, спокойно наблюдая за всем. Ни один из нас не излучал какого-либо сверхъестественного сияния среди этих бесцветных и чумазых существ, этих обыкновенных людей того раннего и сурового времени.
– Я не хочу делать этого! – упорствовал я, уносимый толпой и пытающийся сопротивляться. – Не думаю, что смогу это вынести! Не могу смотреть, Мемнох, нет – не требуй этого от меня. Нет… Не хочу идти дальше. Мемнох, отпусти меня!
– Спокойствие, – непреклонно произнес он. – Мы почта пришли на место, где Он будет проходить.
Обхватив меня левой рукой, как бы ограждая от людей, он раздвигал толпу перед нами, казалось, без всяких усилий, пока мы не вышли в первые ряды ожидающих у широкой дороги, по которой двигалась процессия. Крики оглушали. Мимо нас проходили римские солдаты, одежда которых была в песке; лица усталые, скучные, даже мрачные. Через дорогу, по ту сторону процессии, вскинула руки и запричитала красивая женщина, волосы которой были прикрыты длинной белой накидкой.
Она смотрела на Сына Божьего. Он показался в поле зрения. Сначала я увидел большую поперечину распятия поверх Его плеч, выпирающую с двух сторон, а потом привязанные к балке веревками Его кисти, уже сочащиеся кровью. Голова Его была склонена; каштановые волосы спутаны и испачканы и прикрыты сверху грубым черным венцом из терна с шипами. Зрители прижались к стенам по обе стороны от Него; некоторые глумились над Ним, иные молчали.
Ему едва доставало места, чтобы пройти с Его ношей; в разорванной одежде, с кровоточащими коленями, в синяках, Он все же шел. От ближайших стен неодолимо несло смрадом мочи.
Он еле тащился в нашу сторону, опустив лицо вниз, потом упал, ударившись коленом о камни мостовой.
Позади Него я увидел прочих, несущих длинный столб от креста, который будет вкопан в землю.
Идущие рядом солдаты сразу же подняли Его и укрепили поперечину у Него на плечах. Мы увидели Его лицо, не далее чем в трех футах от того места, где мы стояли, и Он взглянул на нас обоих. Обожженный солнцем, с впалыми щеками, с приоткрытым дрожащим ртом, уставив на нас широко открытые глаза, Он смотрел без выражения, без призыва. Кровь сочилась из-под черных шипов, вонзившихся в Его лоб; она стекала тоненькими струйками по Его векам и щекам. Грудь Его была обнажена под лохмотьями надетой на Него дряхлой мантии и покрыта свежими красными рубцами от плети!
– Господь мой! – Я опять лишился всякой силы воли; Мемнох поддерживал меня, пока мы оба вглядывались в лицо Господа. А толпа, толпа продолжала вопить и посылать проклятия, кричать и толкаться; малые дети вытягивали шеи, чтобы увидеть, женщины причитали. Иные смеялись; огромная ужасающая зловонная масса народа под безжалостным солнцем, опаляющим пространство между ближайшими, запятнанными мочой стенами!
Он подходил все ближе! Узнал ли Он нас? Он содрогнулся в агонии, кровь стекала по Его лицу на дрожащие губы. Он перевел дух, словно от удушья, и я увидел, что мантия на Его плечах, под грубым деревом балки, пропитана кровью от бичевания. Он не мог бы терпеть и минуты, но все же Его подталкивали, и Он встал прямо перед нами, с мокрым от пота и крови лицом, а потом Он медленно повернулся и посмотрел на меня.
Я рыдал, не в силах сдержаться. Чему же я стал свидетелем? Немыслимое зверство в любое время и в любом месте, но легенды и молитвы моего детства наполнились уродливой живостью; я почувствовал запах крови. Я Его чуял. Вампир во мне учуял Его. Слыша собственные рыдания, я простер к Нему руки.
– Господь мой!
Во всем мире воцарилась тишина. Люди кричали и толкались, но не в том измерении, где стояли мы. Он стоял там, вперив очи в меня и Мемноха, покинув это время и владея моментом во всей полноте, с его агонией, пока глядел на нас обоих.
– Лестат, – молвил Он таким слабым, надтреснутым голосом, что я едва услыхал Его. – Ты ведь хочешь попробовать, верно?
– Господи, о чем Ты говоришь? – вскричал я, с трудом владея словами из-за нахлынувших слез.
– Кровь. Попробуй ее. Вкуси кровь Христа. – И лицо Его озарилось страшной мученической улыбкой, это была почти гримаса. Тело Его содрогалось под непомерной тяжестью балки, и кровь продолжала течь тонкой струйкой, словно при каждом вздохе шипы глубже вонзались в Его лицо, и полосы на Его груди начали вздуваться и превращаться в сочащиеся кровью рубцы.
– Нет, Господь мой! – закричал я, протягивая к Нему руки и прикасаясь к Его слабым рукам, привязанным к огромной поперечине, Его истерзанным слабым рукам под разорванными рукавами, и передо мной горела Его кровь.
– Господня Кровь, Лестат, – прошептал Он. – Подумай обо всей человеческой крови, омывавшей твои уста. Разве Моя кровь не стоит многого? Ты что – боишься?
С рыданиями охватил я Его шею ладонями, а костяшки моих пальцев уперлись в поперечину; и я поцеловал Его в горло, а потом мой рот открылся помимо моей воли, и зубы вонзились в Его плоть. Я услыхал Его стон; протяжный, отдающийся эхом стон, казалось, уходил ввысь и заполнял мир своими звуками, и кровь полилась ко мне в рот.
Крест, гвозди, забиваемые в Его запястья, Его тело, повернутое и изогнутое, словно в последние мгновения Он попытался вырваться, и голова Его упала на поперечину, так что шипы вонзились в Его череп, а потом забиваемые в ступни гвозди и Его закатившиеся глаза, непрекращающийся стук молотка и вслед за этим – свет, необъятный ширящийся свет, подобный тому, что поднимался когда-то над окоемом небес, заполняющий весь мир и стирающий даже этот теплый, весомый, сладкий избыток крови, который влился в меня. Свет, самый свет и пребывание в нем, в Его образе!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135