– Где мы? – прокричал я.
Голос Мемноха раздался совсем рядом со мной. Спокойный, он сидел, прислонившись к каменной стене.
– Айя-София, друг мой, – ответил он. – Ничего особенного, право. Всего-навсего Четвертый крестовый поход.
Я протянул ему левую руку, не желая отпускать плат, который держал правой.
– То, что ты видишь, – это христиане-католики, истребляющие христиан греческой веры. Вот и вся история. Египет и Святая земля на какое-время позабыты. Венецианцам было дано три дня на разграбление города. Это было политическое решение. Разумеется, все они пришли сюда, чтобы отвоевать Святую землю, где мы с тобой недавно побывали, но битва не состоялась, поэтому власти дали волю войскам, впустив их в город. Христиане режут христиан. Католики против христиан греческой веры. Хочешь пройтись по городу? Желаешь взглянуть еще? Миллионы книг утеряны навсегда. Рукописи на греческом, сирийском, коптском, латинском. Божьи книги и людские книги. Хочешь прогуляться по монастырям, где христианских монахинь вытаскивают из келий их собратья по христианской вере и безжалостно насилуют? Константинополь подвергается разграблению. Ничего особенного, поверь мне, пустяк.
Я лежал на земле и рыдал, пытаясь закрыть глаза и не видеть, но был не в состоянии не видеть – вздрагивая от звона лошадиных копыт, столь опасно близких, задыхаясь от запаха крови убитого младенца, тяжело и безжизненно навалившегося мне на ногу, словно какое-то мокрое морское существо. Я плакал и плакал. Рядом со мной лежало тело мужчины с наполовину отделенной от шеи головой; на камни натекла лужа крови. Об тело споткнулся другой человек с вывихнутым коленом, окровавленной рукой попытался ухватиться за что-нибудь, чтобы не упасть, и, найдя лишь розовое голое тельце ребенка, отбросил его в сторону. Маленькая головка младенца была размозжена окончательно.
– Плат, – прошептал я.
– О да, бесценный плат, – сказал он. – Не желаешь ли сменить обстановку? Можем отправиться дальше. Например, в Мадрид и испробовать аутодафе. Ты знаешь, что это такое? Это когда мучают и сжигают заживо евреев, не желающих обращаться в христианство. А можем вновь вернуться во Францию и посмотреть на катар, вырезаемых в Лангедоке. Ты, наверное, слышал эти легенды, когда был подростком. С ересью было покончено, со всей ересью. Весьма успешная миссия со стороны отцов-доминиканцев, которые позже, естественно, примутся за ведьм. Выбор у нас большой. Предположим, мы отправимся в Германию и увидим мученичество анабаптистов. Или в Англию, чтобы понаблюдать, как королева Мария сжигает тех, кто выступал против Папы в годы правления ее отца Генриха. Я расскажу тебе о необычной сцене, которую частенько наблюдал. Страсбург, 1349 год. Две тысячи евреев были сожжены там в феврале этого года по обвинению в распространении «черной смерти». Подобные вещи будут происходить по всей Европе…
– Я знаю историю, – рыдал я, пытаясь перевести дух. – Знаю!
– Да, но когда видишь сам, это совсем другое дело, не так ли? Как я уже говорил, это все пустяки. То, ради чего это затевалось, – разделить навсегда греческую и латинскую церкви.
И по мере ослабления Константинополя приверженцы Корана, мусульмане, повалят толпой мимо разрушенных оборонительных сооружений в Европу. Хочешь посмотреть на одну из этих битв? Можем отправиться прямо в двадцатое столетие, если хочешь. Можем отправиться в Боснию и Герцеговину, где сейчас сражаются мусульмане с христианами. Эти страны, Босния и Герцеговина, сейчас на устах людей, шагающих по улицам Нью-Йорка.
А пока мы обсуждаем народы библейских стран – мусульман, иудеев, христиан, – почему бы нам не отправиться в южный Ирак и не послушать причитания голодающих курдов, чьи болота осушены и население истребляется? Если пожелаешь, мы можем просто ограничить зону обзора разграблением святых мест – мечетей, соборов, церквей. Можно воспользоваться этим методом, чтобы пропутешествовать вплоть до сегодняшнего времени.
Обрати внимание: ни одно из сделанных мной предложений не затрагивает людей, не верящих в Бога или Христа. Люди, чтящие Библию, – вот о ком мы говорим; Библию, идущую от единого Бога и непрерывно изменяющуюся и усовершенствующуюся.
А сегодня, днем и ночью, сгорают в пламени бесценные документы. Это развертывание мироздания, это эволюция; это, несомненно, освященное страдание каких-то людей, ибо все те люди, которых ты здесь видишь, поклоняются одному и тому же Богу.
Я ничего не ответил.
Его голос, к счастью, прервался, но битва – нет. Раздался взрыв. Пламя с ревом взметнулось так высоко, что я разглядел лики святых под самым куполом. На одно мгновение вокруг меня осветилась вся величественная базилика – ее огромный овал, ряды колонн, большие полуарки, поддерживающие купол. Свет померк, опять раздался взрыв, и с новой силой зазвучали крики.
Тогда я закрыл глаза и лежал без движения, не замечая толчков и тяжести подошв людей, ступающих по моей спине. У меня был плат, и я лежал тихо, стараясь не привлекать внимания.
– Может ли ад быть хуже этого? – спросил я. Голос мой прозвучал слабо, и я не думал, что он услышит меня за шумом сражения.
– Право, не знаю, – ответил он тем же спокойным голосом, словно то, что нас связывало, без усилий передавало слова от одного к другому.
– Это что, и есть преисподняя? – спросил я. – И души могут отсюда выбраться?
Он ответил не сразу.
– Ты полагаешь, я стал бы вести с Ним войну на моих условиях, если бы души не могли выбраться? – спросил он, словно сама мысль о вечном пребывании здесь оскорбила его.
– Забери меня отсюда, пожалуйста, – прошептал я. Моя щека покоилась на каменном полу. Вонь от лошадиного навоза смешивалась с запахом мочи и крови. Но вопли были хуже всего. Вопли и непрекращающийся звон металла! – Мемнох, забери меня отсюда! Расскажи мне, в чем суть вашего с Ним поединка! Расскажи о правилах!
Я попытался сесть, подтянул к себе ноги, вытирая глаза левой рукой, а правой по-прежнему сжимая плат. Я стал задыхаться от дыма. Глаза сильно жгло.
– Скажи мне, что ты имел в виду, когда сказал, что я тебе нужен, что ты выигрываешь битву? Что это за битва между тобой и Им? Чего ты хочешь от меня? Как ты оказался Его противником? Что, именем Бога, должен делать я?
Я поднял глаза. Он сидел, расслабившись, нога на ногу, руки сложены на груди, с ясным лицом в момент вспышки пламени и бледным, когда оно угасало. Весь перепачканный, он казался слабым и смотрелся довольно странно – был жалким и спокойным одновременно. Выражение его лица не было ни горьким, ни саркастическим, а лишь задумчивым – с застывшей гримасой, совсем как те лики на мозаиках – безжизненные свидетели тех же самых событий.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135