– Деньги всегда в цене, и они помогут ей создать собственную церковь. Дора умеет привлекать к себе людей. При наличии средств она самостоятельно справится со своей задачей. Ты понимаешь меня? Она сумеет добиться не меньшего успеха, чем Франциск, Павел или Иисус. Если бы не ее увлечение теологией, она давно уже стала бы хариз­матической знаменитостью. Она обладает всем необ­ходимым для этого. Только вот слишком много дума­ет. Теология отделяет и отдаляет ее от остальных.
Роджер вздохнул. Он говорил очень быстро, и ме­ня вдруг начала охватывать дрожь. Я отчетливо ощу­щал исходящие от него волны страха. Но чего он бо­ится?
– Вот, послушай, – сказал он. – Я хочу процити­ровать тебе кое-что. Дора упомянула об этом про­шлой ночью. Мы с ней читали книгу известного анг­лийского газетного обозревателя Брайена Эпплъярда. Ты о нем слышал? Он написал книгу под названием «Постижение современности». Дора дала мне экзем­пляр. Там есть рассуждения, с которыми полностью согласна Дора… относительно того, что все мы «духов­но обеднели»…
– Я тоже с этим согласен.
– Но речь шла и о чем-то еще – там было что-то относительно необходимости выбора. О том, что мож­но создавать теологические теории, но, для того чтобы, быть действенными, они должны исходить откуда-то изнутри, из самых глубин человеческой души. Я по­мню, как она это называла. Словами Эпплъярда. «Со­вокупность человеческого опыта». – Роджер умолк. Чувствовалось, что он растерян, что его мучают сомне­ния.
– Да, она ищет и жаждет именно этого. – Мне отчаянно хотелось успокоить его, заверить в том, что я все понимаю. – Она всей душой к этому стремится.
Я вдруг поймал себя на том, что вцепился в него с не меньшей силой, чем он в меня, и точно тате же ста­раюсь удержать его рядом.
Роджер смотрел в сторону.
Меня охватила невыразимая печаль. Зачем, поче­му я это сделал? Да, этот человек был мне интересен, я знал, что он порочен. Но как я мог? С другой стороны, что было бы, останься он рядом со мной таким, каков есть? Что, если бы он стал моим другом?
Ладно, это все детские рассуждения, эгоистичные и корыстные. Мы говорили о Доре, о теологии. Конеч­но, точка зрения Эпплъярда была мне понятна. «По­стижение современности»… Я вспомнил эту книгу. Отыскал ее в глубинах своей бессмертной памяти и словно перечел заново.
Роджер молчал и не шевелился.
– Послушай, чего ты так боишься? – спросил я. – Пожалуйста не темни, не скрывай от меня ничего!
Я вцепился в него – грубо, бессовестно, но при этом едва не плача при мысли о том, что убил этого человека, отнял у него жизнь, а теперь отчаянно жаж­ду только одного: как можно дольше удержать возле себя его дух.
Он не ответил. Но выглядел очень испуганным.
Оказывается, я вовсе не безжалостное чудовище, каковым всегда себя считал. Я не могу равнодушно видеть людские мучения. Я всего лишь проклятый упря­мец, так и не разучившийся сопереживать страдани­ям других.
– Роджер! – взывал к нему я. – Посмотри на ме­ня! Продолжай, не молчи!
Однако он пробормотал только несколько слов – что-то о Доре и о том, что ей, возможно, удастся най­ти то, что так и не смог отыскать он сам.
– Что именно? О чем ты? – потребовал я пояс­нений.
– Богоявление… – прошептал он.
О, это чудесное слово! Оно из лексикона Дэвида. Совсем недавно я слышал это слово из его уст, а вот теперь оно слетело с губ Роджера.
– Послушай, по-моему, они идут за мной, – не­ожиданно произнес он, и глаза его расширились. В этот момент он казался скорее удивленным, озадаченным, чем испуганным. Он прислушивался к чему-то. До ме­ня тоже доносились какие-то звуки. – Помни о моей смерти, – ни с того ни с сего произнес он, как если бы в этот момент мысль о ней наиболее отчетливо воз­никла у него в голове. – Расскажи Доре о том, как я умер. Убеди ее в том, что смерть очистила оставшиеся после меня деньги. Ты понимаешь, о чем я? Я за­платил за это своей смертью. Деньги теперь чистые. И книги Винкена, и все остальное больше ничем не запятнаны. Представь ей все в самом выгодном свете. Скажи, что я искупил все свои грехи собственной кровью. Ты понял меня, Лестат? Используй все свое красноречие! Расскажи ей!
О, эти шаги !..
Отчетливый ритм чьих-то шагов… К нам медленно приближалось нечто … Приглушенный шум голосов, тихое пение, разговоры… Слов не различить… У меня так сильно закружилась голова, что я едва не по­терял сознание и, чтобы не упасть, схватился за Род­жера и одновременно за стойку бара.
– Роджер! – громко вскрикнул я. Посетители бара, конечно же, слышали мой возглас. Однако устремленный на меня взгляд Роджера был совершенно спокойным, а на лине его застыло удивленное выра­жение. Он был явно потрясен и озадачен происходя­щим.
Я вдруг увидел, как надо мной и над ним нависли огромные крылья, и нас окутала словно поднявшаяся из самых недр земли непроницаемая тьма. А затем возник свет! Яркий, слепящий свет!
– Роджер! – еще громче закричал я.
Шум голосов и пение становились оглушительны­ми, а крылатая фигура все росла и росла.
– Не смей забирать его, во всем виноват только я!
Ярость заставила меня вскочить с места. Я был го­тов разорвать крылатое видение в клочья, если в том возникнет необходимость, – лишь бы оно отпустило Роджера. Однако я по-прежнему не мог отчетливо разглядеть таинственное существо. Равно как не по­нимал, где нахожусь в данный момент я сам. А виде­ние наваливалось на меня, окутывало дымом, посте­пенно сгущалось, обретало непреодолимую мощь и постепенно поглощало, растворяло в себе призрак Роджера. И в центре видения вдруг возникло лицо – точнее, только глаза – гранитной статуи.
– Отпусти его!
Все вокруг смешалось. Не было больше ни бара, ни города, ни всего мира в целом.
А потом – чернота. И покой.
И тишина.
Впрочем, вполне возможно, что все это мне только почудилось, ибо на какое-то время я лишился чувств.
Я очнулся на улице.
Надо мной склонился перепуганный, дрожащий бармен.
– С тобой все в порядке, парень? – раздражен­ным тоном спросил он. Голос у него был гнусавый, крайне неприятный; черные плечи жилетки и рукава белоснежной рубашки припорошил снег.
Я молча кивнул и поднялся на ноги, чтобы дать ему возможность с чистой совестью оставить меня одно­го. И только тогда обратил внимание, что галстук мой на месте, пальто застегнуто и тоже покрыто снегом, а руки совершенно чистые.
Снегопад, хоть и не сильный, по-прежнему про­должался. Самый красивый снегопад, какой я только видел.
Я прошел сквозь вращающуюся дверь в отделан­ный плиткой холл и остановился у входа в бар. Оттуда мне было хорошо видно место, где мы только что бе­седовали и где на стойке все еще стоял бокал Роджера. За исключением того, что нас там уже не было, ничто в зале не изменилось.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135