Такие статуи обычно стоят внутри церкви с чашей в руках. В чаше, сде­ланной в виде створки раковины, держат святую воду. Я видел их и в Европе, и в Новом Орлеане.
Скульптура была гигантской. Я видел лишь про­филь грубо высеченного лица ангела, слепо уставив­шегося в темноту. Дальний конец помещения тускло озарял свет, проникавший туда с небольшой ожив­ленной улочки, упиравшейся в Пятую авеню. Обыч­ный для Нью-Йорка шум уличного движения доно­сился сюда даже сквозь стены.
Поза ангела была такой, словно он только что спу­стился с небес, чтобы одарить всех желающих содер­жимым своей святой чаши. Я слегка похлопал его по согнутому колену и обошел вокруг статуи. Ангел мне не понравился. В воздухе отчетливо ощущался запах пергамента, папируса и разнообразных металлов. Комнату напротив заполняли русские иконы. Они висели по стенам, и отблески света играли на нимбах над головами печальнооких Мадонн и на суровых ли­ках Христа.
Я прошел в следующую комнату, где увидел ве­ликое множество распятий. Я узнал испанский стиль, несколько экземпляров относились, кажется, к ита­льянскому барокко, а одно распятие было, вероятно, самым древним из всех и представляло собой дей­ствительно вещь бесценную. Фигура Христа, стражду­щего на изъеденном червями кресте, была выполнена с нарушением всех пропорций, однако с поистине ужасающей выразительностью.
Только теперь до меня дошло, что все собранные здесь шедевры были на религиозную тему. Все до еди­ного! Однако, если задуматься, такое определение можно дать едва ли не любому произведению искус­ства, созданному до конца девятнадцатого столетия.
Иными словами, искусство по большей части неотде­лимо от религии.
Квартира была совершенно лишена жизни.
Отвратительно пахло инсектицидами. Конечно, он вынужден пользоваться ими, причем в больших коли­чествах, дабы предохранить старинную деревянную скульптуру. Я не мог уловить ни единого намека на то, что здесь водятся крысы или иные живые существа. Я не слышал и не ощущал чьего-либо присутствия во­обще. В квартире этажом ниже было пусто, только из помещения ванной доносились тихие звуки работаю­щего внизу радио.
Жильцы верхних квартир были дома – все пожи­лые люди. Мне удалось поймать образ прикованного к креслу старика с наушниками на голове, который чуть покачивался в такт эзотерической музыке како­го-то немецкого композитора. Возможно, это был Вагнер – знаете, несчастные, обреченные влюблен­ные, оплакивающие наступление «ненавистного рас­света», или подобная ерунда в том же духе, мрачная и занудная. Впрочем, в данном случае тема вообще не имеет значения. Мой внутренний взор уловил еще один образ – женщина не то шила, не то вязала. Сла­бое, хилое существо, на которое не стоило даже обра­щать внимание.
Откровенно говоря, мне не было дела ни до кого из них. В этой квартире я чувствовал себя в полной безо­пасности, а вскоре здесь появится он, и воздух напол­нится восхитительным ароматом его крови. Лишь бы только мне удалось сдержаться и не сломать ему шею раньше, чем я выпью последнюю каплю содержимо­го его сосудов. Итак, долгожданный момент настал.
Дора ничего не узнает, во всяком случае до своего возвращения домой завтра утром. Да и кому придет в голову, что я оставил здесь труп?
Я прошел в гостиную. Там было относительно чис­то. Эта комната служила ему местом отдыха, где он читал, любовался своими сокровищами и тщательно изучал наиболее интересные из них. Обстановку ее отличали удобные, мягкие диваны с множеством по­душек и расставленные повсюду – на столах, на полу и даже на картонных коробках – галогенные лампы из черного металла. Вполне современные, яркие и очень легкие при переноске, они напоминали при­чудливых насекомых. Хрустальные пепельницы были полны окурков – явное свидетельство того, что он больше заботился о безопасности, чем о порядке и чистоте; такое предположение подтверждали и остав­ленные недопитыми стаканы, ликер на дне которых давно высох и теперь блестел, как застывший лак.
Свет, проникавший сквозь тонкие и довольно грязные шторы на окнах, казался пятнистым и созда­вал в помещении атмосферу мрачной таинственно­сти.
Но даже и эта комната была заполнена статуями святых: суровый святой Антоний держал на сгибе ру­ки пухленького младенца Христа, а рядом – большая статуя Богоматери с холодным выражением лица, со­зданная, несомненно, где-то в Латинской Америке. Была там и скульптура из черного гранита, изобража­ющая какое-то ангелоподобное существо. Как ни на­прягал я свое вампирское зрение в царящем вокруг полумраке, даже мне не удалось рассмотреть эту скульптуру как следует. Однако мне показалось, что существо больше похоже на демона, каким его пред­ставляли в Месопотамии, чем на ангела
В какой-то момент гранитный монстр заставил меня содрогнуться от ужаса, ибо он напомнил… Нет, не может быть. Наверное, виной всему его крылья. Они заставили меня вспомнить о том существе, которое я видел мельком; о том, которое, как я полагал, преследовало меня повсюду.
Однако никаких шагов я здесь не слышал. Не было и ощущения разрыва окружающей меня материи. Передо мной была обыкновенная гранитная скульп­тура, хотя и достаточно устрашающего вида, – статуя, вывезенная из какого-нибудь ужасного храма, запол­ненного изображениями обитателей ада и небес.
На столах лежало множество книг. Да, похоже, он действительно любил книги. Я видел великолепные экземпляры, напечатанные на веленевой бумаге; по­падались и очень древние, с пергаментными страни­цами. Но были среди них и современные издания: книги по философии, религии, мемуары известных людей и военных корреспондентов, книги, рассказы­вающие о событиях недавнего прошлого, и даже не­сколько поэтических сборников.
Труды по истории религии Мирчи Элиаде – это, скорее всего, подарок Доры. Рядом с ними лежала со­всем новенькая «История Бога», написанная женщи­ной по имени Карен Армстронг, еще какие-то книги о поиске смысла жизни. Увесистые тома. И забавные – во всяком случае, для таких, как я. Все эти кни­ги он явно читал, ибо от них исходил его запах, его, а не Доры.
Похоже, он проводил здесь гораздо больше време­ни, чем я предполагал.
Я еще раз внимательно осмотрел все вокруг и при­нюхался. Да, он приходил сюда очень часто и… с кем-то еще. И этот кто-то здесь умер! Надо же, я не знал. Итак, этот убийца, наркоделец, был влюблен в моло­дого человека, и отношения между ними были весьма серьезные. Все происходило здесь, в этой берлоге. В го­лове у меня замелькали обрывки событий, но это не были зрительные образы – скорее нечто более впечатляющее, действовавшее на уровне эмоции, проти­востоять которым гораздо сложнее.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135