Она, конечно, не знала о смерти Роджера. Ей про­сто неоткуда было узнать, разве что Роджер мог сам навестить дочь. Однако он и намеком не дал мне по­нять, что это возможно. Беседа со мной явно погло­тила весь запас его энергии. Кроме того, он слишком любил и оберегал Дору, чтобы намеренно появиться перед ней в образе призрака.
И все же… Что мне известно о привидениях? фак­тически Роджер стал первым призраком, с которым мне довелось разговаривать. Несколько слабых, без­жизненных видений в прошлом не в счет.
Любовь Роджера к Доре оставила в моей душе не­изгладимое впечатление, и я навсегда сохраню его в памяти, равно как и свойственную этому человеку причудливую смесь совестливости, уверенности в се­бе и невероятного апломба. В том, что он вернулся в этот мир в образе призрака, нет ничего странного – подобных примеров можно привести великое множество, причем свидетельства очевидцев весьма убедителъны и полны захватывающих деталей. Но нуж­но обладать недюжинным самолюбием, чувством собственного достоинства и поистине умопомрачи­тельной гордыней, чтобы в такой ситуации именно меня избрать своим собеседником и – более того – доверенным лицом.
Ничем не отличаясь от обычного смертного, я шел по городу, с наслаждением вдыхая речной воздух и радуясь, что вновь могу видеть любимые дубы с почерневшей корой, в беспорядке стоявшие среди лу­жаек и цветников, тускло освещенные дома, увитые лозами… Я вернулся в Новый Орлеан! Домой!
Вскоре передо мной выросли кирпичные стены старого монастыря на Наполеон-авеню, где жила До­ра. Наполеон-авеню удивительно красива – даже для такого города, как Новый Орлеан. По самой ее сере­дине тянется широкая аллея. Когда-то по этой полосе бегали трамваи, а потом ее засадили деревьями, таки­ми же красивыми и тенистыми, какие растут и во­круг монастыря, главным фасадом обращенного на Наполеон-авеню.
Жилые кварталы викторианской эпохи в целом поражают обилием зелени.
Я медленно подходил к зданию монастыря, стара­ясь запомнить как можно большее количество внеш­них деталей. С тех пор как я в последний раз подгля­дывал здесь за Дорой, многое во мне переменилось.
Здание было построено в стиле Второй империи, с двумя длинными боковыми крыльями и высокой по­катой крышей над довольно необычной, полукруглой формы мансардой, расположенной в центральной ча­сти. Кирпичная кладка стен, закругленные арочные окна второго и третьего этажей, четыре башенки по углам, двухъярусное крыльцо фасада, украшенное бе­лыми колоннами и огражденное перилами из черно­го металла… – все это органично сплеталось в единое целое и вполне соответствовало характерной для Но­вого Орлеана застройке того времени. Старинные медные желоба для стока воды тянулись по нижнему краю крыши. Многочисленные высокие окна были когда-то выкрашены белой краской и закрыты став­нями. Сейчас ставни отсутствовали, а краска почти совсем облупилась.
Фасад дома скрывался за большим садом, а позади здания, насколько мне было известно, располагался просторный внутренний двор. Комплекс зданий мо­настыря занимал почти весь квартал. В прежние вре­мена здесь жили монахини, опекавшие и обучавшие девочек-сирот всех возрастов. По обе стороны от глав­ного фасада росли огромные дубы, ветви которых на­висали над боковыми дорожками. С южной стороны вдоль улицы стояли в ряд старые мирты.
Обходя вокруг монастыря, я обратил внимание на витражные окна двухэтажной часовни и заметил, что внутри мерцает свет, как будто там по-прежнему на­ходились священные реликвии. В этом, однако, я силь­но сомневался. Наконец я дошел до задней стены мо­настыря и перепрыгнул через нее.
Всего лишь несколько дверей оказались заперты­ми. Вокруг царила тишина Зима в Новом Орлеане до­статочно мягкая, но это все же зима, а внутри здания было заметно холоднее, чем на улице.
Я вошел на первый этаж и осмотрелся. Величе­ственные пропорции широких, с высокими потолка­ми коридоров с первого взгляда произвели на меня благоприятное впечатление; мне понравился запах недавно очищенного от наслоений кирпича и сосновых полов. Все вокруг выглядело неотделанным, пер­возданным, но такая неотшлифованность, отсутствие внешнего лоска были в моде среди людей творческих, которые обустраивали свои жилища в больших горо­дах в старых складских помещениях и любили назы­вать их не иначе как сараями или голубятнями.
Однако монастырь все же ничуть не походил на склад. Сомнений в том, что некогда здесь жили люди, более того, что это была освященная обитель, не воз­никало. Во всяком случае, у меня. Я медленно шел по коридору в сторону северо-восточной лестницы. Именно там, в так называемой северо-восточной башне, на третьем этаже и выше располагались ком­наты Доры.
Присутствия Доры или кого-либо другого я не ощущал. Слышались шорохи крыс, насекомых, како­го-то животного чуть крупнее крысы – возможно, енота, нашедшего себе пропитание на чердаке. Чуть позже я почувствовал, что здесь обитают духи приро­ды, как называл их Дэвид, хотя я предпочитал назы­вать их полтергейстами.
Я остановился, закрыл глаза и прислушался. Каза­лось, сама тишина посылает мне неясные импульсы, некие смутные образы, но настолько слабые, что они не способны были затронуть ни мое сердце, ни мой разум. Да, я понимал, что где-то здесь бродят призра­ки… но я не ощущал никакого бесплотного возбуж­дения, никаких отголосков трагических событий или проявлений несправедливости… Напротив, окружаю­щая атмосфера была словно насыщена душевным покоем и твердостью веры.
Здание оставалось неподвластным времени.
Мне казалось, что оно радовалось возвращению того облика, какой имело в девятнадцатом столетии; даже обнаженные тяжелые балки потолков, которые на самом деле изначально не предназначались для все­общего обозрения, выглядели великолепно: очищен­ное от штукатурки потемневшее дерево было ров­ным и гладким, ибо плотники той эпохи обращались с ним бережно и работали на совесть. Лестница тоже сохранилась в первозданном виде. Здесь, в Новом Ор­леане, мне довелось пользоваться не менее чем тыся­чью ей подобных. В этом здании их было как мини­мум пять. Мне был знаком каждый поворот, каждая ступенька, исхоженная неисчислимым множеством детских ножек, знакомо шелковистое ощущение глад­ких, отполированных за столетие перил. Я видел ты­сячи таких площадок: расположенные точно против середины наружного окна – независимо от его фор­мы и размера, – они словно рассекали надвое потоки струящегося в это окно уличного света.
Дойдя до второго этажа, я оказался перед входом в часовню. Снаружи она не показалась мне такой прос­торной, какой была в действительности.
Фактически часовня по своим размерам не уступа­ла многим церквям, в которых мне пришлось побы­вать за свою жизнь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135