Пока старуха лихо расправлялась с угощением, Кос сбегал наверх и принес
утерянный ею список.
Чэн-Я даже не сомневался, что ан-Танья успел сделать со свитка копию.
-- Вы ведь за этим пришли, Матушка? -- спросил Кос, демонстративно
выкладывая свиток на стол.
К счастью, вне пределов досягаемости цепких лапок Матушки Ци -- а то Я-Чэн
почему-то стал опасаться, что старуха сейчас схватит свой пергамент и вылетит
в окно.
-- Ой, спасибо вам, молодые господа! -- немедленно засуетилась старуха,
поспешно дожевывая последнюю полоску мяса.-- Вот спасибо так спасибо,
прямо всем спасибам спасибо, уж я и не знаю, что бы я без вас делала! Видать,
обронила во время Беседы, растеряха старая, а сразу и не заметила -- уже потом
спохватилась, да поздно... я и в плач, я и в вой, а там думаю -- господа
молодые, глазастые, небось найдут непременно и вернут непременно,-- а и не
застанут старушку, так с собой заберут, не выкинут, нет, не выбросят зазря, и
будет свиточек мой у благородных молодых господ в полной сохранности, аж
до самого Мэйланя, и как только глупая Матушка Ци объявится...
Кос ловко пододвинул Матушке второе блюдо с солеными колобками: старуха
машинально сунула один из них в рот -- и Чэн-Я успел вклиниться в случайно
образовавшуюся паузу.
-- Вы уж простите нас, любопытных молодых господ, Матушка, но только мы
осмелились заглянуть в ваш свиток... думали, разузнаем, где вы проживаете -- а
там и не удержались! Простите великодушно...
Старуха перестала жевать и настороженно покосилась в нашу сторону.
-- Очень, очень интересные записи! -- как ни в чем не бывало продолжал Чэн-Я.-
- Особенно там, где про Антару... я как-то беседовал с Друдлом, и он тогда еще
пел мне "Касыду о взятии Кабира" самого аль-Мутанабби -- мы потом с
Друдлом долго спорили...
"О чем мы могли с Друдлом спорить?!" -- воззвал ко мне Чэн.
"Понятия не имею!" -- откликнулся я.
Ах, жаль, Обломок наверху остался...
-- Спорили... о многом,-- уклончиво закончил Чэн-Я.
При упоминании о Друдле взгляд старухи заметно смягчился.
-- Да, Друдл...-- задумчиво поджала губы она.-- В наших кругах его звали
Пересмешником. А вы были его другом? Или, осмелюсь спросить -- учеником?
Простите за дерзость, но иначе вам вряд ли довелось слышать от Друдла
"Касыду о взятии Кабира" да еще потом спорить с Пересмешником... о многом.
"Сказать ей?" -- спросил Чэн.
"Скажи..." -- шевельнулся я.
-- Вы, наверное, слышали, что я убил в Кабире человека? -- напрямик спросил
Чэн-Я.
-- Ну...-- замялась Матушка Ци.-- Вроде этого... Только кто ж в такую ложь
поверит -- чтобы такой молодой да благородный господин...
-- Это не ложь. Это правда. Я убил убийцу Друдла. И Пересмешник успел
увидеть его смерть.
То, что произошло потом, потрясло Чэна-Меня. Матушка Ци встала из-за
стола, подошла к нам и, откинув скатерть, опустилась на колени и поцеловала
Чэну руку.
Правую.
Руку аль-Мутанабби.
И приложилась лбом к моему клинку, слегка сдвинув ножны.
После этого старуха вернулась обратно и стала вертеть в пальцах палочки для
еды, как если бы ничего не случилось.
-- Друдл... хитрый умница, любивший звать себя дураком в присутствии
подлинных дураков,-- она говорила тихо и внятно.-- Помню, мы редко
встречались, но часто хвастались в письмах друг перед другом новыми
открытиями, а при встречах наскоро переписывали и заучивали найденные
тексты -- хотя каждый, конечно же, хотел иметь оригинал... Впрочем, меня
всегда интересовало начало становления Кабирского эмирата, а Пересмешник
больше увлекался эпохой уль-Кайса Старшего. Но...
-- Меня тоже больше интересовало начало становления эмирата,-- немедленно
перебил ее Чэн-Я.-- Взятие Кабира, походы аль-Мутанабби... э-э-э...
установление границ... Не могли бы вы, Матушка Ци, хоть вкратце...
-- Это хорошо,-- кивнула старуха.-- Обычно в прошлое смотрят старики... но
когда молодежь умеет оборачиваться -- это говорит о зарождающейся
мудрости. Да, у Мэйланя скоро будет достойный правитель. Ну что ж,
слушайте...
И мы слушали.
3.
-- Помню: в узких переулках отдавался эхом гулким
Грохот медного тарана войска левого крыла...
Во имя Творца, Единого, Безначального, да пребудет его милость над нами! И
пал Кабир белостенный, и воссел на завоеванный престол вождь племен с
предгорий Сафед-Кух, неистовый и мятежный Абу-т-Тайиб Абу-Салим аль-
Мутанабби, чей чанг в редкие часы мира звенел, подобно мечу, а меч в годину
битв пел громко и радостно, слагая песню смерти.
В ту ночь и был простерт окровавленный ятаган аль-Мутанабби над
дымящимся городом, и получил гордый клинок прозвище иль-Рахш, что значит
"Крыло бури"...
("Ты звал руку аль-Мутанабби, старый Фархад,-- думал Я-Чэн,-- ты звал руку,
которая держала тебя в дни твоей молодости, ятаган Фархад иль-Рахш фарр-
ла-Кабир... ты помнишь теплый, как еще не успевший остыть труп человека,
город Кабир? О да, ты его помнишь, старый мудрый ятаган, не любящий
украшений...")
Но не долго наслаждался Абу-т-Тайиб аль-Мутанабби, первый эмир
Кабирский из рода Абу-Салимов, покоем и счастьем, недолго носил венец
победы, сменив его снова на походный шлем. И разделил он войско на четыре
части, указав каждой свою дорогу. Западные полки, во главе которых стоял
седой вождь, лев пустынь Антара Абу-ль-Фаварис, чья кривая альфанга не
первое десятилетие вздымалась над полем брани, заслужив прозвание аз-Зами,
что значит "Горе сильных" -- западные полки двинулись вдоль левого рукава
Сузы на хинское ханство и вольный город Оразм, мечтая дойти до Дубанских
равнин.
Южные же полки, состоявшие из неукротимых в бою воинов, рожденных в
угрюмых ущельях близ перевалов Рок и ан-Рок, а также отряды горцев Озека,
шли под предводительством юного Худайбега Ширвана, чье копье Рудаба, что
значит "Сестра тарана", пронзило первого врага, когда яростному Худайбегу
не исполнилось и девяти лет. Их целью была богатая Харза, на чьи стены
никогда еще не поднимался недруг, и шатры белобаранных кочевников-хургов,
неуловимых и вероломных.
Северные полки вел на Кимену и Фес лучший друг и названный брат аль-
Мутанабби, вечно смеющийся Утба Абу-Язан. Любил Утба смеяться за
пиршественным столом, любил улыбаться в покоях красавиц, но страшен был
хохот безумного Утбы в горниле сражений, и алел от крови полумесяц его
двуручной секиры ар-Рафаль, "Улыбки вечности".
Во главе же восточных полков, двинувшихся по дороге Барра на древний
Мэйлань, стоял сам Абу-т-Тайиб Абу-Салим аль-Мутанабби, и воины пели
песни эмира-поэта, кидаясь в бой хмельными от ярости и слов аль-Мутанабби.
-- Помню, как стоял с мечом он, словно в пурпур облаченный,
А со стен потоком черным на бойцов лилась смола...
Через восемь лет многие властители земель и городов, гордые обладатели
неисчислимых стад и несметных сокровищ, склонились перед мощью
Кабирского меча.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142