Так они и стояли -- люди, еще не ставшие Придатками, а потом снова --
людьми; они стояли, а Джелмэ, повернувшись к Чэну-Мне, заговорил
спокойным и чуть звенящим голосом.
Знакомый голос... таким голосом люди Беседуют, как Блистающим.
-- Он говорит,-- неуверенно начал подошедший к нам Асахиро,-- что... что он,
Джелмэ-багатур, зовет тебя, осмелившегося назваться запретным именем, в
круг детей Ориджа. В племенной круг.Там тебя будет ждать он, нойон Джелмэ,
который не более чем пылинка в подоле гурхана Джамухи, внука Желтого бога
Мо...
И вновь наступила тишина.
Такая тишина, какая наступает в то мгновенье, когда судьба неожиданно
перестает улыбаться.
Когда один меч стоит спокойно против неба.
Он был храбрым Придатком, этот гордый нойон, этот обиженный ребенок, и
руки его были связаны, и воины его были ранены, и он помнил, не мог не
помнить, что было их двенадцать дюжин, буйных детей Ориджа; и он видел, не
мог не видеть, сколько их осталось, как видел он, гордый нойон Джелмэ,
обиженный ребенок -- вот стоят те, кто преградил им дорогу; струя,
разметавшая поток...
И одного из них -- пьяного боем безумца-дракона, Мо-о аракчи ылджаз,
кочующего отдельно -- он зовет в круг.
... Я-Чэн чуть было не поддался искушению.
Я-Чэн чуть было не согласился.
Так нам было бы легче сохранить ему жизнь.
Но Я-Чэн сумел не пойти в его круг.
-- Дай-ка я...-- пробормотал Но-дачи и уже было слетел с плеча двинувшегося
вперед Асахиро, но я преградил им дорогу.
А потом властно описал дугу над головой недвижного Чэна.
И напротив круга детей Ориджа, детей гордого Повитухи Масуда, встал круг
детей мудрого Мунира, а в центре его стоял Чэн-Я. Два круга, два меча, две
правды -- вечный спор двух струй одного ручья... двое, не понимающие, что они
-- одно.
-- Я не пойду в твой круг, Джелмэ-багатур,-- сказал Чэн-Я, и нойон понял нас
еще до того, как заговорил Асахиро, потому что эти слова не нуждались в
переводе.-- Я зову тебя в свой круг. Тебя и всех ориджитов, которые осмелятся
прийти. Я, Асмохат-та, в чьем подоле гурхан Джамуха не более чем пылинка,
зову вас всех. Это будет большой той. Очень большой.
И Джелмэ совершил свою первую ошибку; первый промах в этой Беседе был за
гордым нойоном, желавшим крови демона-лжеца любой ценой.
Он кивнул и шагнул вперед, размыкая круг Шулмы.
Масуд сделал шаг к Муниру.
3
Джелмэ прошел между Гвенилем и Махайрой, между Фальгримом и Диомедом,
и приблизился ко мне.
Я потянулся вперед и легонько коснулся лезвием веревок, стягивающих его
запястья. И нойон не знал, что совершает сейчас вторую ошибку -- принимая
свободу на конце моего клинка.
Он не понимал, что это может означать для его же собственной сабли; что это
значит для всех Диких Лезвий Шулмы.
Один за другим входили в наш круг дети Ориджа -- не все, нет, далеко не все, но
и этих я насчитал полторы дюжины -- и один за другим подставляли связанные
руки под мое лезвие.
А их оружие -- смотрело.
-- Коблан! -- негромко позвал Чэн-Я.-- Тащи Бурдюк!
Объяснять, какой именно бурдюк, не пришлось.
Коблан, громко топая, кинулся к поклаже и мгновенно вернулся с заветным
бурдюком.
-- Отхлебни! -- приказал Чэн-Я.
Коблан послушно и с видимым удовольствием отхлебнул, отчего борода его
встопорщилась во все стороны.
-- Ылджаз арака! -- возвестил Асахиро.-- Мо ылджаз арака!
Нойон Джелмэ презрительно усмехнулся.
-- Чашу!
Чэну-Мне подали деревянную походную чашу, и Коблан до краев налил в нее
похищенную в Мэйлане настойку Огненного дракона.
-- Пей, Джелмэ-багатур!
Чашу Чэн держал в обеих руках, опустив меня в ножны.
Гордыня, гордыня... Джелмэ подошел и склонился над чашей. Он на глазах у
своего и чужого племени пил Мо ылджаз араку -- пусть и ложную, как полагал
он сам -- из чешуйчатых рук того, кто называл себя Асмохат-та.
И двое ориджитов вышли из круга.
А оставшиеся начали глухо перешептываться.
Они не видели лица своего нойона, сделавшего первый глоток. А я видел --
снизу, из ножен мне прекрасно было видно это сине-багровое лицо с
выпученными глазами, этот разинутый рот, тщетно пытавшийся вдохнуть
ставший вдруг шершавым и раскаленным воздух; и бритый затылок Джелмэ все
старался врасти в плечи, а плечи судорожно дергались и лезли вверх.
Когда нойон сумел обернуться к соплеменникам, еще один ориджит покинул
круг.
Бегом.
Дикие Лезвия слегка дрогнули и тревожно зазвенели.
Чэн приглашающе повел чашей в сторону шулмусов, и еще трое самых смелых -
- или самых глупых -- отважились повторить подвиг своего нойона,
кашляющего в сторонке.
Нет, не трое -- двое, потому что третий подумал, поглядел на своих страждущих
собратьев и вернулся обратно.
Впрочем, из круга не ушел.
Чэн улыбнулся и поднес к губам чашу.
... Каждый Придаток в нашей семье как и в любой другой семье "пьяного
меча", трижды проходит через испытание предка Хэна. В тринадцать,
восемнадцать и в двадцать один год. Испытание заключается в том, что
Придатка сперва поят вином до состояния "пьяницы с пиалой" в тринадцать,
"пьяницы со жбаном" в восемнадцать и "пьяницы с бочонком" в двадцать
один. А потом опытный Блистающий в руках опытного Придатка -- обычно
это глава рода или семьи -- Беседует с опьяневшим юнцом без снисхождения и
жалости.
Есои испытуемый падает и не встает -- его поднимают, если он роняет
Блистающего -- его заставляют поднять и продолжить Беседу; и так до тех пор,
до того мига, который сами Придатки зовут "прозрением предка Хэна".
То есть до первых трех трезвых движений.
После двадцати одного года все Придатки, прошедшие такую выучку,
способны пить,не пьянея.
Не часто.
Два-три раза в год.
"И после этого у них ужасно болит голова!" -- уловил я отдаленную мысль
Чэна...
... Чэн улыбнулся и поднес к губам чашу.
Но отхлебнуть ему не дали.
-- Да там же пить нечего! -- буркнул Коблан, ловко отбирая чашу у Чэна,
недоуменно опустившего правую руку на мою рукоять.-- Сейчас я долью... ишь,
выхлебали все, шулмусы проклятые! Рады, небось, на дармовщинку...
И долил.
Из бурдюка.
После чего омочил в чаше губы, одобрительно крякнул и вернул чашу Чэну,
под изумленный ропот детей Ориджа.
А Чэн увидел, что чаша практически пуста.
Так, еле-еле, на донышке.
Кузнец незаметно подмигнул Чэну, покрутил в воздухе Шипастым молчуном --
шулмусы дружно шарахнулись назад -- и отошел, неся под мышкой свой
бурдюк.
По пути он дохнул на нойона Джелмэ, и тому стоило большого труда
удержаться на ногах.
А Чэн с облегчением вздохнул -- вспомнив обед у Коблана и внезапно
опустевшую бутыль тахирского муската -- и осушил и без того сухую чашу.
Чаша отлетела в сторону, Чэн покачнулся и захохотал, а я покинул ножны и
указал на груду Диких Лезвий.
И шулмусы бросились к оружию.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142