Видимо, время бывает настоящее и ненастоящее. Прошлое, будущее -- это для
философов. А для Блистающих -- только настоящее и ненастоящее.
Это было настоящее время.
... Первый прыжок. Шото, еще не замечая меня и Чэна, двумя косыми взмахами
перечеркивает раненого Друдла, и тот грузно падает на колени, зажимая левой
ладонью рассеченный живот. Шото взлетает вверх, его Придаток делает шаг
вперед -- сейчас, сейчас его нога опустится...
... Второй прыжок. В Чэна летит заметивший нас Сай Второй, летит быстро и
умело, ничуть не хуже метательных ножей из Фумэна -- но он гораздо больше
медной монетки "гитрифи", так что я без особого труда подхватываю его на
кончик клинка, гашу разгон и, не обращая внимания на ругательства
беспомощного Сая, кружу в воздухе и отшвыриваю к стене. Нога Придатка
Шото с силой опускается на валяющегося Детского Учителя, и маленький
ятаган с треском ломается у самой рукояти.
Неровные края излома тускло блестят в лунном свете, и Детский Учитель
молчит, как всегда... Нет, теперь уже -- навсегда. "Наставник!" -- истошно воет
Дзюттэ, а сверху уже рушится хохочущий Шото...
... Третий прыжок. Друдл, стоя на коленях, отнимает левую руку от живота -- и
в ней тут же оказывается Обломок, прильнувший всем своим толстым и тупым
клинком к предплечью Друдла. Два шута на миг становятся одним целым, и я
вижу, как Шото смаху налетает на Дзюттэ и с визгом бессилия отскакивает,
едва не сломавшись. Еще один удар -- и Дзюттэ внезапно проскальзывает в
момент соприкосновения, намертво заклинив Шото между своим
четырехгранным клинком и лепестком гарды. Резкий поворот -- и...
... Четвертый прыжок. Звон, предсмертный вопль Шото -- и его обломки
ложатся рядом с мертвым Детским Учителем. Друдл хрипит, Дзюттэ валится на
мостовую, откатываясь в сторону, и следом падает сам Друдл. Навзничь.
Вонзившийся в его тело Сай Первый упирается рукоятью в камень, и вес
Друдла в долю секунды ломает пополам тонкий клинок кинжала. Обвитая
веревкой рукоять выскальзывает из-под недвижного шута -- и все, что осталось
от Сая, лежит теперь вплотную к куску лезвия Шото и крестовине Детского
Учителя. Кучка мертвого металла, мертвого, мертвого, мертвого, мертвого...
... Пятый прыжок. "Ты же не станешь убивать безоружного! -- кричит
Придаток Шото, отступая назад и стараясь не встречаться взглядом с Чэном-
Мной.-- Ты не сможешь..." Глаза его останавливаются на железной руке Чэна, в
которой зажат я, и запоздалый страх отражается в них -- чтобы остаться там
навсегда. "Ты не сможешь..." -- почти беззвучно шевелятся его губы, я вижу это
глазами Чэна, я слышу это ушами Чэна, и запретная черта совсем близко, но
еще ближе иссеченный Друдл, и убитый Детский Учитель, и обломки тех, кому
лучше было бы вовсе не рождаться...
-- Ты не сможешь...
-- Да? -- спрашиваю я, нащупывая острием сердце Придатка Шото и
выскальзывая обратно, прежде, чем оно перестало биться.
-- Да? Ты действительно так считаешь?
Это была легкая смерть.
Он такой не заслуживал.
Чэн перебрасывает меня в левую руку и несколько горячих капель срываются с
моего клинка. Придаток с последним Саем уже успел приблизиться к нам, и
Сай Третий стремительно кидается в лицо Чэну. Я не двигаюсь. Я уже
выполнил свое новое предназначение, и теперь очередь Чэна собственным
телом ощутить, что это значит -- оборвать чужую жизнь.
И Чэн закрывает лицо правой рукой. Металл звенит о металл, сжимаются
пальцы латной перчатки, хватая вскрикнувший Сай -- и Чэн, словно сухую
ветку, ломает узкий граненый клинок. После чего кольчужный кулак с зажатым
в нем куском Сая бьет угловатого Придатка в висок.
Слышен тупой хруст и звук падения тела.
Чэн долго и безучастно смотрит перед собой, а потом с размаху швыряет
останки Сая Третьего на труп его Придатка.
-- Будьте вы прокляты! -- кричит Чэн, непонятно кого имея в виду: братьев-
Саев, Шото, Но-дачи, их Придатков, судьбу, Шулму...
Или всех стразу.
Я оглядываюсь вокруг.
"Шулма пришла в Кабир,-- думаю я.-- Клянусь Муниром и Масудом, Тусклыми
и Блистающими, клянусь рукой аль-Мутанабби..."
Я -- это Шулма.
7.
... Друдл с трудом оперся на левый локоть -- правая рука бессильной плетью
тянулась вдоль тела, и рукав халата был тяжелым и липким от натекшей крови
-- и медленно повернул голову.
Один глаз шута смотрел на Чэна, другой уже затянула глянцево блестевшая
опухоль, и казалось, что Друдл подмигивает, кривя лицо в привычно-
шутовской гримасе.
-- Больно...-- прошептал Друдл, почти не двигая губами.-- Он, как больно...
очень. Он...
Чэн наклонился и бережно поднял с мостовой Дзюттэ. Я качнулся острием
вперед и промолчал. Мне нечего было сказать Обломку.
"Ты -- Единорог, потому что дурак, а я -- Обломок, потому что умный, и еще
потому, что таким, как ты, рога могу обламывать..."
Да, Дзю, можешь. Сам видел.
-- Правильно...-- Друдл говорил все медленней и тише.-- Возьми его. Теперь --
ты -- шут... Кабира... Единственный. Пусть смеются... пусть... это лучше, чем
убивать... Как у Друдла-дурака... обрывается строка... до свиданья, Чэн-в-
Перчатке!.. встретимся через века... ой, жжет-то как!..
Больше он не двигался.
Несколько теплых и соленых капель упали на мою рукоять.
Нет, не кровь.
Слезы.
А потом Чэн отвернулся от неподвижного Друдла, и глаза Чэна Анкора были
суше и страшнее песков Кулхана. Он сунул Дзюттэ за пояс, рядом с моими
ножнами, и, по-прежнему держа меня в левой руке, пошел прочь от переулка.
У стены он остановился, нагнулся и железной рукой, на тыльной стороне
которой налипли волосы и клочок сорванной кожи, поднял с земли Сая
Второго.
Я молчал.
Я бы сделал то же самое.
И вот так, с Саем в правой руке и со мной в левой, Чэн Анкор, Чэн-в-Перчатке
вернулся в дом.
ПОСТСКРИПТУМ
Звон оружия, и без того еле слышный из-за расстояния, не разбудил спящих
гостей в доме Коблана. А даже если бы и разбудил -- мало ли Бесед случается в
Кабире хоть днем, хоть ночью...
Просто Фальгриму Беловолосому очень захотелось пить. А за водой пришлось
выходить из комнаты, в темноте спускаться вниз, долго искать кувшин на
неубранном после вчерашней попойки столе, потом отводить душу по поводу
отсутствия в кувшине -- как и в бутылях -- хоть какой-нибудь влаги...
Когда выяснилось, что никто в доме уже не спит и даже наоборот -- наспех
одевшись, все толпятся в дверях и кроют Беловолосого на чем свет стоит --
Фальгрим долго недоумевал, вяло отмахивался от наскоков злого спросонья
Диомеда.
За что? Вернее -- почему?! И шел-то он тихо, и с лестницы падал всего два раза,
и по стенам колотил не со знал, а для ориентации; а что ругался -- так ведь
вполголоса, и по уважительной причине, когда проклятущий стол грохнулся ни
с того ни с сего прямо ему на ногу, а нога-то босая.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142