-- и устремилась к недвижному Куш-тэнгри.
-- Куш! -- надрывалась Чыда изо всех сил.-- Куш, я здесь! Я здесь, Куш-ш-ш!..
И изумленные воины с арканами замешкались, упустив то мгновение, когда
незрячий шаман сделал шаг в сторону и взял Чыду из воздуха.
Легко и уверенно, как брал летящие камешки; и Чыда со счастливым криком
легла в протянутые ладони.
Арканы натянулись, но Куш, не дожидаясь, пока его собьют с ног, сам
отпрыгнул назад, разворачиваясь к воинам слепым лицом; удар, мелькание рук
и древка -- и лезвие наконечника Чыды рассекает один аркан, а второй
обматывается вокруг ее крестовины, и не выдержавший рывка воин падает на
бок, силясь левой рукой выдернуть из ножен саблю, и выдергивает, перерубая
Диким Лезвием веревку, пленником которой внезапно стал...
Первый воин, кинувшийся к освободившемуся шаману, горлом налетел на
древко Чыды, мигом растерявшей все кабирские повадки -- и вот Куш-тэнгри
уже стоит рядом с лежащими воинами, повязка сорвана с лица шамана, гневные
черные глаза впиваются в поверженных шулмусов ("Хвала Творцу! -- шепчу Я-
Чэн.-- Они не посмели...") -- и тургауды Джамухи даже и не пытаются встать,
когда Неправильный Шаман поворачивается к ним спиной и машет нам
сияющей Чыдой.
-- Что он делает?! -- шепчет Обломок.
-- Кто? -- спрашиваю я, потому что Чэн ничего не видит и не слышит, он машет
шаману в ответ и что-то кричит...
-- Джамуха!
Не покидая ножен, я оборачиваюсь и еще успеваю увидеть, как раскручивается
кожаный ремень в руке Джамухи-батинита, из петли превращаясь в полосу, а
потом увесистый камень гремит о шлем Чэна, и земля оказывается совсем
рядом, а Чэн не откликается, когда я зову его, и я остаюсь один, один, один...
Один против неба.
* * *
4
Время сошло с ума: оно рванулось с места и действительно понеслось назад,
мелькая днями, неделями, месяцами; пространство свилось кольцами
гигантской змеи, ползущей хвостом вперед: Шулма, Кулхан, Мэйлань, Кабир,
памятный переулок, дом Коблана, комната-темница...
И холодный блеск маленького клинка над лежащим Чэном Анкором.
-- Руку! -- вне себя кричу я, забыв обо всем.-- Руку, Чэн!..
И рука отозвалась.
Словно паук, отливающий металлическим блеском, словно чешуйчатое
пятиногое насекомое, латная перчатка аль-Мутанабби поползла по правому
бедру лежащего на боку Чэна, сместилась на живот, коснусь моей рукояти
твердыми пальцами -- и мы, я и она, упрямо двинулись вперед, вытаскивая меня
из ножен и волоча за собой плохо слушавшиеся локоть и плечо бесчувственного
Чэна Анкора Вэйского.
Только тогда небо, из которого падала короткая молния Чинкуэды, Змеи Шэн,
смогло понять, что я уже не один против него.
Лезвие Чинкуэды наспех полоснуло по запястью, промахнувшись и с
бессильным визгом скользнув по наручу, а я бросился вперед, над самой землей,
болезненно ощущая груз неподвижного тела Чэна, ограничивавший меня в
выпаде.
Мне удалось лишь слабо оцарапать ногу Джамухи чуть повыше щиколотки, но
и Джамухе пришлось отпрыгнуть назад и остановиться, тяжело дыша и
опустив Чинкуэду.
Придавленный Чэном, что-то кричал Обломок, но мне было не до него.
Удар.
Еще один.
Скрежет панциря под клинком, неприятный вкус кожи доспеха, слабый стон
Чэна -- и боль в его плече, которую я ощутил как свою, когда пробовал резко
взлететь вверх...
И теплые пальцы железной руки.
Джамуха пошел по кругу, держа на отлете готовую напасть Змею Шэн, и я
сначала следил за ними, а потом не смог, и тогда латная перчатка вцепилась в
меня, чуть ли не кроша рукоять, и мощно пошла вверх и назад, переворачивая
вновь застонавшего Чэна на спину.
Удар.
Еще один.
Врешь, не достанешь... врешь!..
Достала.
И кровь проступила на бедре Чэна Анкора, кровь из неглубокого пореза, но
Чинкуэда уже устремлялась ко мне, а я не успевал, не успевал я!.. И нога
Джамухи с лета ударила по руке альМутанабби, отшвыривая нас в сторону...
-- Стой, дрянь!..
Изворачиваясь по совершенно немыслимой дуге, я сперва не сразу понял, что
немыслимой дуга эта была лишь в том случае, если бы Чэн продолжал лежать
на спине, мертвой тяжестью повиснув сзади меня,-- и блеск моего клинка
отразился в глазах Чэна, стоящего на одном колене, а в левой руке Чэна гневно
звенел Обломок, шут, Кабирский Палач, дорвавшийся до Чинкуэды, Змеи Шэн!
Когда Змея Шэн с проклятьями вылетела из пальцев Джамухи, Я-Чэн (ах, как
же это прекрасно -- свобода по имени Я-Чэн!..) наискось пронесся у лица
Восьмирукого, подцепив на острие вуаль, закрывавшую глаза гурхана, и
вырвал ее из шлема.
Я-Чэн хотел посмотреть ему в глаза.
И посмотрел.
Это были глаза Хамиджи-давини.
И их застилали слезы.
* * *
5
У нас было время понять, и принять, и остановиться у двери выбора, у двери, за
которой лежало будущее, побывавшее в шкуре прошлого; и только прощать у
нас не было времени, потому что на нас смотрели те, кто еще не научился --
прощать.
Но если когда-то живой человек дрался мертвым оружием за свою жизнь, то
сегодня я, Блистающий, дрался полумертвым человеком за нашу общую жизнь.
И не только нашу.
Будущее ждало, возбужденно скалясь и рыча.
Чэн наступил ногой на безмолвную Чинкуэду, Змею Шэн; Обломок вернулся за
пояс, я -- в ножны, и мы неторопливо огляделись вокруг.
...Шулма на холмах сдвинулась на шаг вперед.
Всего на один шаг; Я-Чэн тогда еще не знал, что одновременно с падением
Чыды в руки Неправильного Шамана возле каждого нойона племени
незаметно оказался человек в смешном халате с побрякушками -- отчего десять
нойонов, заглянув в неестественно черные глаза слуг Ур-калахая, промолчали,
а без их приказа воинов хватило не более, чем на один шаг.
...Телохранители-тургауды Джамухи сдвинулись на два шага.
И ровно на те же два шага сместились к северным холмам пятнадцать кабирцев
во главе с невозмутимо-опасным ан-Таньей; а две дюжины Блистающих грозно
сверкнули на солнце, выглянувшем из дыры распоротого Чыдой неба.
Мужество почтило мужество, сила -- силу, тысяча -- немногих, и лавина
замерла, так и не скатившись с северных холмов.
...Ни единого шага не сделал Куш-тэнгри, стоя, где стоял, с двумя воинами у
ног своих и с Чыдой на плече; он стоял, а осенний ветер играл с серебром волос
Неправильного Шамана.
Все ждали нас.
Нас ждало горло Джамухи Восьмирукого, асассина-убийцы, горло несчастной
Хамиджи-давини, обуянной кровавым дэвом мести и истины Батин; горло,
открытое для этой истины на острие моего клинка.
Все ждали нас.
Чего ждали мы?
Знали ли мы, что будем делать, когда я шевельнулся в ножнах, грани Обломка
заиграли солнечными зайчиками, а Чэн улыбнулся в лицо будущему хищной
улыбкой пятнистого чауша, медленно начиная расстегивать пряжки доспеха?..
-- По-Беседуем, девочка моя?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142
-- Куш! -- надрывалась Чыда изо всех сил.-- Куш, я здесь! Я здесь, Куш-ш-ш!..
И изумленные воины с арканами замешкались, упустив то мгновение, когда
незрячий шаман сделал шаг в сторону и взял Чыду из воздуха.
Легко и уверенно, как брал летящие камешки; и Чыда со счастливым криком
легла в протянутые ладони.
Арканы натянулись, но Куш, не дожидаясь, пока его собьют с ног, сам
отпрыгнул назад, разворачиваясь к воинам слепым лицом; удар, мелькание рук
и древка -- и лезвие наконечника Чыды рассекает один аркан, а второй
обматывается вокруг ее крестовины, и не выдержавший рывка воин падает на
бок, силясь левой рукой выдернуть из ножен саблю, и выдергивает, перерубая
Диким Лезвием веревку, пленником которой внезапно стал...
Первый воин, кинувшийся к освободившемуся шаману, горлом налетел на
древко Чыды, мигом растерявшей все кабирские повадки -- и вот Куш-тэнгри
уже стоит рядом с лежащими воинами, повязка сорвана с лица шамана, гневные
черные глаза впиваются в поверженных шулмусов ("Хвала Творцу! -- шепчу Я-
Чэн.-- Они не посмели...") -- и тургауды Джамухи даже и не пытаются встать,
когда Неправильный Шаман поворачивается к ним спиной и машет нам
сияющей Чыдой.
-- Что он делает?! -- шепчет Обломок.
-- Кто? -- спрашиваю я, потому что Чэн ничего не видит и не слышит, он машет
шаману в ответ и что-то кричит...
-- Джамуха!
Не покидая ножен, я оборачиваюсь и еще успеваю увидеть, как раскручивается
кожаный ремень в руке Джамухи-батинита, из петли превращаясь в полосу, а
потом увесистый камень гремит о шлем Чэна, и земля оказывается совсем
рядом, а Чэн не откликается, когда я зову его, и я остаюсь один, один, один...
Один против неба.
* * *
4
Время сошло с ума: оно рванулось с места и действительно понеслось назад,
мелькая днями, неделями, месяцами; пространство свилось кольцами
гигантской змеи, ползущей хвостом вперед: Шулма, Кулхан, Мэйлань, Кабир,
памятный переулок, дом Коблана, комната-темница...
И холодный блеск маленького клинка над лежащим Чэном Анкором.
-- Руку! -- вне себя кричу я, забыв обо всем.-- Руку, Чэн!..
И рука отозвалась.
Словно паук, отливающий металлическим блеском, словно чешуйчатое
пятиногое насекомое, латная перчатка аль-Мутанабби поползла по правому
бедру лежащего на боку Чэна, сместилась на живот, коснусь моей рукояти
твердыми пальцами -- и мы, я и она, упрямо двинулись вперед, вытаскивая меня
из ножен и волоча за собой плохо слушавшиеся локоть и плечо бесчувственного
Чэна Анкора Вэйского.
Только тогда небо, из которого падала короткая молния Чинкуэды, Змеи Шэн,
смогло понять, что я уже не один против него.
Лезвие Чинкуэды наспех полоснуло по запястью, промахнувшись и с
бессильным визгом скользнув по наручу, а я бросился вперед, над самой землей,
болезненно ощущая груз неподвижного тела Чэна, ограничивавший меня в
выпаде.
Мне удалось лишь слабо оцарапать ногу Джамухи чуть повыше щиколотки, но
и Джамухе пришлось отпрыгнуть назад и остановиться, тяжело дыша и
опустив Чинкуэду.
Придавленный Чэном, что-то кричал Обломок, но мне было не до него.
Удар.
Еще один.
Скрежет панциря под клинком, неприятный вкус кожи доспеха, слабый стон
Чэна -- и боль в его плече, которую я ощутил как свою, когда пробовал резко
взлететь вверх...
И теплые пальцы железной руки.
Джамуха пошел по кругу, держа на отлете готовую напасть Змею Шэн, и я
сначала следил за ними, а потом не смог, и тогда латная перчатка вцепилась в
меня, чуть ли не кроша рукоять, и мощно пошла вверх и назад, переворачивая
вновь застонавшего Чэна на спину.
Удар.
Еще один.
Врешь, не достанешь... врешь!..
Достала.
И кровь проступила на бедре Чэна Анкора, кровь из неглубокого пореза, но
Чинкуэда уже устремлялась ко мне, а я не успевал, не успевал я!.. И нога
Джамухи с лета ударила по руке альМутанабби, отшвыривая нас в сторону...
-- Стой, дрянь!..
Изворачиваясь по совершенно немыслимой дуге, я сперва не сразу понял, что
немыслимой дуга эта была лишь в том случае, если бы Чэн продолжал лежать
на спине, мертвой тяжестью повиснув сзади меня,-- и блеск моего клинка
отразился в глазах Чэна, стоящего на одном колене, а в левой руке Чэна гневно
звенел Обломок, шут, Кабирский Палач, дорвавшийся до Чинкуэды, Змеи Шэн!
Когда Змея Шэн с проклятьями вылетела из пальцев Джамухи, Я-Чэн (ах, как
же это прекрасно -- свобода по имени Я-Чэн!..) наискось пронесся у лица
Восьмирукого, подцепив на острие вуаль, закрывавшую глаза гурхана, и
вырвал ее из шлема.
Я-Чэн хотел посмотреть ему в глаза.
И посмотрел.
Это были глаза Хамиджи-давини.
И их застилали слезы.
* * *
5
У нас было время понять, и принять, и остановиться у двери выбора, у двери, за
которой лежало будущее, побывавшее в шкуре прошлого; и только прощать у
нас не было времени, потому что на нас смотрели те, кто еще не научился --
прощать.
Но если когда-то живой человек дрался мертвым оружием за свою жизнь, то
сегодня я, Блистающий, дрался полумертвым человеком за нашу общую жизнь.
И не только нашу.
Будущее ждало, возбужденно скалясь и рыча.
Чэн наступил ногой на безмолвную Чинкуэду, Змею Шэн; Обломок вернулся за
пояс, я -- в ножны, и мы неторопливо огляделись вокруг.
...Шулма на холмах сдвинулась на шаг вперед.
Всего на один шаг; Я-Чэн тогда еще не знал, что одновременно с падением
Чыды в руки Неправильного Шамана возле каждого нойона племени
незаметно оказался человек в смешном халате с побрякушками -- отчего десять
нойонов, заглянув в неестественно черные глаза слуг Ур-калахая, промолчали,
а без их приказа воинов хватило не более, чем на один шаг.
...Телохранители-тургауды Джамухи сдвинулись на два шага.
И ровно на те же два шага сместились к северным холмам пятнадцать кабирцев
во главе с невозмутимо-опасным ан-Таньей; а две дюжины Блистающих грозно
сверкнули на солнце, выглянувшем из дыры распоротого Чыдой неба.
Мужество почтило мужество, сила -- силу, тысяча -- немногих, и лавина
замерла, так и не скатившись с северных холмов.
...Ни единого шага не сделал Куш-тэнгри, стоя, где стоял, с двумя воинами у
ног своих и с Чыдой на плече; он стоял, а осенний ветер играл с серебром волос
Неправильного Шамана.
Все ждали нас.
Нас ждало горло Джамухи Восьмирукого, асассина-убийцы, горло несчастной
Хамиджи-давини, обуянной кровавым дэвом мести и истины Батин; горло,
открытое для этой истины на острие моего клинка.
Все ждали нас.
Чего ждали мы?
Знали ли мы, что будем делать, когда я шевельнулся в ножнах, грани Обломка
заиграли солнечными зайчиками, а Чэн улыбнулся в лицо будущему хищной
улыбкой пятнистого чауша, медленно начиная расстегивать пряжки доспеха?..
-- По-Беседуем, девочка моя?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142