» Теперь ему стало ясно: он останется здесь навсегда. «Глубина триста метров»,— вспомнились ему слова Изотова и куда-то уплыли...
Когда он пришел в себя и огляделся: «Где я?» — то увидел прежний полумрак, прежнюю пещеру синеватых глыб, сам он лежал навзничь на тесовом тротуаре. Мамыржан поднял голову, потом сел, приходя в себя. В детстве, бывало, он сидел так, борясь со сном.
...Он остался на веки вечные под землей, на глубине трехсот метров, среди каменных глыб. «Здесь не сгниешь!»— вдруг подумал он, и эта мысль почему-то рассмешила его. Он хрипло рассмеялся, но смех не был настоящим, он был смешан с непроизвольно вырвавшимся из горла рыданием. И Мамыржан заплакал.
Как хмурые тучи рассеиваются, вылившись дождем, так и позорный страх вдруг делся куда-то, унесенный слезами. Мамыржан успокоился, и настолько, что рассмеялся на этот раз по-настоящему, найдя свое положение в чем-то забавным. «Если смерть такова, то это не страшно и очень легко!» И когда из земных недр снова послышался грохот взрыва, он уже не испугался, а вскочил с места и легко зашагал по штреку. Грохот усиливался, за одним из поворотов вдруг блеснул огонь, оказавшийся поездом; вагоны, подталкивая друг друга в затылок, промчались мимо, потом он увидел бегущего к нему толстого человека и узнал в нем Жексена, который недавно демонстрировал свою чудесную машину, за Жексеном бежали две женщины в белых халатах...
— Увидели по телевизору, вы лежите пластом, так испугались! А потом, слава богу, поднялись, я и побежал скорей к вам, а Изотов стал звонить Омару-ага....
Мамыржан не понимал, о чем говорит Жексен. «Какой телевизор, какой телефон?..» Одна из женщин, высокая, с крупным носом, обратилась к Мамыржану:
— Слава богу, все обошлось. С сердцем, голубчик, плохо было?
— Давайте давление померим,— сказала вторая.
У первой женщины голос был низкий, мужской, она гудела как труба, голос второй напоминал Кадишу — звонкий колокольчик.
Мамыржан не отвечал, словно был лишен дара речи, он поочередно смотрел на всех троих, ничего не понимая и не произнося ни слова. Он хотел спросить: «Кто вы? Где я?» — но в горле только двигался кадык, рот не раскрывался, а слова так и затухали где-то внутри, не родившись.
— Ну, идемте,— сказал Жексен и пошел впереди.
Мамыржан последовал за ним. В подземном кабинете
ждал Изотов.
— Слава богу, все в порядке,— Изотов посадил их на стулья, стоящие в ряд у стены, а сам расположился на своем троне и покрутил диск телефона.— Оразхан Бакарович, пришел этот человек. Позвоните Омару Балапановичу, я подожду...
«На глубине трехсот метров труп не гниет»,— опять подумал Мамыржан и хотел сказать об этом Изотову и Жексену, но вновь лишь забулькало в горле, звуки не прорывались, он растерянно посмотрел на окружающих.
Потом, когда наконец выбрались из-под земли, Изотов проводил его в душ, дал свой свитер и перепоручил Мамыржана Оразхану.
Оразхан привез Мамыржана в дом отдыха комбината, расположенный в пяти километрах от города, в лесу, на берегу моря — Бухтарминского водохранилища.
Они поели в столовой на левом этаже, поднялись на второй, там Омар и его друзья, засучив рукава, играли на бильярде. Увидев беднягу Мамыржана, они с удовольствием рассмеялись. «Издеваются, что ли?..»
— Куда же ты исчез?
— А мы заметили, что тебя нет, только часа через два...
— Не вспомнили бы, представляешь, так и лежал бы там!
— Ну ничего, он хоть выспался! — Али хохотал до кроликов в животе, как видно, подвыпил.
— Да... Вы смеетесь, а знаете, как я перепугался, когда увидел, что он лежит там пластом,— сказал Оразхан,— потом смотрю, нет, пошатывается, а идет!
— Сколько ты там провалялся? Два часа? Да уж, за это время можно было как следует выспаться,— Али не унимался, пока наконец не задел Мамыржана за живое.
«Чего он веселится? Чему радуется, кретин?» Но Мамыржан возмутился только в душе, протестовать вслух не решился и поэтому давно уже смеялся над собой вместе со всеми, хотя обида комом стояла горле. Мамыржан хотел сказать им, своим обидчикам, о сделанном в шахте открытии, что на глубине трехсот метров трупы не разлагаются и черви их не едят, но звук все никак не прорезывался, вместо слов Мамыржан испускал какое-то непонятное бульканье. Вскоре на глаза навернулись слезы.
«Чему радуются, несчастные! Все — чепуха! Если бы они знали...»
— Ну перестаньте, ребята, отметим, что Маке жив- здоров и снова в наших рядах! — сказал Омар, и все спустились в столовую. Из кухни важно выплыла официантка Маша, неся на вытянутых руках поднос с разными изысканными закусками, фруктами, напитками.
Мамыржан улыбнулся ей и хотел сказать: «Здравствуйте, как поживаете?» Но результатом его усилий по- прежнему были лишь беспомощные звуки. Тосты, все до единого, посвятили Мамыржану. Мирас и Али, уже прилично навеселе, полностью бросили все силы своего писательского таланта на застольные шутки в адрес бедняги. Омар, сначала пытавшийся защитить его, махнул на свои благие намерения рукой и весело смеялся над остротами беспощадных гостей, а Мамыржан, красный от злости и стыда, пил и пил, быстро опрокидывая рюмку за рюмкой. Наконец, в один прекрасный момент, когда море стало по колено, а в душе словно лопнула струна, что-то отпустило, и он заговорил. Посмотрев прямо в лицо Омару, на его смеющиеся круглые щеки, белые зубы, посмотрев, как он любуется собой, своим умом, как восхищается собственным остроумием и весело хохочет над им же сочиненными шутками, Мамыржан произнес:
— Труп, оставленный под землей на глубине трехсот метров, не тронут черви! -
В столовой грохнул такой хохот, словно бомба взорвалась. «Ой, что он говорит!..», «Он же философ...», «Черви, говорит!»
— Да, черви! — закричал Мамыржан.— Вы надуваетесь, зная, что один из вас начальник, а другой — писатель. А помрете — грош вам цена! — Мамыржан широко раскрыл глаза и смотрел прямо на Омара, говорил для него одного.
Омар не рассердился, а, наоборот, был доволен, что не запоминающийся, бесцветный человек, словно тень маячивший перед его глазами, наконец заговорил, и заговорил смело.
— О-о, Маке силен! Давайте еще по одной поднимем за Маке, ребята,— сказал Омар и встал.
Мамыржан впервые с тех пор, как стал мыслить, не отводя взгляда, смотрел на сильного; с тех пор как поступил на службу, впервые смело смотрел в глаза начальнику.
Но через мгновение он пришел в ужас, в мозгу застучала привычная мысль «пропал», и Мамыржан беспомощно упал на стул.
Откуда ему было знать, что его дерзость понравилась Омару и что она послужит причиной трагического поворота в его судьбе.
Настроение Мираса резко испортилось, он стал каким- то скучным, недовольным. Этого Али не ожидал.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137
Когда он пришел в себя и огляделся: «Где я?» — то увидел прежний полумрак, прежнюю пещеру синеватых глыб, сам он лежал навзничь на тесовом тротуаре. Мамыржан поднял голову, потом сел, приходя в себя. В детстве, бывало, он сидел так, борясь со сном.
...Он остался на веки вечные под землей, на глубине трехсот метров, среди каменных глыб. «Здесь не сгниешь!»— вдруг подумал он, и эта мысль почему-то рассмешила его. Он хрипло рассмеялся, но смех не был настоящим, он был смешан с непроизвольно вырвавшимся из горла рыданием. И Мамыржан заплакал.
Как хмурые тучи рассеиваются, вылившись дождем, так и позорный страх вдруг делся куда-то, унесенный слезами. Мамыржан успокоился, и настолько, что рассмеялся на этот раз по-настоящему, найдя свое положение в чем-то забавным. «Если смерть такова, то это не страшно и очень легко!» И когда из земных недр снова послышался грохот взрыва, он уже не испугался, а вскочил с места и легко зашагал по штреку. Грохот усиливался, за одним из поворотов вдруг блеснул огонь, оказавшийся поездом; вагоны, подталкивая друг друга в затылок, промчались мимо, потом он увидел бегущего к нему толстого человека и узнал в нем Жексена, который недавно демонстрировал свою чудесную машину, за Жексеном бежали две женщины в белых халатах...
— Увидели по телевизору, вы лежите пластом, так испугались! А потом, слава богу, поднялись, я и побежал скорей к вам, а Изотов стал звонить Омару-ага....
Мамыржан не понимал, о чем говорит Жексен. «Какой телевизор, какой телефон?..» Одна из женщин, высокая, с крупным носом, обратилась к Мамыржану:
— Слава богу, все обошлось. С сердцем, голубчик, плохо было?
— Давайте давление померим,— сказала вторая.
У первой женщины голос был низкий, мужской, она гудела как труба, голос второй напоминал Кадишу — звонкий колокольчик.
Мамыржан не отвечал, словно был лишен дара речи, он поочередно смотрел на всех троих, ничего не понимая и не произнося ни слова. Он хотел спросить: «Кто вы? Где я?» — но в горле только двигался кадык, рот не раскрывался, а слова так и затухали где-то внутри, не родившись.
— Ну, идемте,— сказал Жексен и пошел впереди.
Мамыржан последовал за ним. В подземном кабинете
ждал Изотов.
— Слава богу, все в порядке,— Изотов посадил их на стулья, стоящие в ряд у стены, а сам расположился на своем троне и покрутил диск телефона.— Оразхан Бакарович, пришел этот человек. Позвоните Омару Балапановичу, я подожду...
«На глубине трехсот метров труп не гниет»,— опять подумал Мамыржан и хотел сказать об этом Изотову и Жексену, но вновь лишь забулькало в горле, звуки не прорывались, он растерянно посмотрел на окружающих.
Потом, когда наконец выбрались из-под земли, Изотов проводил его в душ, дал свой свитер и перепоручил Мамыржана Оразхану.
Оразхан привез Мамыржана в дом отдыха комбината, расположенный в пяти километрах от города, в лесу, на берегу моря — Бухтарминского водохранилища.
Они поели в столовой на левом этаже, поднялись на второй, там Омар и его друзья, засучив рукава, играли на бильярде. Увидев беднягу Мамыржана, они с удовольствием рассмеялись. «Издеваются, что ли?..»
— Куда же ты исчез?
— А мы заметили, что тебя нет, только часа через два...
— Не вспомнили бы, представляешь, так и лежал бы там!
— Ну ничего, он хоть выспался! — Али хохотал до кроликов в животе, как видно, подвыпил.
— Да... Вы смеетесь, а знаете, как я перепугался, когда увидел, что он лежит там пластом,— сказал Оразхан,— потом смотрю, нет, пошатывается, а идет!
— Сколько ты там провалялся? Два часа? Да уж, за это время можно было как следует выспаться,— Али не унимался, пока наконец не задел Мамыржана за живое.
«Чего он веселится? Чему радуется, кретин?» Но Мамыржан возмутился только в душе, протестовать вслух не решился и поэтому давно уже смеялся над собой вместе со всеми, хотя обида комом стояла горле. Мамыржан хотел сказать им, своим обидчикам, о сделанном в шахте открытии, что на глубине трехсот метров трупы не разлагаются и черви их не едят, но звук все никак не прорезывался, вместо слов Мамыржан испускал какое-то непонятное бульканье. Вскоре на глаза навернулись слезы.
«Чему радуются, несчастные! Все — чепуха! Если бы они знали...»
— Ну перестаньте, ребята, отметим, что Маке жив- здоров и снова в наших рядах! — сказал Омар, и все спустились в столовую. Из кухни важно выплыла официантка Маша, неся на вытянутых руках поднос с разными изысканными закусками, фруктами, напитками.
Мамыржан улыбнулся ей и хотел сказать: «Здравствуйте, как поживаете?» Но результатом его усилий по- прежнему были лишь беспомощные звуки. Тосты, все до единого, посвятили Мамыржану. Мирас и Али, уже прилично навеселе, полностью бросили все силы своего писательского таланта на застольные шутки в адрес бедняги. Омар, сначала пытавшийся защитить его, махнул на свои благие намерения рукой и весело смеялся над остротами беспощадных гостей, а Мамыржан, красный от злости и стыда, пил и пил, быстро опрокидывая рюмку за рюмкой. Наконец, в один прекрасный момент, когда море стало по колено, а в душе словно лопнула струна, что-то отпустило, и он заговорил. Посмотрев прямо в лицо Омару, на его смеющиеся круглые щеки, белые зубы, посмотрев, как он любуется собой, своим умом, как восхищается собственным остроумием и весело хохочет над им же сочиненными шутками, Мамыржан произнес:
— Труп, оставленный под землей на глубине трехсот метров, не тронут черви! -
В столовой грохнул такой хохот, словно бомба взорвалась. «Ой, что он говорит!..», «Он же философ...», «Черви, говорит!»
— Да, черви! — закричал Мамыржан.— Вы надуваетесь, зная, что один из вас начальник, а другой — писатель. А помрете — грош вам цена! — Мамыржан широко раскрыл глаза и смотрел прямо на Омара, говорил для него одного.
Омар не рассердился, а, наоборот, был доволен, что не запоминающийся, бесцветный человек, словно тень маячивший перед его глазами, наконец заговорил, и заговорил смело.
— О-о, Маке силен! Давайте еще по одной поднимем за Маке, ребята,— сказал Омар и встал.
Мамыржан впервые с тех пор, как стал мыслить, не отводя взгляда, смотрел на сильного; с тех пор как поступил на службу, впервые смело смотрел в глаза начальнику.
Но через мгновение он пришел в ужас, в мозгу застучала привычная мысль «пропал», и Мамыржан беспомощно упал на стул.
Откуда ему было знать, что его дерзость понравилась Омару и что она послужит причиной трагического поворота в его судьбе.
Настроение Мираса резко испортилось, он стал каким- то скучным, недовольным. Этого Али не ожидал.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137