дома она выкупала сынишку, надела на него новый костюмчик, причесала и посадила на диван рядом с собой. Глядя в ясные глаза Улукбека, в его чистое личико, Алия чувствовала, что боль и досада уходят, общение с ребенком вселяло силы, исцеляло душу. До чего он похож на Али! Чем старше становится, тем больше похож!.. Теперь она думала об Али; о том, что он взбалмошный, но в порядочности ему не откажешь; думала о том, как его любит Улукбек... Надо срочно найти Али и вернуть домой.
В это время в дверь позвонили. Али! Желая показаться мужу как можно более приветливой и красивой, она быстро напудрилась и с улыбкой пошла открыть. Но увы! Это был всего лишь почтальон. Он принес телеграмму от Аспанбая. Что же, хороший повод для примирения, подумала Алия, теперь я имею право искать его у друзей. Однако где он сейчас может быть? И тут Алия вздрогнула: а вдруг этот негодяй отправился к своей новой знакомой. Бопе, кажется, ее зовут... Ну да, он еще ночью какой-то номер телефона выкрикивал... Позвольте, Алия прекрасно помнит этот номер. Она лихорадочно стала крутить диск.
— Слушаю вас,— сказал женский голос.
— Извините, пожалуйста,— заикаясь от волнения, промямлила Алия,— нет ли у вас Али Есентаева?
На том конце провода помолчали, потом спросили:
— А кто, собственно, его спрашивает?
Рыдая, Алия бросила трубку, телеграмму разорвала в клочки и швырнула в мусоропровод.
Алии казалось, будто не слезы, а кровь течет по ее лицу.
Райгуль было тошно, мысли путались, силы покинули ее. Отец сказал: садись в машину, и она села, повинуясь его воле; отец велел: оставайся у тетки, и она молча осталась, не в силах возражать и противиться. Душой Райгуль стремилась к Аспанбаю и горевала, однако ее нещадно колола совесть, не позволяла и мечтать о том, чтобы ко-
тда-нибудь по-прежнему взглянуть в глаза своему дада, которого она так бессовестно обманула. Милый, ми-милый дада, плакала Райгуль, зачем я поехала в этот дурацкий Ташкент, будь проклята эта Кулпаш, чтоб он сгорел, этот Асылжан... Тетка Райгуль, Казимаш, была угрюмой, громоздкой, словно верблюд, женщиной; она, сердито поглядывая на Райгуль во время рассказа Абдуллы, дала обещание не спускать с нее глаз; как только отец уехал, заперла провинившуюся племянницу в дальней комнате. Три раза в день Казимаш приносила Райгуль еду и сидела, пока та не поест; выходить на улицу и ходить по дому Райгуль было запрещено.
У тети Казимаш целый день какие-нибудь дела; с утра до поздней ночи вертится она как белка в колесе; бегает по Сары-агачу, переходит из дома в дом, что-то приносит, что-то уносит, что-то выменивает, это продолжается бесконечно. Муж тети Казимаш — худенький сморщенный старичок, у жены он на посылках; часто она громогласно кричит: эй, Баймуканбет, сходи туда-то, принеси то-то! Баймуканбет бегом бежит исполнять приказание. Иногда муж тети Казимаш приносит Райгуль еду, иногда дядя с тетей приходят вместе. Однажды Райгуль спросила:
— Как дела у моего дада?
— Кто такой дада? — встрепенулась Казимаш. — Отец, что ли?
Райгуль покачала головой.
— А кто? Самбет?..
Глаза Райгуль наполнились слезами.
— Э-э! Да я вижу, ты все о своем босяке тоскуешь!
— Что с моим дада?
— Ну в тюрьму его посадили... В тюрьме он...
В. детстве мама рассказывала ей сказку; называлась она «Ашылтас» («Камень, откройся») ; эта сказка была о брате и сестре, которые заблудились в лесу. Злая колдунья заколдовала сестру, заперла в пещере. Горюя, брат бродил вокруг пещеры и переговаривался с сестрой через каменную стену. Дойдя до этого места, Райгуль иногда плакала; брат пел сестре песню на старую кипчакскую мелодию. Здесь, в заточении, Райгуль часто вспоминала жалобный мотив.
Откройтесь, тяжелые камни, Отдайте мою сестренку, Позвольте взглянуть на нее...
Однажды она увидела в окно дядю Баймуканбета, который работал во дворе, и сказала ему:
— Дядя, выпустите меня отсюда, я ведь ни в чем не провинилась перед вами...
— Да я не смогу отпереть, ключи-то у Казимаш, она не даст.
— Тогда, дядя, сходите к вашему племяннику Толбасы, он работает в милиции, пусть поможет моему дада.
— Он ничего не сделает, он ведь простой милиционер.
Теперь дядя и племянница стали переговариваться часто; однажды дверь со скрипом отворилась, и Баймуканбет сказал:
— Выходи скорей, беги на все четыре стороны, будь счастлива, взял у Казимаш потихоньку ключ. Проводил бы .тебя до аула, да не могу...
Райгуль побежала к дому Толбасы; с непривычки ноги ее не слушались, уж очень долго была она взаперти.
Толбасы и Райгуль знали друг друга с детства; он принял двоюродную сестру радушно; они пошли в парк сары-агачского дома отдыха.
— Я слышал вашу историю,— сказал ей Толбасы,— обидно за твоего мужа, его осудили на два года трудовых работ, наверное, уже увезли...— Он взглянул на побледневшее лицо Райгуль и, помявшись, добавил:— Жарко очень. Может, хочешь искупаться? Но будь осторожна, там, на середине реки, водоворот... В прошлом году у нас гостил один мужчина, он приехал к женщине, которая здесь отдыхала... Что-то между ними не сложилось, видно... Он взял да и бросился в водоворот. Еле вытащил сукина сына за пояс... Вот что любовь делает! Да ты не слушаешь меня! Ладно, отдыхай, мне надо идти на службу.
Когда Толбасы ушел, весь мир онемел для Райгуль. И в этом беззвучном мире существовало единственное слово: водоворот... водоворот...
Райгуль медленно побрела по берегу реки. Теперь ей
торопиться было некуда...
Через три месяца в Союз писателей на имя Али Есентаева пришло письмо из исправительно-трудовой колонии.
Али помчался к Мирасу, просил в тот же день вылететь с ним; Мирас отнекивался; Али уговаривал, грозил, льстил, наконец купил билеты на самолет.
Друзья вылетели на помощь Аспанбаю.
ИСТОРИЯ ТРЕТЬЯ
Тетрадь пятая (и последняя)
Тяжелый сегодня выдался день, подумал он и тут же одернул себя: разве был у него хотя бы один легкий день за последние полгода? Затянувшееся совещание подошло к концу только часам к восьми вечера. Вроде и сам говорил мало, и других просил быть конкретнее, все же получилось, что прозаседали почти пять часов. Конечно, ничего в этом хорошего нет, но сегодняшнее совещание особенное, так что такая затяжка закономерна.
Руководители районов, скрипя стульями, подымались и покидали кабинет, но двое или трое не уходили, мялись, видимо, хотели поговорить с ним наедине. Сделав над собой усилие, он улыбнулся:
— Товарищи, разговор на сегодня окончен. Я больше не способен выслушать ни одного слова.— Он понял, что улыбка получилась вымученной, взглянул на ожидающих усталыми глазами и добавил:— Идите, товарищи, идите...
Оставшись один, он ладонями стиснул виски, посидел в такой позе немного, а потом открыл ящик стола и вытащил блокнот-календарь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137
В это время в дверь позвонили. Али! Желая показаться мужу как можно более приветливой и красивой, она быстро напудрилась и с улыбкой пошла открыть. Но увы! Это был всего лишь почтальон. Он принес телеграмму от Аспанбая. Что же, хороший повод для примирения, подумала Алия, теперь я имею право искать его у друзей. Однако где он сейчас может быть? И тут Алия вздрогнула: а вдруг этот негодяй отправился к своей новой знакомой. Бопе, кажется, ее зовут... Ну да, он еще ночью какой-то номер телефона выкрикивал... Позвольте, Алия прекрасно помнит этот номер. Она лихорадочно стала крутить диск.
— Слушаю вас,— сказал женский голос.
— Извините, пожалуйста,— заикаясь от волнения, промямлила Алия,— нет ли у вас Али Есентаева?
На том конце провода помолчали, потом спросили:
— А кто, собственно, его спрашивает?
Рыдая, Алия бросила трубку, телеграмму разорвала в клочки и швырнула в мусоропровод.
Алии казалось, будто не слезы, а кровь течет по ее лицу.
Райгуль было тошно, мысли путались, силы покинули ее. Отец сказал: садись в машину, и она села, повинуясь его воле; отец велел: оставайся у тетки, и она молча осталась, не в силах возражать и противиться. Душой Райгуль стремилась к Аспанбаю и горевала, однако ее нещадно колола совесть, не позволяла и мечтать о том, чтобы ко-
тда-нибудь по-прежнему взглянуть в глаза своему дада, которого она так бессовестно обманула. Милый, ми-милый дада, плакала Райгуль, зачем я поехала в этот дурацкий Ташкент, будь проклята эта Кулпаш, чтоб он сгорел, этот Асылжан... Тетка Райгуль, Казимаш, была угрюмой, громоздкой, словно верблюд, женщиной; она, сердито поглядывая на Райгуль во время рассказа Абдуллы, дала обещание не спускать с нее глаз; как только отец уехал, заперла провинившуюся племянницу в дальней комнате. Три раза в день Казимаш приносила Райгуль еду и сидела, пока та не поест; выходить на улицу и ходить по дому Райгуль было запрещено.
У тети Казимаш целый день какие-нибудь дела; с утра до поздней ночи вертится она как белка в колесе; бегает по Сары-агачу, переходит из дома в дом, что-то приносит, что-то уносит, что-то выменивает, это продолжается бесконечно. Муж тети Казимаш — худенький сморщенный старичок, у жены он на посылках; часто она громогласно кричит: эй, Баймуканбет, сходи туда-то, принеси то-то! Баймуканбет бегом бежит исполнять приказание. Иногда муж тети Казимаш приносит Райгуль еду, иногда дядя с тетей приходят вместе. Однажды Райгуль спросила:
— Как дела у моего дада?
— Кто такой дада? — встрепенулась Казимаш. — Отец, что ли?
Райгуль покачала головой.
— А кто? Самбет?..
Глаза Райгуль наполнились слезами.
— Э-э! Да я вижу, ты все о своем босяке тоскуешь!
— Что с моим дада?
— Ну в тюрьму его посадили... В тюрьме он...
В. детстве мама рассказывала ей сказку; называлась она «Ашылтас» («Камень, откройся») ; эта сказка была о брате и сестре, которые заблудились в лесу. Злая колдунья заколдовала сестру, заперла в пещере. Горюя, брат бродил вокруг пещеры и переговаривался с сестрой через каменную стену. Дойдя до этого места, Райгуль иногда плакала; брат пел сестре песню на старую кипчакскую мелодию. Здесь, в заточении, Райгуль часто вспоминала жалобный мотив.
Откройтесь, тяжелые камни, Отдайте мою сестренку, Позвольте взглянуть на нее...
Однажды она увидела в окно дядю Баймуканбета, который работал во дворе, и сказала ему:
— Дядя, выпустите меня отсюда, я ведь ни в чем не провинилась перед вами...
— Да я не смогу отпереть, ключи-то у Казимаш, она не даст.
— Тогда, дядя, сходите к вашему племяннику Толбасы, он работает в милиции, пусть поможет моему дада.
— Он ничего не сделает, он ведь простой милиционер.
Теперь дядя и племянница стали переговариваться часто; однажды дверь со скрипом отворилась, и Баймуканбет сказал:
— Выходи скорей, беги на все четыре стороны, будь счастлива, взял у Казимаш потихоньку ключ. Проводил бы .тебя до аула, да не могу...
Райгуль побежала к дому Толбасы; с непривычки ноги ее не слушались, уж очень долго была она взаперти.
Толбасы и Райгуль знали друг друга с детства; он принял двоюродную сестру радушно; они пошли в парк сары-агачского дома отдыха.
— Я слышал вашу историю,— сказал ей Толбасы,— обидно за твоего мужа, его осудили на два года трудовых работ, наверное, уже увезли...— Он взглянул на побледневшее лицо Райгуль и, помявшись, добавил:— Жарко очень. Может, хочешь искупаться? Но будь осторожна, там, на середине реки, водоворот... В прошлом году у нас гостил один мужчина, он приехал к женщине, которая здесь отдыхала... Что-то между ними не сложилось, видно... Он взял да и бросился в водоворот. Еле вытащил сукина сына за пояс... Вот что любовь делает! Да ты не слушаешь меня! Ладно, отдыхай, мне надо идти на службу.
Когда Толбасы ушел, весь мир онемел для Райгуль. И в этом беззвучном мире существовало единственное слово: водоворот... водоворот...
Райгуль медленно побрела по берегу реки. Теперь ей
торопиться было некуда...
Через три месяца в Союз писателей на имя Али Есентаева пришло письмо из исправительно-трудовой колонии.
Али помчался к Мирасу, просил в тот же день вылететь с ним; Мирас отнекивался; Али уговаривал, грозил, льстил, наконец купил билеты на самолет.
Друзья вылетели на помощь Аспанбаю.
ИСТОРИЯ ТРЕТЬЯ
Тетрадь пятая (и последняя)
Тяжелый сегодня выдался день, подумал он и тут же одернул себя: разве был у него хотя бы один легкий день за последние полгода? Затянувшееся совещание подошло к концу только часам к восьми вечера. Вроде и сам говорил мало, и других просил быть конкретнее, все же получилось, что прозаседали почти пять часов. Конечно, ничего в этом хорошего нет, но сегодняшнее совещание особенное, так что такая затяжка закономерна.
Руководители районов, скрипя стульями, подымались и покидали кабинет, но двое или трое не уходили, мялись, видимо, хотели поговорить с ним наедине. Сделав над собой усилие, он улыбнулся:
— Товарищи, разговор на сегодня окончен. Я больше не способен выслушать ни одного слова.— Он понял, что улыбка получилась вымученной, взглянул на ожидающих усталыми глазами и добавил:— Идите, товарищи, идите...
Оставшись один, он ладонями стиснул виски, посидел в такой позе немного, а потом открыл ящик стола и вытащил блокнот-календарь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137