«Почему не поздравляет Омар-ага? Наверно, его нет в городе».
Жексен обычно остерегался водки, пил осторожно, неохотно, но сегодня все кругом кричали, чтобы он выпил за рекорд, и настояли на своем. Жексен выпил, настроение поднялось, и он ответил кричавшему Ивану Ивановичу: «С тебя причитается! Обмыть нужно!» — «Обмоем!»
в Хоть под влиянием хмельного он и бросил это обещание, но тут же стал кусать себе пальцы. Расходы — еще куда ни шло, но где устраивать? Отцовский дом не подходит, полон детей, да и чистота там не такая, чтобы ее показывать людям. Приглашать в ресторан — стыдно, как будто он какой-то бесхозный, будто своего угла нет...
Прикидывая так и эдак, придумал. Дом зятя Досыма. Неужели Улмекен не согласится? Ведь, черт возьми, установлен всесоюзный рекорд! А может, мировой?!
С этими мыслями он и направился в дом зятя прямо с банкета.
Двери открыла Разия. Надо же, эта деваха просто не вылазит от них! Спросил:
— Никого нет? А где Уля?
— Почему никого? А я? Что, кроме Ули — остальные не люди?
— Люди, конечно, но мне она нужна. " — Ули нет.
— Так я и поверил!
— Не веришь — пойди посмотри. И Ули нет, и Досеке нет, ушли в гости.
— Ври больше... Уля! Досеке! - Ответа не последовало.
— Можешь обыскать весь дом, если не веришь.
— Ну ты... молодка,— спьяну чуть не сказал «баба»,— не трещала бы...
— А ты ищи, ищи! — усмехнулась Разия.
Жексен пошатываясь вошел с спальню. Никого.
— Ну? — сказала Разия. Жексен заглянул в гостиную. Ни души.— Ну? — спросила Разия. Жексен переступил порог кабинета. Никого.—Ну?..— прошептала Разия. Жексен вернулся в спальню. Ни души.
— Убедился? — тихо сказала Разия.
— Ну, ты бы...—начал Жексен и умолк, будто поперхнулся, глядя удивленными глазами на Разию. Достающая ему лишь до груди, женщина, откинув голову назад, стояла очень близко к нему, почти вплотную, и смотрела с каким- то жарким вызовом...
В одном Мусе" жило как бы два человека: один — домосед, мелочный и расчетливый, другой — разгульный, щедрый. Иносказательно говоря, этот, другой, ходил в чапане с широким подолом и рукавами.
Оба Мусы находятся между собой в смертельной вражде. Муса-домосед не понимает Мусу-разгульного. С бородой и усами, закрывающими рот, уважаемый аксакал в ауле, отец одиннадцати детей, участник войны — как может он позволить себе, напившись, уезжать из дома куда глаза глядят? Как он смеет бросать на произвол судьбы родной очаг, малолетних детей, недотепу-жену и месяцами не показываться дома? Как он может легкомысленно тратить на кого попало собранные по крохам сбережения, которые принадлежат девяти черноногим его огольцам, что сидят дома, раскрыв рты, как птенцы в гнезде ласточки? Так размышляет Муса-домосед и не может найти ответа. А Муса-разгульный как собачье мясо на дух не переносит Мусу-домоседа. Навозный жук, жалкий трудяга, думает он. Жизнь дается всего один раз разве не для того, чтобы прожить ее широко, в свое удовольствие? Разве не для того, чтобы ездить, пить, веселиться? Он еще не видел человека, который бы на своем горбу утащил нажитое в иной мир. Настоящий мужчина должен шагать по жизни смело. Может, этот домосед боится, что после его смерти дети останутся голодными? Э-э, чудак! С тех пор как стоит наша родная Советская власть, он еще не встречал людей, которые бы отстали от общего каравана, чтобы умерли с голоду. А власть наша несокрушима, так чего же бояться? Власть вырастит, воспитает, выучит детей Мусы- разгульного. Да здравствует наша гуманная власть! А ты, Муса, пей, гуляй, распевай во всю глотку: «Жизнь — красная лисица, так будь же гончим и поймай ее за хвост!» В периоды, когда Муса не пьет, трудно найти человека хлопотливее его. Тут идут в ход все поговорки, которые он сам любит сочинять: «Если осталось жить всего один день, накопи добра на сорок дней», «Чем таскать мешками издалека, лучше брать горстями рядом», «Пьющий пропадет, работающий наживет». И в том же духе. Возвратясь с очередного загула, лихорадочно принимается за хозяйственные дела, починит развалившийся загон для овец и коз; среди животных отберет хромых да больных. Осенью или продаст на базаре, или пристроит в шашлычную, где директором знакомый армянин. Оденет всех с головы до ног, да еще в кармане кое-что останется. В последний раз через знакомого шофера дядю Васю достал четыре машины с сеном, свалил во дворе. Сено почти даром: четыре машины — четыре поллитровки. Теперь, как говорится, и з ус не дует. Детям, которые учатся, купил школьную форму, учебники. Раздобыл для машины шесть баллонов, спрятал про запас, тоже достались недорого.
Оставшиеся от покойной байбише, первой жены, двое старших детей выросли, стали людьми не хуже других: Улмекен замужем за солидным начальником, живет богато, войдешь в дом — уходить неохота, руки Улмекен холодной воды не коснутся. Жексен — знатный шахтер, зарплата как у министра, все, что зарабатывает, целиком отдает отцу. Обратно и зряшной копейки не возьмет, не спрашивает, куда отец дел деньги, на что израсходовал. Как не любить, не уважать такого сына!
Перестав пить, Муса не сомневался, что с водкой распрощался навсегда. На этот раз, вернувшись из загула, он тоже был в том уверен. Жил спокойно, как все люди, не терзали похмелье, головная боль. Но однажды, в один из "таких безмятежных дней, ясное небо над головой Мусы заволокли тучи. И ие только заволокли тучи, но и загремел гром, засверкала молния, и все вокруг покрылось мраком. Его Жексен, Жексен, которого он так превозносил, сошелся с разведенкой! Люблю, говорит, горю, говорит, женюсь, говорит, а если не женюсь, умру, говорит, а она, оказывается, еще и на три года старше его! И что в ней его прельстило?! Если предположить, что она его приворожила, присушила и опоила каким-то зельем, то ничего не получается: инициатива-то, оказывается, совсем не с ее стороны, она, бедняжка, наоборот, твердит, мол, я старше тебя, мне не то что замуж, а встречаться с тобой перед людьми стыдно, не приходи больше! И выгнала его, закрыв на крюк дверь. Так ведь что? Этот бык сорвал дверь вместе с косяком. А все среди ночи произошло. Собрались соседи, подняли крик, шум. Наконец Жексен настоял на своем.
Все это со смаком сообщила языкастая соседка, а токал Торшолак, как только дослушала ее до конца, тут же побежала к Мусе и все ему выложила. Муса выслушал, не придал значения, не поверил: ну и болтуны развелись, лучше б за собой следили, так подумал он, потом походил по комнате туда-сюда, туда-сюда, хотел выйти во двор, вернулся, попробовал заняться делом — машиной, не получилось, наконец вошел в гостевую комнату и лег на кошме, свернувшись калачиком, лег в полдень и до вечера не поднял головы, не ахал, не охал. При таком его настроении обычно токал Торшолак получала свою порцию побоев, но на этот раз все обошлось.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137