— Искали, Коке?
— Заставил поискать, садись!
Пять лет назад, когда Елгазы подметал двор, он был худой и длинный как жердь, а сейчас пополнел, добавил в весе, смотрится прямо-таки борцом, лицом побелел, а на круглых щеках появился румянец. Жаль, что не учился в свое время, а то мог бы спокойно руководить каким-нибудь приличным учреждением.
— Где был?
— В подхоз ездил. Предупредил, что вчера у нас прокис кумыс, и акт вручил.
— Это ты правильно сделал. Пока производство кумыса не возьмем в свои руки, толку не будет. Сколько говорил Кондратьеву — упрямится, не соглашается. Умру я от этих завкомовских бюрократов.
— Да, они всегда так...
— Кстати, ты ведь и в завкоме, и в парткоме был?
— Откуда вы знаете?
— Ветер принес.
—7" Да, это правда, я ходил в партком, получил анкету...— Елгазы доволен, сидит улыбается.— Хотел рекомендацию у вас попросить...
— О-о-о, так на твоей улице, оказывается, праздник! Обмывать придется!
— Обмою, Коке! Обмыть если не с вами, то с кем же? Сейчас и сбегаю в магазин.
— Не беспокойся, пока за тебя я обмою. У меня есть спирт.
Койкелди выставляет на стол большую, двухлитровую, бутыль, защелкивает дверь на замок, наливает до краев две мензурки:
— Ну, за то, чтобы твои успехи множились! — Он первый опрокидывает мензурку.
Затем начинают взмахивать мензурками одновременно, пьют на равных, но Елгазы сдает быстрее. Пить он не может, если иногда и выпивает, то после два-три дня болеет, вваливаются глаза, еле жив остается. Потому и не любит водку. Когда выпьет, болтает что попало и улыбается все время. Сейчас оба дошли до довольно приличного состояния. Алтайская красная лиса, без конца петляя и путая свои следы, наконец ударяет по прямой. Койкелди переходит к основному: он, не падкий на женское сословие, кажется, влип.
— А в чем дело, Коке?
— Что мне скрывать от тебя! Приглянулась мне в последнее время одна молодка... Кажется, умираю от этого... от любви...
— Почему, Коке?
— Да негде встретиться! Где вы с Ольгой встречаетесь?
— Ну, Коке, у нас как-то так, на ходу...
— Что же ты от меня-то скрываешь!..
— Нет, я не скрываю, Коке!
— Оставь, я-то знаю!
— Откуда знаете, Коке?
— Ветер приносит.
— Значит, знаете, что мы встречаемся на складе, Коке? Скрыть от вас ничего невозможно!
ЭВМ в голове Койкелди начинает молниеносно высчитывать: кормить в столовой кончают в восемь тридцать, в девять подавальщицы расходятся по домам, склад стоит в густом лесу, дорога в «аул» проходит мимо; предположим, Ольга выходит чуть позже других —в девять пятнадцать, а в девять двадцать двери склада уже заперты, пришедший человек чуть надавливает на ручку и исчезает внутри.
— Шучу, ничего я не знаю. Ты два дня пробыл в городе, наверно, соскучился по своей Ольге? Да, хороша она, беленькая такая.
— Конечно, соскучился, а вечер никак не наступает...
Все! Койкелди больше не пьет. Елгазы тоже задарма
поить ее будет. Он прячет спирт в шкаф. «Дела в подхозе, надо ехать!» Гараж в той же стороне, что и столовая, какое-то время они идут вместе, но Койкелди, будто бы в поисках шофера, сворачивает в бухгалтерию. Делает кивок Вере Николаевне, чтобы вышла, и в коридоре: девять двадцать, около склада! Все! Койкелди уезжает в подхоз,
лучше, если его во время скандала не будет в «ауле».
После того как академик Николаев побывал в гостях у Омара, пять дней никто не открывал двери его дома, телефон тоже перестал трезвонить; когда с Омаром были его тетрадки в кожаных желтых переплетах, ему никто и не был нужен, а теперь он вдруг почувствовал себя щенком, брошенным людьми на старом зимовье, с той лишь разницей, что щенок может выть и скулить от тоски, а Омар не может. То, что рядом нет родных, даже дальних родичей,— вот когда он почувствовал по-настоящему! Сауле тоже одинока, была у нее приятельница, приходила, сидела часами, прокурила всю квартиру, болтала до умопомрачения, но и она исчезла, след ее коня не ведет больше к их дому. Когда Омар выходит на улицу, ему кажется, что знакомые избегают встречи с ним, только столкнувшись
лицом к лицу, невольно здороваются, а если кто заметит издали, то непременно перейдет на другую сторону. Раньше он сам избегал случайных встреч, тяготился пустыми разговорами, но к тому, что теперь избегают его, избалованное самолюбие никак не может привыкнуть. Каракутан тоже, наверное, нашел другой ход по устройству сына, не появляется. Теперь даже о нем временами тоскует Омар, ведь Каракутан приехал из родных мест... Больнее всего то, что и ребенок чувствует себя заброшенным, одиноким. При виде замкнутого, мрачного отца, Зауреш сиротливо жмется к матери.
Он понял, что если так долго будет продолжаться, то добром не кончится. Позвонил Альберту Исаевичу и Кашафову, сказал: если понадоблюсь, ищите меня в Тасжаргане; надел одежду, в которой ездил на охоту, обул кирзовые сапоги; переломив двустволку, положил ее в рюкзак, надел на спину и попутным транспортом добрался до Тасжаргана. Койкелди принял его с искренней радостью, освободил целиком свой пятикомнатный дом, на протесты Омара: «Зачем мне эти комнаты?» — не обратил внимания. «Дети будут шуметь, беспокоить!» — сказал он, а сам со своей семьей, с семью детьми, поселился в двухкомнатном флигельке во дворе.
— Мы привычные, только на ночь в дом заходим, а днем постоянно на воздухе,— успокоил он Омара. В день приезда своего нагашы зарезал барана, выказав тем самым гостю уважение.
Хотя Омар и приехал в охотничьей одежде, и привез ружье, из дома он не выходит; для того чтобы не доставлять лишних хлопот хозяйке, питается в столовой, трижды в день отправляется туда, а остальное время спит. Со стороны незаметно, чтобы он глубоко задумывался или переживал, ко всему происходящему по-прежнему относится отстраненно. «Будь что будет, меня больше нет!» — такой он вынес себе приговор.
Если перейти по шаткому мостку Большой Ирелен, то очутишься в прекрасном месте: ряд высоких хребтов покрывает темно-синие густые леса, сплошная тайга, битком набитая дичью; если удастся подняться по тропке на голую красную скалу, то по другую сторону увидишь ровное поле, пройди по нему немного — и тебе встретится небольшое, примерно с километр, озеро Укикоз; глубокое, бездомное озеро окружено зарослями камыша; если хочешь пострелять птиц, шагай в эти камыши. Но Омар ленится
сделать из дома даже шаг. В Тасжаргане библиотека, в доме у Койкелди тоже много книг, есть радио, телевизор, на почте продают газеты-журналы, но ничто из всего этого Омара не привлекает. Наверное, чтобы поднять настроение гостю, Койкелди пробовал разок-другой посидеть подле него, рассказать о чем-нибудь, да скоро бросил это занятие. Омар делает вид, что слушает, кивает головой в знак согласия, но на вопросы отвечает невпопад.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137