Гребенчатые хребты, прямые острые хвосты, разинутые пасти, выкатившиеся из орбит глаза, свернутые набок шеи, распоротые животы — все это виделось в черно-белых облаках внизу. Омар, увлекшись этим зрелищем, просидел так довольно долго. Назияш опять спросила, сколько времени. Когда он ответил, невеста сказала:
— Я уж думала, что вы увидели в окне своего знакомого, очень уж долго вы глядели.
— А я действительно увидел старых знакомых, узнал, облака. Они проплывали прошлой осенью над Алтаем.
— Ну да! —Назияш приподнялась с места и нависла над иллюминатором.
Возможно, ненарочно, но ее глубокий вырез открыл
взору Омара грудки-холмики. «Вот чертовка!» Омар почувствовал, как у него начала кружиться голова. Назияш не смущалась, делала вид, что ничего не происходит.
«Досым» застыл в кресле, глядя прямо перед собой. «Бедняга, не сознающий своей силы мученик, не нашедший себе под стать пару козлик».
Сказать, что его внутренности стала грызть собака,— значит, сказать очень мало. Муки ада стали терзать его, так он затосковал по Улмекен! Назияш села, он взглянул в иллюминатор и... увидел, как в хвосте самолета вспыхивает и гаснет пламя. Не просто пламя, а пламя с густым черным шлейфом дыма. «Самолет горит!» — пришла моментально мысль. «Горит самолет, о ужас!» Ужас? Нет, он вдруг почувствовал, как что-то теплое, радостное и сладкое, волнуя его, начало вливаться в душу. Когда это чувство заполнило грудь, он испугался его. Я радуюсь? Но чему? Легкой смерти на небе, без земных мучений? Конец всем передрягам? Да, это так. Омар спокойно посмотрел вниз. Там, словно исхлестанная нагайкой веков, в хребтах стелилась земля.
«Товарищи пассажиры, наш самолет пошел на снижение, через несколько минут мы приземлимся...»
Оттого, что это сказала не стюардесса, а пилот через динамик, Омар окончательно убедился в том, что настоящие муки ада впереди. Прощай, светлый мир, прощайте, казахские степи! Он опять нагнулся к иллюминатору. Наверное, в небе на этой высоте и взорвемся. Омар одним взглядом окинул весь салон, пассажиры ни о чем не догадывались, застегивали ремни, смешливые смеялись, сони дремали, клевали носами. У стены висела детская люлька. Увидев ее, он тяжело вздохнул. Назияш дремала. Сегодняшнее твое сумасшествие — это последняя дань твоему красивому телу, ты бессознательно ощутила свой конец, бедняжка... Прощай! Наверное, он вслух произнес последнее слово, потому что Назияш открыла глаза и сказала:
— Успеем еще проститься, когда опустимся на землю.
Омар не ответил, опять уставился в иллюминатор: черный дым стал еще гуще. Его, кроме меня, никто не видит, и пусть не видит, пусть не знают! Счастливый человек, если не знает, что приходит смерть. Пилот-то наверняка знает, знаем только мы двое... Только двое...
Самолет как-то застонал, он будто тайком давился рыданиями. Боишься ли ты своей смерти, самолет, не знаю, но тебе, наверное, жаль вот этих существ.., Омар успел мысленно побеседовать и с самолетом. В их восемнадцатом ряду, с левой стороны, с краю, сидел с молодой женой богатырского сложения рыжий человек в форме летчика. Этот летчик сидел, уткнувшись б иллюминатор. Вдруг он резко поднял голову и застыл, глядя прямо перед собой. На нем не было лица. Он тоже видел, он тоже понял. Теперь знающих про этот ужас трое.
Рыжий человек в форме летчика опять посмотрел в иллюминатор, но на этот раз повернулся украдкой, боясь, очевидно, чтобы не заметила жена, и опять сел прямо. Я Посидел немного, потом взял руку жены и сжал ее. Прощается! И в это время началось. Сзади открылись двери третьего маленького салона, и оттуда выскочили пять- шесть человек, будто убегали от тех, кто был за ними. С рыканьем, с храпом они пробежали по большому салону, сбивая друг друга, отталкивая, ругаясь, добежали до первого салона и там столпились; двери в салон были закрыты. Потом из третьего салона послышался визгливый женский крик, старуха лет шестидесяти с лишним вбежала, спотыкаясь, во второй салон и закричала: «Горим, горим! Люди, рабы божьи, горим, конец нам!» Белки глаз ее страшно сверкали, глаза вывалились из орбит. Задыхаясь, она схватилась за сердце, уперлась о спинку чьего- то кресла и остановилась: «Горим!»
Как будто только этого и ожидали, в салоне началось столпотворение. Многие из пассажиров, однако, пока что остались прикованными к креслам: оказалось, не так-то просто отстегнуть привязные ремни, с разных мест раздались испуганные женские голоса, один из них принадлежал жене человека в форме летчика. Она крепко держалась за мужа, будто он мог удержать ее при падении.
«Граждане пассажиры, соблюдайте спокойствие! — послышался голос пилота в динамике.— Если вы будете сидеть спокойно, мы благополучно совершим посадку. Я клянусь вам, граждане пассажиры! Садитесь на свои места. Если вы толпой соберетесь в передней части самолета, всем нам конец. Тогда самолет упадет, граждане пассажиры!» Летчик продолжал умолять жалобным тоном, но люди и не думали слушать его. Из третьего салона опять выскочили несколько человек. Они пробежали весь второй салон и столпились у закрытой двери, ведущей в первый. Люди кричали, матерились, колотили в дверь.
— Собаки, хотите спрыгнуть с парашютом, а нас погубить в огне! — раздался чей-то безумный вопль.
Вот теперь нутро самолета было настоящим адом. Летчик опять начал умолять. Омар приткнулся к иллюминатору: земля стала ближе, четко видны ленты дорог.
Если бы не было паники, возможно, мы бы успели приземлиться благополучно. И тут Омар начал действовать. Он перескочил через ноги сидящих как истуканы Назияш и Ногайбека, вцепился в спинки двух кресел и встал в проходе, преградив путь тем, что бежали из третьего салона. Обезумевшие пассажиры кричали, ругались, а один из мужчин даже наотмашь ударил Омара.
— Назад, скотина! — Омар молниеносно отстегнул широкий солдатский ремень и начал хлестать наседавших на него обезумевших людей по головам, по рукам, по чему попало без всякой жалости. Он понял, что их может остановить только жестокость. Обернувшись к человеку в форме летчика, он крикнул:—Чего сидите? Помогите остановить этих животных! Они же перевернут самолет!
Человек в форме летчика не обратил на его крик внимания. Возможно, он потерял сознание. Омар и его хлестнул ремнем по лицу. Тот подскочил с кресла.
— Идите сюда! Встаньте! Держите вот этих!
Еще трое-четверо мужчин из второго салона стали помогать им сдерживать рвущихся на нос самолета.
Сидящий до этого истуканом Ногайбек вдруг зарыдал и тоже бросился вперед. Омар толкнул его в грудь и усадил на место, Ногайбек на четвереньках пополз по проходу, желая пролезть между ног Омара. Тот зажал его голову ногами, и Ногайбек зарыдал еще громче.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137
— Я уж думала, что вы увидели в окне своего знакомого, очень уж долго вы глядели.
— А я действительно увидел старых знакомых, узнал, облака. Они проплывали прошлой осенью над Алтаем.
— Ну да! —Назияш приподнялась с места и нависла над иллюминатором.
Возможно, ненарочно, но ее глубокий вырез открыл
взору Омара грудки-холмики. «Вот чертовка!» Омар почувствовал, как у него начала кружиться голова. Назияш не смущалась, делала вид, что ничего не происходит.
«Досым» застыл в кресле, глядя прямо перед собой. «Бедняга, не сознающий своей силы мученик, не нашедший себе под стать пару козлик».
Сказать, что его внутренности стала грызть собака,— значит, сказать очень мало. Муки ада стали терзать его, так он затосковал по Улмекен! Назияш села, он взглянул в иллюминатор и... увидел, как в хвосте самолета вспыхивает и гаснет пламя. Не просто пламя, а пламя с густым черным шлейфом дыма. «Самолет горит!» — пришла моментально мысль. «Горит самолет, о ужас!» Ужас? Нет, он вдруг почувствовал, как что-то теплое, радостное и сладкое, волнуя его, начало вливаться в душу. Когда это чувство заполнило грудь, он испугался его. Я радуюсь? Но чему? Легкой смерти на небе, без земных мучений? Конец всем передрягам? Да, это так. Омар спокойно посмотрел вниз. Там, словно исхлестанная нагайкой веков, в хребтах стелилась земля.
«Товарищи пассажиры, наш самолет пошел на снижение, через несколько минут мы приземлимся...»
Оттого, что это сказала не стюардесса, а пилот через динамик, Омар окончательно убедился в том, что настоящие муки ада впереди. Прощай, светлый мир, прощайте, казахские степи! Он опять нагнулся к иллюминатору. Наверное, в небе на этой высоте и взорвемся. Омар одним взглядом окинул весь салон, пассажиры ни о чем не догадывались, застегивали ремни, смешливые смеялись, сони дремали, клевали носами. У стены висела детская люлька. Увидев ее, он тяжело вздохнул. Назияш дремала. Сегодняшнее твое сумасшествие — это последняя дань твоему красивому телу, ты бессознательно ощутила свой конец, бедняжка... Прощай! Наверное, он вслух произнес последнее слово, потому что Назияш открыла глаза и сказала:
— Успеем еще проститься, когда опустимся на землю.
Омар не ответил, опять уставился в иллюминатор: черный дым стал еще гуще. Его, кроме меня, никто не видит, и пусть не видит, пусть не знают! Счастливый человек, если не знает, что приходит смерть. Пилот-то наверняка знает, знаем только мы двое... Только двое...
Самолет как-то застонал, он будто тайком давился рыданиями. Боишься ли ты своей смерти, самолет, не знаю, но тебе, наверное, жаль вот этих существ.., Омар успел мысленно побеседовать и с самолетом. В их восемнадцатом ряду, с левой стороны, с краю, сидел с молодой женой богатырского сложения рыжий человек в форме летчика. Этот летчик сидел, уткнувшись б иллюминатор. Вдруг он резко поднял голову и застыл, глядя прямо перед собой. На нем не было лица. Он тоже видел, он тоже понял. Теперь знающих про этот ужас трое.
Рыжий человек в форме летчика опять посмотрел в иллюминатор, но на этот раз повернулся украдкой, боясь, очевидно, чтобы не заметила жена, и опять сел прямо. Я Посидел немного, потом взял руку жены и сжал ее. Прощается! И в это время началось. Сзади открылись двери третьего маленького салона, и оттуда выскочили пять- шесть человек, будто убегали от тех, кто был за ними. С рыканьем, с храпом они пробежали по большому салону, сбивая друг друга, отталкивая, ругаясь, добежали до первого салона и там столпились; двери в салон были закрыты. Потом из третьего салона послышался визгливый женский крик, старуха лет шестидесяти с лишним вбежала, спотыкаясь, во второй салон и закричала: «Горим, горим! Люди, рабы божьи, горим, конец нам!» Белки глаз ее страшно сверкали, глаза вывалились из орбит. Задыхаясь, она схватилась за сердце, уперлась о спинку чьего- то кресла и остановилась: «Горим!»
Как будто только этого и ожидали, в салоне началось столпотворение. Многие из пассажиров, однако, пока что остались прикованными к креслам: оказалось, не так-то просто отстегнуть привязные ремни, с разных мест раздались испуганные женские голоса, один из них принадлежал жене человека в форме летчика. Она крепко держалась за мужа, будто он мог удержать ее при падении.
«Граждане пассажиры, соблюдайте спокойствие! — послышался голос пилота в динамике.— Если вы будете сидеть спокойно, мы благополучно совершим посадку. Я клянусь вам, граждане пассажиры! Садитесь на свои места. Если вы толпой соберетесь в передней части самолета, всем нам конец. Тогда самолет упадет, граждане пассажиры!» Летчик продолжал умолять жалобным тоном, но люди и не думали слушать его. Из третьего салона опять выскочили несколько человек. Они пробежали весь второй салон и столпились у закрытой двери, ведущей в первый. Люди кричали, матерились, колотили в дверь.
— Собаки, хотите спрыгнуть с парашютом, а нас погубить в огне! — раздался чей-то безумный вопль.
Вот теперь нутро самолета было настоящим адом. Летчик опять начал умолять. Омар приткнулся к иллюминатору: земля стала ближе, четко видны ленты дорог.
Если бы не было паники, возможно, мы бы успели приземлиться благополучно. И тут Омар начал действовать. Он перескочил через ноги сидящих как истуканы Назияш и Ногайбека, вцепился в спинки двух кресел и встал в проходе, преградив путь тем, что бежали из третьего салона. Обезумевшие пассажиры кричали, ругались, а один из мужчин даже наотмашь ударил Омара.
— Назад, скотина! — Омар молниеносно отстегнул широкий солдатский ремень и начал хлестать наседавших на него обезумевших людей по головам, по рукам, по чему попало без всякой жалости. Он понял, что их может остановить только жестокость. Обернувшись к человеку в форме летчика, он крикнул:—Чего сидите? Помогите остановить этих животных! Они же перевернут самолет!
Человек в форме летчика не обратил на его крик внимания. Возможно, он потерял сознание. Омар и его хлестнул ремнем по лицу. Тот подскочил с кресла.
— Идите сюда! Встаньте! Держите вот этих!
Еще трое-четверо мужчин из второго салона стали помогать им сдерживать рвущихся на нос самолета.
Сидящий до этого истуканом Ногайбек вдруг зарыдал и тоже бросился вперед. Омар толкнул его в грудь и усадил на место, Ногайбек на четвереньках пополз по проходу, желая пролезть между ног Омара. Тот зажал его голову ногами, и Ногайбек зарыдал еще громче.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137