он увидел, что с запада прямо на него движутся два огромных черных силуэта. Старику показалось, что он узнал одного из них.
«А-а, так это ты...— подумал старик,— сколько лет ты преследуешь меня, наконец мы встретились, нашел все- таки... Ну иди, иди сюда, посмотрим, кто кого. Иди... У меня внук Митька в милиции работает, покажет тебе небо с овчинку...»
Старик сам побежал к черным силуэтам, но у него были больные ноги, колени дрожали, и когда он бежал, то все время боялся упасть. Выбившись из сил, пасечник в отчаянии остановился, поднял ружье, выстрелил в воздух; идущие к нему черные силуэты испуганно присели, и в это время к ним подскочил Ктор.
Ктор был суровым псом, он не любил брехать попусту; грозно рыча, он приближался к ребятам, но, увидев, что перед ним не особенно опасные враги, не стал бросаться на них, а просто прилег, загораживая путь к избушке.
Он не тронет их, но не даст сделать шага ни вперед, ей назад, пока не услышит приказ хозяина: если надо будет, Ктор загрызет обоих, если нет—отпустит; воля хозяина— закон для нормального пса.
Старик приблизился к ребятам на расстояние двадцати шагов; он не мог унять дрожь в коленях, больные ноги отказывались подчиняться; Аким постоял неуверенно, словно человек, впервые ступивший на лед, а потом, наконец решившись, собрал все силы и басом, как можно более грозно, крикнул:
— Сами ко мне пришли! Попались, голубчики! Не шевелитесь— пристрелю на месте! Мне ответ не держать, у меня внук Митька в милиции работает! Он вас...
Старик задохнулся, и поэтому ему пришлось остановиться на полуслове. Теперь он ждал ответа, и через минуту его враги откликнулись испуганными голосами:
— Дедушка, это мы, мы ушли из лагеря и заблудились, мы не воры, мы ребята...
Если бы старик услышал сейчас голос взрослого человека, то, наверное, поверил бы, но звонких, точно у молодых петушков, мальчишьих голосов он испугался до полусмерти, решив, что преступники притворяются. Но старого Акима провести не удастся: кого хотят обмануть эти грабители, преследующие его всю жизнь? Дети из лагеря... Как же, поверил! Если бы в такой глуши и был какой-то лагерь, старик наверняка знал бы. А что, если сейчас выстрелить и прикончить обоих? И он не шутя задумался об этом.
Между тем грабители заговорили разом, перебивая друг друга:
— Дедушка, не бойтесь, это мы...
— Саша и Дулат мы...
— Дедушка, уберите свою собаку.
Старик понял, что преступники не вооружены, но ведь этот народ творит зло и голыми руками, отпускать их опасно. Пусть Ктор охраняет, а утром старик посмотрит: если они действительно взрослые и грабители, то отведет в милицию, а если нет... Да не может быть! Что они тогда делают на этой дальней, прячущейся от людей пасеке? Нет-нет! Их привлекли деньги Акима. Бродяги, наверное, знают, что старик всегда держит деньги при себе: носит на голом теле, под рубахой, и он строго приказал псу:
— Ктор, лежать, не отпускай!—Аким пошел к избушке, думая: пусть посидят до утра, негодяи.
В этот момент стариком овладело его обычное упрямство: он забыл свою растерянность, забыл еще недавно теснящий душу страх, вошел в избушку, сел на постель, решив обдумать все обстоятельно, не спеша, но одно решение он принял, и окончательно: пусть сидят до утра; старик свернул самокрутку, закурил, держа ее по привычке между широкими ладонями, как бы защищая от ветра. Прикурив, он застыл как камень, не шевельнется, не вздрогнет. Аким мог сидеть так час, два, десять; когда он так каменеет — для него останавливается время.
А грабители совсем растерялись, они наперебой кричали, молили, упрашивали; дедушка, отпусти нас, убери собаку, мы пойдем своей дорогой, говорили они; у нас нет к тебе никакого дела, ты ведь тоже сын человека, говорили они; если твои внуки сидели бы вот так, на холоде, боясь пошевелиться, что бы делал ты, говорили они. Но старика не трогали их крики, он сидел, прямой и неподвижный, как скала, он даже не слушал.
Тогда грабители разозлились, они стали произносить обидные, грубые слова. Ну и что, старик все перенесет, у них — слова, у него — сила, пусть померзнут на холоде, пусть их жрут комары, так им и надо. Ктор, верный друг, не позволит и шевельнуться. Но вдруг окаменелый старик встрепенулся, он услышал, как кто-то из них назвал его кровопийцей, а второй добавил: детоубийца. Тут старику стало горько, он дернулся и заспорил:
— О нет, родные мои, так нельзя, не оскорбляйте ни за что ни про что. Я потерял на фронте двоих сыновей. Александр пошел добровольцем и не вернулся, а Мефодий, убегая от военкома через лес, тоже погиб. Я потерял обоих сыновей, я оплакиваю их всю жизнь, а меня называют детоубийцей? Попробуйте скажите так еще — уложу на месте.
Старик сидел и в напряжении ждал, когда бессовестные повторят это страшное слово: услышу еще раз, решил
старик, не ждите от меня милости.
Комары нещадно кусали ребят, холодный ветер пронизывал до костей, собака не давала шевельнуться, а кроме того, смертельно хотелось спать; словом, терпению пришел конец.
Надо действовать, решил Подкова.
— Дулат, сними куртку и дай мне,—попросил ой друга.
— Зачем? — удивился Дулат, дрожа от холода.
— Накрою голову этой собаке и задушу, терять нечего, больше не могу терпеть...
— Перестань, загрызет. И этот, полоумный, тут же с ружьем выскочит... До рассвета уже недолго осталось...
— Далеко еще. У меня больше нет сил, и ты, смотри, весь синий... Этого гада старого не бойся, заснул небось давно! Не услышит.
Все остальное свершилось словно во сне или лихорадке, быстро, за несколько минут. Подкова попытался накрыть курткой огромную свирепую голову Ктора, но это ему не удалось, пес увернулся, стремительным прыжком опрокинул Сашу навзничь и подмял под себя; Дулат поспешил на помощь другу: отчаянно крича, он бросился на собаку, вскочил на нее верхом и стал, зажмурившись, молотить кулаками куда попало. Когда они втроем катались по земле и Ктор уже успел несколько раз как следует рвануть каждого из ребят, Дулат вдруг с ужасом увидел спешащего к ним старика; в руках у него было ружье, на губах играла улыбка, в глазах — решимость; Дулат не помнил, как сумел схватить большой тяжелый камень, как запустил им в старика, и тот упал лицом вниз, выронив ружье, которое теперь оказалось у мальчика; Дулат изо всех сил хватил ружьем по хребту собаки, продолжавшей мять Сашу; ружье разломилось надвое, и пес, скуля, стал отползать в сторону.
Подкова вскочил на ноги.
— Бежим! — крикнул он.
— Бежим...— ответил Дулат, бледный как полотно,— а старик-то... кажется, того, умер...—и он засмеялся, наверное, от растерянности.
Омар просыпался всегда ровно в шесть, не дожидаясь будильника; почему сегодня он позволил этому противному, нетерпеливо дребезжащему звонку разбудить себя?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137
«А-а, так это ты...— подумал старик,— сколько лет ты преследуешь меня, наконец мы встретились, нашел все- таки... Ну иди, иди сюда, посмотрим, кто кого. Иди... У меня внук Митька в милиции работает, покажет тебе небо с овчинку...»
Старик сам побежал к черным силуэтам, но у него были больные ноги, колени дрожали, и когда он бежал, то все время боялся упасть. Выбившись из сил, пасечник в отчаянии остановился, поднял ружье, выстрелил в воздух; идущие к нему черные силуэты испуганно присели, и в это время к ним подскочил Ктор.
Ктор был суровым псом, он не любил брехать попусту; грозно рыча, он приближался к ребятам, но, увидев, что перед ним не особенно опасные враги, не стал бросаться на них, а просто прилег, загораживая путь к избушке.
Он не тронет их, но не даст сделать шага ни вперед, ей назад, пока не услышит приказ хозяина: если надо будет, Ктор загрызет обоих, если нет—отпустит; воля хозяина— закон для нормального пса.
Старик приблизился к ребятам на расстояние двадцати шагов; он не мог унять дрожь в коленях, больные ноги отказывались подчиняться; Аким постоял неуверенно, словно человек, впервые ступивший на лед, а потом, наконец решившись, собрал все силы и басом, как можно более грозно, крикнул:
— Сами ко мне пришли! Попались, голубчики! Не шевелитесь— пристрелю на месте! Мне ответ не держать, у меня внук Митька в милиции работает! Он вас...
Старик задохнулся, и поэтому ему пришлось остановиться на полуслове. Теперь он ждал ответа, и через минуту его враги откликнулись испуганными голосами:
— Дедушка, это мы, мы ушли из лагеря и заблудились, мы не воры, мы ребята...
Если бы старик услышал сейчас голос взрослого человека, то, наверное, поверил бы, но звонких, точно у молодых петушков, мальчишьих голосов он испугался до полусмерти, решив, что преступники притворяются. Но старого Акима провести не удастся: кого хотят обмануть эти грабители, преследующие его всю жизнь? Дети из лагеря... Как же, поверил! Если бы в такой глуши и был какой-то лагерь, старик наверняка знал бы. А что, если сейчас выстрелить и прикончить обоих? И он не шутя задумался об этом.
Между тем грабители заговорили разом, перебивая друг друга:
— Дедушка, не бойтесь, это мы...
— Саша и Дулат мы...
— Дедушка, уберите свою собаку.
Старик понял, что преступники не вооружены, но ведь этот народ творит зло и голыми руками, отпускать их опасно. Пусть Ктор охраняет, а утром старик посмотрит: если они действительно взрослые и грабители, то отведет в милицию, а если нет... Да не может быть! Что они тогда делают на этой дальней, прячущейся от людей пасеке? Нет-нет! Их привлекли деньги Акима. Бродяги, наверное, знают, что старик всегда держит деньги при себе: носит на голом теле, под рубахой, и он строго приказал псу:
— Ктор, лежать, не отпускай!—Аким пошел к избушке, думая: пусть посидят до утра, негодяи.
В этот момент стариком овладело его обычное упрямство: он забыл свою растерянность, забыл еще недавно теснящий душу страх, вошел в избушку, сел на постель, решив обдумать все обстоятельно, не спеша, но одно решение он принял, и окончательно: пусть сидят до утра; старик свернул самокрутку, закурил, держа ее по привычке между широкими ладонями, как бы защищая от ветра. Прикурив, он застыл как камень, не шевельнется, не вздрогнет. Аким мог сидеть так час, два, десять; когда он так каменеет — для него останавливается время.
А грабители совсем растерялись, они наперебой кричали, молили, упрашивали; дедушка, отпусти нас, убери собаку, мы пойдем своей дорогой, говорили они; у нас нет к тебе никакого дела, ты ведь тоже сын человека, говорили они; если твои внуки сидели бы вот так, на холоде, боясь пошевелиться, что бы делал ты, говорили они. Но старика не трогали их крики, он сидел, прямой и неподвижный, как скала, он даже не слушал.
Тогда грабители разозлились, они стали произносить обидные, грубые слова. Ну и что, старик все перенесет, у них — слова, у него — сила, пусть померзнут на холоде, пусть их жрут комары, так им и надо. Ктор, верный друг, не позволит и шевельнуться. Но вдруг окаменелый старик встрепенулся, он услышал, как кто-то из них назвал его кровопийцей, а второй добавил: детоубийца. Тут старику стало горько, он дернулся и заспорил:
— О нет, родные мои, так нельзя, не оскорбляйте ни за что ни про что. Я потерял на фронте двоих сыновей. Александр пошел добровольцем и не вернулся, а Мефодий, убегая от военкома через лес, тоже погиб. Я потерял обоих сыновей, я оплакиваю их всю жизнь, а меня называют детоубийцей? Попробуйте скажите так еще — уложу на месте.
Старик сидел и в напряжении ждал, когда бессовестные повторят это страшное слово: услышу еще раз, решил
старик, не ждите от меня милости.
Комары нещадно кусали ребят, холодный ветер пронизывал до костей, собака не давала шевельнуться, а кроме того, смертельно хотелось спать; словом, терпению пришел конец.
Надо действовать, решил Подкова.
— Дулат, сними куртку и дай мне,—попросил ой друга.
— Зачем? — удивился Дулат, дрожа от холода.
— Накрою голову этой собаке и задушу, терять нечего, больше не могу терпеть...
— Перестань, загрызет. И этот, полоумный, тут же с ружьем выскочит... До рассвета уже недолго осталось...
— Далеко еще. У меня больше нет сил, и ты, смотри, весь синий... Этого гада старого не бойся, заснул небось давно! Не услышит.
Все остальное свершилось словно во сне или лихорадке, быстро, за несколько минут. Подкова попытался накрыть курткой огромную свирепую голову Ктора, но это ему не удалось, пес увернулся, стремительным прыжком опрокинул Сашу навзничь и подмял под себя; Дулат поспешил на помощь другу: отчаянно крича, он бросился на собаку, вскочил на нее верхом и стал, зажмурившись, молотить кулаками куда попало. Когда они втроем катались по земле и Ктор уже успел несколько раз как следует рвануть каждого из ребят, Дулат вдруг с ужасом увидел спешащего к ним старика; в руках у него было ружье, на губах играла улыбка, в глазах — решимость; Дулат не помнил, как сумел схватить большой тяжелый камень, как запустил им в старика, и тот упал лицом вниз, выронив ружье, которое теперь оказалось у мальчика; Дулат изо всех сил хватил ружьем по хребту собаки, продолжавшей мять Сашу; ружье разломилось надвое, и пес, скуля, стал отползать в сторону.
Подкова вскочил на ноги.
— Бежим! — крикнул он.
— Бежим...— ответил Дулат, бледный как полотно,— а старик-то... кажется, того, умер...—и он засмеялся, наверное, от растерянности.
Омар просыпался всегда ровно в шесть, не дожидаясь будильника; почему сегодня он позволил этому противному, нетерпеливо дребезжащему звонку разбудить себя?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137