..
Проснулся Али после полудня. Он лежал на полу, в комнате, кроме него, никого не было, он обрадовался этому. Вчера весь день щемило сердце, это чувство не прошло и сегодня, только к нему приклеились, словно заплаты, ощущения жгучего стыда и отвращения,— как это он оказался не хозяином своих поступков, как позволил себе отдаться желаниям?..
Он быстро вскочил, потянулся, вышел в сени, умылся; у маленького грязного окошка стоял стол, на столе Разия оставила чай, сахар, хлеб, масло, пельмени, среди этого возвышалась бутылка шампанского, все накрыто чистым белым полотенцем.
«Родной,— так начиналась записка,— ключ торчит в двери, если будете выходить, то закройте, а ключ бросьте под кошму. Доброе утро. Разия». Потом, видно подумав,
приписала в конце: «Мы вернемся в семь часов». Что бы это значило? Она хочёт сказать: вечером возвращайся обратно? Не выйдет. Али покачал головой. К продуктам, лежащим на столе, он не притронулся, запер дверь, бросил ключ под кошму и вышел на улицу. Около забора стояла собачья конура, из нее выскочил огромный, как телок, кобель, потянулся. «Назовешь его Исалы — не укусит»,— вспомнились ему сказанные ночью слова Разин. «Почему Исалы?» — спросил тогда Али. «Так зовут моего бывшего мужа!» — ответила она и засмеялась.
Али грозно крикнул:
— Исалы, лежать!
Кобель раза два взмахнул хвостом и заполз в конуру. Какой воспитанный пес! А вот у Мираса воспитания гораздо меньше, чем у этой собаки. Сдернул с места, притащил сюда, а сам бросил. Али забыл о Разии. Опять проснулась злость против Мираса.
Али принял решение. Он пошел на центральный почтамт, написал письмо редактору газеты, где работал. Поблагодарил его за то, что он протянул ему, Али, руку помощи в тяжелую минуту, взял к себе в газету, за настоящим мужчиной долг не пропадет, Али многим ему обязан. Он об этом помнит. На другом листе бумаги нацарапал заявление об уходе, пообещал написать очерк за командировочные деньги, выданные ему перед отъездом. Потом, когда опустил оба письма в почтовый ящик и вышел на улицу, злость на Мираса прошла. Он почувствовал себя так, будто бросил вызов всему писательскому коллективу. Теперь он наконец-то вернется в свой родной аул — на родину, теперь он станет простым сельским жителем, может, учителем, может, ночным сторожем. Теперь Али не писатель. А если кто-нибудь посмеет назвать его писателем, тому Али нос сровняет со щеками. Превращать писательский труд в ремесло — это преступление. Али теперь простой трудовой человек.
Когда он отомстил Мирасу и остальным писателям, то опять вспомнил о Разии и от души пожалел ее. Али обязательно попросит у нее прощения, а уж потом отправится в аул.
Собака встретила его хриплым лаем.
— Исалы, лежать!
Кобель поджал хвост, исчез у себя в конуре. Разия еще не вернулась, во дворе кормила гусей какая-то женщина. Али поздоровался с ней, она оказалась хозяйкой дома, они
разговорились. Старушка пригласила его в дом, напоила чаем с вареньем; они сидели долго, пили чай до пота и беседовали. Выяснилось, что Разия платила за квартиру по тридцать рублей в месяц. Али вынул из кармана деньги, тщательно пересчитал их и вручил старухе сто пятьдесят рублей.
— Это за пять месяцев вперед,— сказал он,— плачу за Разию, дело в том, что я ее близкий родственник.— Потом он попрощался со старухой и, помахивая портфелем, отправился на автовокзал.
Билет от Ортаса до Кайынды стоил восемь рублей, а у Али было всего шесть. Вообще-то должно остаться еще тридцать — сорок, но он где-то потерял их. Али постоял немного, не зная, что делать, а потом вышел на трассу,
решив добраться на попутной машине.
— Куда?
— В Кайынды.
— Пять рублей.
— Согласен.
— Деньги вперед.
Грузовая машина мчится со скоростью сто километров в час. Если не обращать внимания на выбоины, впадины и бугры, дорогу можно даже назвать асфальтом. Шофер гонит свой драндулет, а Али подпрыгивает на сиденье. Кругом обступают голубые горы — силуэты Великого Нарына. В кабине жарко, все пылает, будто раскаленное небо опрокинулось на землю. Али вздыхает, он плохо переносит жару, а этому рябому извергу за рулем хоть бы хны!
— Как тебя зовут?
— А зачем тебе?
— Так просто...
— Ну, Коля...
— Ты разве не казах?
— Если и так, что из этого?
Задиристый, как собака, сейчас остановить бы машину и дать ему как следует в морду! Да нет, не хватит сил. Он, черт, огромный, руки покрыты шерстью, крутит тяжелую баранку как веретено. Ну ладно, шут с ним, пусть не разговаривает, Али-то какое дело.
— Ну, чего замолчал?
— Да вот ищу казахское значение имени Коля и не нахожу.
— По-казахски значит Конкабай. Конкабай Терскеев.
— А ты не из аула Терскей?
— Да, родился там. И мой отец тоже там родился, а сейчас живем в Тоскее.
— А я вот родился в Тоскее, а сейчас...
— А сейчас?
— Куда лечу сейчас — знает ветер, где сяду—знает овраг!
— Ишь ты! Строитель, что ли?
— Да нет, скорее—разрушитель.
— Взрывник?
— Точно!
— Сколько в месяц выходит? Сотни три набегает?
— Иногда даже и больше.
— Бросить, что ли, шоферить да к вам перейти?..
— Приходи, из тебя получится хороший разрушитель.
-— А чего тут такого? Смог бы...
— Я и говорю!..
«Почему это так хочется стукнуть его по кумполу? Да ладно, пусть провалится, надо добраться до Кайынды».
— А тебя как зовут?
— Алеша!..
— А-а!
Рябого разобрал смех, он остановил машину, положил руку на плечо Али — знак дружеского расположения.
— Ну ты циркач! Разве такое имя бывает?
Али взорвался:
— Ну ты, умник, если есть даже такое имя, как Конкабай, почему же не быть имени Алексей?
Конкабай не ответил, повел машину дальше. Видимо, задумался.
Солнце палило все сильнее, запах бензина уже, казалось, грыз селезенку; так тебе и надо, Али, в следующий раз, прежде чем отдать в чужие руки сто пятьдесят рублей, подумай хоть на шаг вперед: заплатил бы за четыре месяца, оставил себе тридцать рублей и не беседовал бы теперь с этим тугодумом, а спокойно ехал на автобусе. От однообразия пейзажа Али отупел, голубые горы, сосны и березки уже не привлекали внимания, а лишь утомляли. Глаза Али устали от красоты... Горы, стоя рядом, крадут ее друг у друга. А вот взять бы одну гору с ее прохладным густым лесом, перенести на Мангышлак; или в пустыню—родился бы еще один Баянаул!
Зигзагов у дороги стало больше, за каждым поворотом их встречала стоящая столбом пыль; пока Али думал, откуда она берется, машина догнала огромный «ЗИС»— это пылил он. Шофер вел машину странно: она вихляла из стороны в сторону, не умещаясь на широком заасфальтированном полотне дороги,— пьяный он, что ли? Машина издала сигнал, словно конь заржал, прося уступить дорогу, но «ЗИС» не послушался.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137
Проснулся Али после полудня. Он лежал на полу, в комнате, кроме него, никого не было, он обрадовался этому. Вчера весь день щемило сердце, это чувство не прошло и сегодня, только к нему приклеились, словно заплаты, ощущения жгучего стыда и отвращения,— как это он оказался не хозяином своих поступков, как позволил себе отдаться желаниям?..
Он быстро вскочил, потянулся, вышел в сени, умылся; у маленького грязного окошка стоял стол, на столе Разия оставила чай, сахар, хлеб, масло, пельмени, среди этого возвышалась бутылка шампанского, все накрыто чистым белым полотенцем.
«Родной,— так начиналась записка,— ключ торчит в двери, если будете выходить, то закройте, а ключ бросьте под кошму. Доброе утро. Разия». Потом, видно подумав,
приписала в конце: «Мы вернемся в семь часов». Что бы это значило? Она хочёт сказать: вечером возвращайся обратно? Не выйдет. Али покачал головой. К продуктам, лежащим на столе, он не притронулся, запер дверь, бросил ключ под кошму и вышел на улицу. Около забора стояла собачья конура, из нее выскочил огромный, как телок, кобель, потянулся. «Назовешь его Исалы — не укусит»,— вспомнились ему сказанные ночью слова Разин. «Почему Исалы?» — спросил тогда Али. «Так зовут моего бывшего мужа!» — ответила она и засмеялась.
Али грозно крикнул:
— Исалы, лежать!
Кобель раза два взмахнул хвостом и заполз в конуру. Какой воспитанный пес! А вот у Мираса воспитания гораздо меньше, чем у этой собаки. Сдернул с места, притащил сюда, а сам бросил. Али забыл о Разии. Опять проснулась злость против Мираса.
Али принял решение. Он пошел на центральный почтамт, написал письмо редактору газеты, где работал. Поблагодарил его за то, что он протянул ему, Али, руку помощи в тяжелую минуту, взял к себе в газету, за настоящим мужчиной долг не пропадет, Али многим ему обязан. Он об этом помнит. На другом листе бумаги нацарапал заявление об уходе, пообещал написать очерк за командировочные деньги, выданные ему перед отъездом. Потом, когда опустил оба письма в почтовый ящик и вышел на улицу, злость на Мираса прошла. Он почувствовал себя так, будто бросил вызов всему писательскому коллективу. Теперь он наконец-то вернется в свой родной аул — на родину, теперь он станет простым сельским жителем, может, учителем, может, ночным сторожем. Теперь Али не писатель. А если кто-нибудь посмеет назвать его писателем, тому Али нос сровняет со щеками. Превращать писательский труд в ремесло — это преступление. Али теперь простой трудовой человек.
Когда он отомстил Мирасу и остальным писателям, то опять вспомнил о Разии и от души пожалел ее. Али обязательно попросит у нее прощения, а уж потом отправится в аул.
Собака встретила его хриплым лаем.
— Исалы, лежать!
Кобель поджал хвост, исчез у себя в конуре. Разия еще не вернулась, во дворе кормила гусей какая-то женщина. Али поздоровался с ней, она оказалась хозяйкой дома, они
разговорились. Старушка пригласила его в дом, напоила чаем с вареньем; они сидели долго, пили чай до пота и беседовали. Выяснилось, что Разия платила за квартиру по тридцать рублей в месяц. Али вынул из кармана деньги, тщательно пересчитал их и вручил старухе сто пятьдесят рублей.
— Это за пять месяцев вперед,— сказал он,— плачу за Разию, дело в том, что я ее близкий родственник.— Потом он попрощался со старухой и, помахивая портфелем, отправился на автовокзал.
Билет от Ортаса до Кайынды стоил восемь рублей, а у Али было всего шесть. Вообще-то должно остаться еще тридцать — сорок, но он где-то потерял их. Али постоял немного, не зная, что делать, а потом вышел на трассу,
решив добраться на попутной машине.
— Куда?
— В Кайынды.
— Пять рублей.
— Согласен.
— Деньги вперед.
Грузовая машина мчится со скоростью сто километров в час. Если не обращать внимания на выбоины, впадины и бугры, дорогу можно даже назвать асфальтом. Шофер гонит свой драндулет, а Али подпрыгивает на сиденье. Кругом обступают голубые горы — силуэты Великого Нарына. В кабине жарко, все пылает, будто раскаленное небо опрокинулось на землю. Али вздыхает, он плохо переносит жару, а этому рябому извергу за рулем хоть бы хны!
— Как тебя зовут?
— А зачем тебе?
— Так просто...
— Ну, Коля...
— Ты разве не казах?
— Если и так, что из этого?
Задиристый, как собака, сейчас остановить бы машину и дать ему как следует в морду! Да нет, не хватит сил. Он, черт, огромный, руки покрыты шерстью, крутит тяжелую баранку как веретено. Ну ладно, шут с ним, пусть не разговаривает, Али-то какое дело.
— Ну, чего замолчал?
— Да вот ищу казахское значение имени Коля и не нахожу.
— По-казахски значит Конкабай. Конкабай Терскеев.
— А ты не из аула Терскей?
— Да, родился там. И мой отец тоже там родился, а сейчас живем в Тоскее.
— А я вот родился в Тоскее, а сейчас...
— А сейчас?
— Куда лечу сейчас — знает ветер, где сяду—знает овраг!
— Ишь ты! Строитель, что ли?
— Да нет, скорее—разрушитель.
— Взрывник?
— Точно!
— Сколько в месяц выходит? Сотни три набегает?
— Иногда даже и больше.
— Бросить, что ли, шоферить да к вам перейти?..
— Приходи, из тебя получится хороший разрушитель.
-— А чего тут такого? Смог бы...
— Я и говорю!..
«Почему это так хочется стукнуть его по кумполу? Да ладно, пусть провалится, надо добраться до Кайынды».
— А тебя как зовут?
— Алеша!..
— А-а!
Рябого разобрал смех, он остановил машину, положил руку на плечо Али — знак дружеского расположения.
— Ну ты циркач! Разве такое имя бывает?
Али взорвался:
— Ну ты, умник, если есть даже такое имя, как Конкабай, почему же не быть имени Алексей?
Конкабай не ответил, повел машину дальше. Видимо, задумался.
Солнце палило все сильнее, запах бензина уже, казалось, грыз селезенку; так тебе и надо, Али, в следующий раз, прежде чем отдать в чужие руки сто пятьдесят рублей, подумай хоть на шаг вперед: заплатил бы за четыре месяца, оставил себе тридцать рублей и не беседовал бы теперь с этим тугодумом, а спокойно ехал на автобусе. От однообразия пейзажа Али отупел, голубые горы, сосны и березки уже не привлекали внимания, а лишь утомляли. Глаза Али устали от красоты... Горы, стоя рядом, крадут ее друг у друга. А вот взять бы одну гору с ее прохладным густым лесом, перенести на Мангышлак; или в пустыню—родился бы еще один Баянаул!
Зигзагов у дороги стало больше, за каждым поворотом их встречала стоящая столбом пыль; пока Али думал, откуда она берется, машина догнала огромный «ЗИС»— это пылил он. Шофер вел машину странно: она вихляла из стороны в сторону, не умещаясь на широком заасфальтированном полотне дороги,— пьяный он, что ли? Машина издала сигнал, словно конь заржал, прося уступить дорогу, но «ЗИС» не послушался.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137