Когда Каракутан совсем разомлел, когда кровь в кровеносных сосудах стала бурлить, словно вода в горных реках, и ее грохот ударил Каракутану в голову, внимание его привлекла молодая официантка. Вот говорим: будь проклята городская жизнь, но девушки в городе, конечно, что надо... Вот эта особенно... какая талия... походка!
— Как зовут тебя, милая?
— Роза.
— В молитвах буду помнить твое имя!
— Странный вы человек, агай!
Девушка отошла, а Каракутан как клещ пристал к Али: уговори ее для меня! Стоимость подарков пусть тебя не смущает, засыплем подарками, отца твоего...
Он помнит, что Али сконфузился, помнит, что шипел: не все работающие в ресторане такие, как ты думаешь; помнит, что пили еще: помнит, что ходил за девушкой на кухню; помнит искры из глаз и тут же слова Али: «Кареке, что вы за скотина?!» — и его угрожающие, злые глаза; помнит, что спорил с каким-то шофером на улице... а дальше— туман, тьма...
Когда проснулся, обнаружил, что лежит на белоснежной постели, на потолке — зеленый абажур, повернул голову направо и увидел за желтой шелковой шторой круг яркого солнца. Где это я лежу, господи? Постель рядом была не застелена, громоздилась беспорядочной кучей, на спинке стула висели брезентовые штаны и рубашка в клетку. А-а, это штаны Али! А где же он сам? Встал, еще раз огляделся по сторонам, увидел еще одну комнату, там стояли диван, шкаф, стол, на столе — бутылка коньяка и шампанское. Вот что меня доконало!«Вино, которое пьют «великие»! Журчит вода за дверью в коридоре, кажется, там кто-то есть, легонько толкнул дверь — открыто, за нею еще дверь, толкнул и эту и увидел купающегося Али, от этого и шум журчащей воды. При виде Каракутана тот отвернулся.
— О Алеке, это ты?
Али, сделав вид, что не слышит, продолжал стоять спиной.
— О Алеке, ты почему не здороваешься?
— Пошел ты!..
— А?
— Пошел вон, говорю!
— Что это с тобой?
— Ничего. Хам ты!
— Кто-о?
— Хам! Ты знаешь русскую поговорку: «Посади свинью за стол, она и ноги на стол»?
Каракутан ничего подобного не слышал, но все же понял: ночью натворил что-то, а в таких случаях надо хотя бы сделать вид, что раскаиваешься в содеянном:
— Ой, агатай, прости, если что-то не так...
Али, конечно, простит. Он только приблизительно сообщит о вчерашних деяниях Каракутана, рассказывать подробно— значит обидеть «друга», как-никак что-то родное связывает их, и привык он уже к нему.
— Тяжелый, оказывается, ты, когда выпьешь! — только и сказал он.
— Как мы оказались здесь?
— Я подрался почти со всеми таксистами, у тебя же отказали ноги, не помнишь? Все равно не взяли. На счастье, нашелся свободный номер в этой гостинице.
Затем они немного «подлечили» головы; чтобы попросить прощения за то, что не ночевали дома, Али позвонил жене; услышав его голос, Алия бросила трубку: сердце, которое только начало смягчаться в отношении «матери сына», опять зачерствело. Каракутану где уж понять это...
— Что это, в проклятую голову колокол затолкали, что ли? Так и бухает! Налей-ка, попробуем дернуть еще по одной, может, станет легче.
Почему бы Али теперь не налить? Почему бы теперь не выпить? С трудом вымытое окно разбилось вдребезги. А Каракутану Сырдарья по колено, он пошел в туалетную комнату и проверил рассованные по карманам деньги; оказалось, вчера убыток составил всего пятьдесят рублей. Если дальше пойдет так, то можно кутить целых два месяца.
Номер, в котором они поселились, ему тоже понравился.
— Это же рай! — воскликнул он.— Давай поселимся на неделю и кутнем по-настоящему.
Пошли в ресторан и поели горячего. «Стыдно перед официанткой, если не закажем выпивки»,— и выпили «только по сто». Сегодня у Каракутана взыграло чувство землячества.
. — Алеке, Мирас наш еще живой?
— Жив.
— Где он?
— Дома.
— Служит где?
— Дома.
— Нет, я серьезно спрашиваю, чем он занимается?
— В основном увлекается женитьбой и разводами..,
—- Ну да! В нашем ауле осталась в свое время его жена с двумя детьми. Она, бедняжка, вышла замуж за пожилого человека и народила еще кучу детей. А если Мирас не служит, на что он живет?
— Живет получше нашего! Ездит на собственной «Волге». Имеет трехкомнатную квартиру. И жену —девятнадцатилетнюю.
— Надо бы посмотреть! Поедем к нему!
Каракутан не, устает повторять сказанное тысячу раз. Он как сел на свое «поедем», так продолжает скакать. Помолчит немного, кажется, уже забыл, а потом опять за старое:
— Поедем, а?
Али начал злиться. Утром он, пожалев Каракутана, не рассказал всех его проделок, но сейчас вынужден был мягко напомнить о них:
— Вчера ты сто пятьдесят раз приставал к официантке и успокоился только тогда, когда получил от ее дружка на орехи. Сегодня, по-моему, ты хочешь того же.
Когда они вернулись в номер, Каракутан завел старую песню:
— Поедем, а?
Али злился, кричал, плевался, называл его слепой курицей, обзывал хамом, удивлялся: как с тобой, с таким идиотом, живет жена, но после тридцатого «поедем, а?» сдался. Дал ему номер телефона Мираса, а сам ушел в спальню и завалился в постель.
И опять началось: «Аллё, это я!» На другом конце три- четыре раза бросали трубку. В конце концов сдался и Ми- рас.
— Сейчас он приедет сюда! — сообщил Каракутан, довольный. Я же говорил, мало из нашего аула людей, которые бы не уважали Сомжурека! Отца их!..
Он начал теребить Али, щекотать и наконец сдернул с него одеяло.
— Вставай, хороший мой! — повторил он раз сто и, подняв, заставил позвонить в ресторан, принести обильный завтрак.
Али сказал: «Не пьет Мирас!» — «Как — не пьет? Это при встрече-то со мной не пьет? Выпьет! Заставим!»
После обеда приехал Мирас и сразу же дал понять, что недоволен.
— Фу, черт! Это ты, собака? Слышу — Сомжурек. Сом- журек! Я подумал, кто-нибудь из уважаемых аулчан приехал, тебя, собаку, разве не Кар а кутаном зовут?
Каракутан, кажется, немного побаивался Мираса, он только смущенно похохатывал:
— Садись, батыр, садись. Мы не съедим тебя. Это ты в детстве колотил меня, надеюсь, сейчас не полезешь в драку. Успокойся!
Когда из спальни неожиданно появился Али, Мирас обрадовался:
— О-о, Али-ага, вот где я вас встретил!
Они обнялись, а затем, забыв о существовании Каракутана, заговорили на каком-то непонятном ему языке. Слова вроде казахские, но Каракутан ничего не понимает, будто они говорят загадками. Наконец стало немного яснее:
— Забавно, что мы встретились благодаря этому болтуну!
— Твой родич оказался настоящим хамом!— пожаловался Али.
Каракутан доволен, воротник у него, как жайляу — летнее пастбище, а борта пиджака — берега озера; улыбается во весь рот. «Почему это городские люди такие болтливые?» — похоже, мучительно ищет он ответ на этот вопрос, но мучается недолго, снова садится на своего конька:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137
— Как зовут тебя, милая?
— Роза.
— В молитвах буду помнить твое имя!
— Странный вы человек, агай!
Девушка отошла, а Каракутан как клещ пристал к Али: уговори ее для меня! Стоимость подарков пусть тебя не смущает, засыплем подарками, отца твоего...
Он помнит, что Али сконфузился, помнит, что шипел: не все работающие в ресторане такие, как ты думаешь; помнит, что пили еще: помнит, что ходил за девушкой на кухню; помнит искры из глаз и тут же слова Али: «Кареке, что вы за скотина?!» — и его угрожающие, злые глаза; помнит, что спорил с каким-то шофером на улице... а дальше— туман, тьма...
Когда проснулся, обнаружил, что лежит на белоснежной постели, на потолке — зеленый абажур, повернул голову направо и увидел за желтой шелковой шторой круг яркого солнца. Где это я лежу, господи? Постель рядом была не застелена, громоздилась беспорядочной кучей, на спинке стула висели брезентовые штаны и рубашка в клетку. А-а, это штаны Али! А где же он сам? Встал, еще раз огляделся по сторонам, увидел еще одну комнату, там стояли диван, шкаф, стол, на столе — бутылка коньяка и шампанское. Вот что меня доконало!«Вино, которое пьют «великие»! Журчит вода за дверью в коридоре, кажется, там кто-то есть, легонько толкнул дверь — открыто, за нею еще дверь, толкнул и эту и увидел купающегося Али, от этого и шум журчащей воды. При виде Каракутана тот отвернулся.
— О Алеке, это ты?
Али, сделав вид, что не слышит, продолжал стоять спиной.
— О Алеке, ты почему не здороваешься?
— Пошел ты!..
— А?
— Пошел вон, говорю!
— Что это с тобой?
— Ничего. Хам ты!
— Кто-о?
— Хам! Ты знаешь русскую поговорку: «Посади свинью за стол, она и ноги на стол»?
Каракутан ничего подобного не слышал, но все же понял: ночью натворил что-то, а в таких случаях надо хотя бы сделать вид, что раскаиваешься в содеянном:
— Ой, агатай, прости, если что-то не так...
Али, конечно, простит. Он только приблизительно сообщит о вчерашних деяниях Каракутана, рассказывать подробно— значит обидеть «друга», как-никак что-то родное связывает их, и привык он уже к нему.
— Тяжелый, оказывается, ты, когда выпьешь! — только и сказал он.
— Как мы оказались здесь?
— Я подрался почти со всеми таксистами, у тебя же отказали ноги, не помнишь? Все равно не взяли. На счастье, нашелся свободный номер в этой гостинице.
Затем они немного «подлечили» головы; чтобы попросить прощения за то, что не ночевали дома, Али позвонил жене; услышав его голос, Алия бросила трубку: сердце, которое только начало смягчаться в отношении «матери сына», опять зачерствело. Каракутану где уж понять это...
— Что это, в проклятую голову колокол затолкали, что ли? Так и бухает! Налей-ка, попробуем дернуть еще по одной, может, станет легче.
Почему бы Али теперь не налить? Почему бы теперь не выпить? С трудом вымытое окно разбилось вдребезги. А Каракутану Сырдарья по колено, он пошел в туалетную комнату и проверил рассованные по карманам деньги; оказалось, вчера убыток составил всего пятьдесят рублей. Если дальше пойдет так, то можно кутить целых два месяца.
Номер, в котором они поселились, ему тоже понравился.
— Это же рай! — воскликнул он.— Давай поселимся на неделю и кутнем по-настоящему.
Пошли в ресторан и поели горячего. «Стыдно перед официанткой, если не закажем выпивки»,— и выпили «только по сто». Сегодня у Каракутана взыграло чувство землячества.
. — Алеке, Мирас наш еще живой?
— Жив.
— Где он?
— Дома.
— Служит где?
— Дома.
— Нет, я серьезно спрашиваю, чем он занимается?
— В основном увлекается женитьбой и разводами..,
—- Ну да! В нашем ауле осталась в свое время его жена с двумя детьми. Она, бедняжка, вышла замуж за пожилого человека и народила еще кучу детей. А если Мирас не служит, на что он живет?
— Живет получше нашего! Ездит на собственной «Волге». Имеет трехкомнатную квартиру. И жену —девятнадцатилетнюю.
— Надо бы посмотреть! Поедем к нему!
Каракутан не, устает повторять сказанное тысячу раз. Он как сел на свое «поедем», так продолжает скакать. Помолчит немного, кажется, уже забыл, а потом опять за старое:
— Поедем, а?
Али начал злиться. Утром он, пожалев Каракутана, не рассказал всех его проделок, но сейчас вынужден был мягко напомнить о них:
— Вчера ты сто пятьдесят раз приставал к официантке и успокоился только тогда, когда получил от ее дружка на орехи. Сегодня, по-моему, ты хочешь того же.
Когда они вернулись в номер, Каракутан завел старую песню:
— Поедем, а?
Али злился, кричал, плевался, называл его слепой курицей, обзывал хамом, удивлялся: как с тобой, с таким идиотом, живет жена, но после тридцатого «поедем, а?» сдался. Дал ему номер телефона Мираса, а сам ушел в спальню и завалился в постель.
И опять началось: «Аллё, это я!» На другом конце три- четыре раза бросали трубку. В конце концов сдался и Ми- рас.
— Сейчас он приедет сюда! — сообщил Каракутан, довольный. Я же говорил, мало из нашего аула людей, которые бы не уважали Сомжурека! Отца их!..
Он начал теребить Али, щекотать и наконец сдернул с него одеяло.
— Вставай, хороший мой! — повторил он раз сто и, подняв, заставил позвонить в ресторан, принести обильный завтрак.
Али сказал: «Не пьет Мирас!» — «Как — не пьет? Это при встрече-то со мной не пьет? Выпьет! Заставим!»
После обеда приехал Мирас и сразу же дал понять, что недоволен.
— Фу, черт! Это ты, собака? Слышу — Сомжурек. Сом- журек! Я подумал, кто-нибудь из уважаемых аулчан приехал, тебя, собаку, разве не Кар а кутаном зовут?
Каракутан, кажется, немного побаивался Мираса, он только смущенно похохатывал:
— Садись, батыр, садись. Мы не съедим тебя. Это ты в детстве колотил меня, надеюсь, сейчас не полезешь в драку. Успокойся!
Когда из спальни неожиданно появился Али, Мирас обрадовался:
— О-о, Али-ага, вот где я вас встретил!
Они обнялись, а затем, забыв о существовании Каракутана, заговорили на каком-то непонятном ему языке. Слова вроде казахские, но Каракутан ничего не понимает, будто они говорят загадками. Наконец стало немного яснее:
— Забавно, что мы встретились благодаря этому болтуну!
— Твой родич оказался настоящим хамом!— пожаловался Али.
Каракутан доволен, воротник у него, как жайляу — летнее пастбище, а борта пиджака — берега озера; улыбается во весь рот. «Почему это городские люди такие болтливые?» — похоже, мучительно ищет он ответ на этот вопрос, но мучается недолго, снова садится на своего конька:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137