Словно глаза, которые видят все, расположенные
на лице из темного, изъеденного временем камня.
Сзади него водитель белого "Форда" засигналил; Эван заморгал, отводя
взгляд от того дома, и повернул по направлению к дому.
Теперь он лежал в кровати рядом с Кэй и ощущал тяжелую усталость. Ее
глаза были закрыты, а ее теплое тело прижато к нему. Он пока еще не хотел
плыть по течению. Он относился с недоверием к этому времени отдыха,
поскольку часто для него это был не отдых, а словно сидение в темноте в
кинотеатре перед сеансом, боясь начала картины. Он припомнил, как
ребенком, в Нью-Конкорде, штат Огайо, он пошел в Театр лирики на
Гановер-стрит в субботу после обеда. С ним был Эрик, который постоянно
держал руку в красно-белом полосатом пакете с попкорном. Вокруг щебетали
дети, оторванные на пару часов от реального мира, получившие возможность
затеряться в тенях, выползающих, подкрадывающихся или проскальзывающих на
выцветший от времени экран. И когда появление чудовища, испускающего
отвратительные жидкости или обнажающего вампирские клыки, сопровождалось
градом попкорна, в ответ на это служитель в красной куртке ходил по рядам
вверх и вниз со своим фонариком, угрожая исключением из школы серебряных
мечтаний. Некоторые из этих монстров были поддельными и забавными: люди в
резиновых костюмах, облучающие убегающих землян из странных лучевых ружей;
японские сороконожки, проползающие сквозь подземные туннели; горбуны с
неправдоподобно выступающими глазами, похожими на вздувшиеся на солнце
яйца. Все могли смеяться над этим и верить, что все будет в порядке, стоит
только повернуться к ним спиной, променяв их на горячие сосиски или
шоколадных солдатиков.
Но был один фильм, который Эван до сих пор помнил и который вселял в
него ужас - один из тех старых мерцающих черно-белых сериалов, части
которого заканчивались в момент наивысшей опасности. Он заставлял его
приходить в кинотеатр снова и снова, чтобы разглядеть каждый эпизод, и ни
один человек в здравом уме не мог отвернуться от твари, ползающей на
экране. Каждую субботу он уверял себя, что она будет все еще там, что она
не исчезла, не выползла из этого фильма, чтобы скользить, подобно ночному
холоду, по Нью-Конкорду. Рука Зла, никогда полностью не различимого и
всегда ощущаемого слишком поздно. Это нечто могло быть мужчиной или
женщиной, или даже не быть человеком, а лишь замершим и загустевшим
дыханием демона. Оно наносило удар без предупреждения, и ни один человек
не знал и не хотел знать, что это. Но некоторые осмеливались предположить,
что оно приближается мелкими шагами.
Словно паук.
И никогда нельзя поворачиваться к нему спиной или позволять быть
сзади вас. Потому что в этом случае оно, неспособное пока еще вонзить свои
клыки в вашу глотку, поглощало все, что было под рукой, и дожидалось
своего часа. В конце серии Рука Зла ускользала, просачиваясь через
коробку, в которую герой - Джон Хилл? Ричард Арлен? - посадил ее и
выбросил в реку. Таким было содержание кошмаров, которые позже всплывут в
жизни и вцепятся в глотки и позвоночники. Потому что даже ребенком, сидя в
этом кинотеатре, Эван Рейд знал, что такая вещь, как Рука Зла,
существовала в действительности. Она могла называться по-другому, но она
существовала в некой черной, ужасной, безумной форме и набрасывалась на
свои жертвы в полном молчании.
Рядом с ним Кэй слегка шевельнулась на подушке. Он только смутно
осознавал, что уплывает в полную темноту, где его поджидает нечто,
внушающее ужас.
Место, в котором он очутился во сне, было неким аналогом Театра
лирики, но там было очень холодно, так холодно, что он мог видеть дыхание,
парящее перед его лицом. Там была абсолютная, ломящая уши тишина. Первая
мысль, которая пришла ему в голову: где же другие дети? Ведь это субботний
день, не так ли? Представление вот-вот начнется. Где они? Сначала он
подумал, что он один, но очень медленно что-то принимало форму рядом с
ним. Форму, имеющую много тонов и цветов, создающую иллюзию твердости.
Холодно. Очень холодно. На короткий миг черты лица Эрика проскользнули по
лицу этой фигуры, затем исчезли. Потом другие лица, носы, челюсти, скулы,
выплывали из этого лица и уносились прочь; некоторые Эван узнавал,
некоторые нет. Это можно было сравнить с наблюдением за фотографиями
мертвецов, перелистывая их на высокой скорости. Некоторые из этих глаз и
лиц выражали ужас.
Возможно, призрачные служители уже оторвали контроль на билетах в
этот кинотеатр. Возможно, это было все целиком внутри сознания Эвана Рейда
или стояло где-то на демаркационной линии между снами и действительностью,
между фактами и предрассудками. Где бы оно ни существовало, сейчас он
ожидал его начала.
Потому что знал: было нечто, что они хотели ему показать.
Это началось внутри него, дрожание красного в его сознании, которое
начало расти, вытягивать щупальца, касаясь нервов там и тут. Оно
превратилось в нечто паукообразное, оскалившееся своей пастью в виде
красной чашечки, а он был неспособен вскрикнуть или отпрянуть. Тварь
ползла по нему, причиняя булавочные уколы боли своими покрытыми мехом
когтями. В водовороте перед ним картины вспыхивали, на мгновение ослепляя
вспышками белого цвета. Он видел оголившееся, задушенное тростником поле в
лесу и слышал внезапный пугающий звук треснувшей древесины. Полет ворон,
взмывающих в синее небо, напоминал черную пентаграмму. Послушался короткий
вскрик, затем демонический вопль, который вызвал желание закричать от
ужаса. Он видел взрывающуюся землю, разбрасывающую гейзеры грязи,
древесных лиан и веток деревьев. Разрывные снаряды. Лица, затененные
перекладинами бамбуковых клеток, наблюдающие, как он сражается с двумя
охранниками в черном. Лицо американца, глядящее вниз на него и говорящее:
"Друг, принимай все легко, с тобой все в порядке, все в порядке". Быстрый
взгляд на Кэй и Лори, обе моложе, Лори-малютка на руках матери. Грохот
труб отопления. Сердитые голоса, кто-то плачет. Измятые груды бумаги,
бросаемой в мусорное ведро, и обжигающая лужа желтого цвета.
И затем, в конце концов, наиболее тревожащее: дорожный указатель с
надписью: "ВИФАНИИН ГРЕХ".
А за ним полнейшая тьма.
Он покачал головой, желая скрыться, убежать, с криком вырваться из
этого места, но в следующее мгновение осознал, что они не покончили с ним.
Нет, еще не вполне. Потому что, в конце концов, его доставили, чтобы он
увидел следующий эпизод.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103
на лице из темного, изъеденного временем камня.
Сзади него водитель белого "Форда" засигналил; Эван заморгал, отводя
взгляд от того дома, и повернул по направлению к дому.
Теперь он лежал в кровати рядом с Кэй и ощущал тяжелую усталость. Ее
глаза были закрыты, а ее теплое тело прижато к нему. Он пока еще не хотел
плыть по течению. Он относился с недоверием к этому времени отдыха,
поскольку часто для него это был не отдых, а словно сидение в темноте в
кинотеатре перед сеансом, боясь начала картины. Он припомнил, как
ребенком, в Нью-Конкорде, штат Огайо, он пошел в Театр лирики на
Гановер-стрит в субботу после обеда. С ним был Эрик, который постоянно
держал руку в красно-белом полосатом пакете с попкорном. Вокруг щебетали
дети, оторванные на пару часов от реального мира, получившие возможность
затеряться в тенях, выползающих, подкрадывающихся или проскальзывающих на
выцветший от времени экран. И когда появление чудовища, испускающего
отвратительные жидкости или обнажающего вампирские клыки, сопровождалось
градом попкорна, в ответ на это служитель в красной куртке ходил по рядам
вверх и вниз со своим фонариком, угрожая исключением из школы серебряных
мечтаний. Некоторые из этих монстров были поддельными и забавными: люди в
резиновых костюмах, облучающие убегающих землян из странных лучевых ружей;
японские сороконожки, проползающие сквозь подземные туннели; горбуны с
неправдоподобно выступающими глазами, похожими на вздувшиеся на солнце
яйца. Все могли смеяться над этим и верить, что все будет в порядке, стоит
только повернуться к ним спиной, променяв их на горячие сосиски или
шоколадных солдатиков.
Но был один фильм, который Эван до сих пор помнил и который вселял в
него ужас - один из тех старых мерцающих черно-белых сериалов, части
которого заканчивались в момент наивысшей опасности. Он заставлял его
приходить в кинотеатр снова и снова, чтобы разглядеть каждый эпизод, и ни
один человек в здравом уме не мог отвернуться от твари, ползающей на
экране. Каждую субботу он уверял себя, что она будет все еще там, что она
не исчезла, не выползла из этого фильма, чтобы скользить, подобно ночному
холоду, по Нью-Конкорду. Рука Зла, никогда полностью не различимого и
всегда ощущаемого слишком поздно. Это нечто могло быть мужчиной или
женщиной, или даже не быть человеком, а лишь замершим и загустевшим
дыханием демона. Оно наносило удар без предупреждения, и ни один человек
не знал и не хотел знать, что это. Но некоторые осмеливались предположить,
что оно приближается мелкими шагами.
Словно паук.
И никогда нельзя поворачиваться к нему спиной или позволять быть
сзади вас. Потому что в этом случае оно, неспособное пока еще вонзить свои
клыки в вашу глотку, поглощало все, что было под рукой, и дожидалось
своего часа. В конце серии Рука Зла ускользала, просачиваясь через
коробку, в которую герой - Джон Хилл? Ричард Арлен? - посадил ее и
выбросил в реку. Таким было содержание кошмаров, которые позже всплывут в
жизни и вцепятся в глотки и позвоночники. Потому что даже ребенком, сидя в
этом кинотеатре, Эван Рейд знал, что такая вещь, как Рука Зла,
существовала в действительности. Она могла называться по-другому, но она
существовала в некой черной, ужасной, безумной форме и набрасывалась на
свои жертвы в полном молчании.
Рядом с ним Кэй слегка шевельнулась на подушке. Он только смутно
осознавал, что уплывает в полную темноту, где его поджидает нечто,
внушающее ужас.
Место, в котором он очутился во сне, было неким аналогом Театра
лирики, но там было очень холодно, так холодно, что он мог видеть дыхание,
парящее перед его лицом. Там была абсолютная, ломящая уши тишина. Первая
мысль, которая пришла ему в голову: где же другие дети? Ведь это субботний
день, не так ли? Представление вот-вот начнется. Где они? Сначала он
подумал, что он один, но очень медленно что-то принимало форму рядом с
ним. Форму, имеющую много тонов и цветов, создающую иллюзию твердости.
Холодно. Очень холодно. На короткий миг черты лица Эрика проскользнули по
лицу этой фигуры, затем исчезли. Потом другие лица, носы, челюсти, скулы,
выплывали из этого лица и уносились прочь; некоторые Эван узнавал,
некоторые нет. Это можно было сравнить с наблюдением за фотографиями
мертвецов, перелистывая их на высокой скорости. Некоторые из этих глаз и
лиц выражали ужас.
Возможно, призрачные служители уже оторвали контроль на билетах в
этот кинотеатр. Возможно, это было все целиком внутри сознания Эвана Рейда
или стояло где-то на демаркационной линии между снами и действительностью,
между фактами и предрассудками. Где бы оно ни существовало, сейчас он
ожидал его начала.
Потому что знал: было нечто, что они хотели ему показать.
Это началось внутри него, дрожание красного в его сознании, которое
начало расти, вытягивать щупальца, касаясь нервов там и тут. Оно
превратилось в нечто паукообразное, оскалившееся своей пастью в виде
красной чашечки, а он был неспособен вскрикнуть или отпрянуть. Тварь
ползла по нему, причиняя булавочные уколы боли своими покрытыми мехом
когтями. В водовороте перед ним картины вспыхивали, на мгновение ослепляя
вспышками белого цвета. Он видел оголившееся, задушенное тростником поле в
лесу и слышал внезапный пугающий звук треснувшей древесины. Полет ворон,
взмывающих в синее небо, напоминал черную пентаграмму. Послушался короткий
вскрик, затем демонический вопль, который вызвал желание закричать от
ужаса. Он видел взрывающуюся землю, разбрасывающую гейзеры грязи,
древесных лиан и веток деревьев. Разрывные снаряды. Лица, затененные
перекладинами бамбуковых клеток, наблюдающие, как он сражается с двумя
охранниками в черном. Лицо американца, глядящее вниз на него и говорящее:
"Друг, принимай все легко, с тобой все в порядке, все в порядке". Быстрый
взгляд на Кэй и Лори, обе моложе, Лори-малютка на руках матери. Грохот
труб отопления. Сердитые голоса, кто-то плачет. Измятые груды бумаги,
бросаемой в мусорное ведро, и обжигающая лужа желтого цвета.
И затем, в конце концов, наиболее тревожащее: дорожный указатель с
надписью: "ВИФАНИИН ГРЕХ".
А за ним полнейшая тьма.
Он покачал головой, желая скрыться, убежать, с криком вырваться из
этого места, но в следующее мгновение осознал, что они не покончили с ним.
Нет, еще не вполне. Потому что, в конце концов, его доставили, чтобы он
увидел следующий эпизод.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103