— Итак, — продолжал он, — какова была главная цель учения? Во-первых, — кулак Панкратова упал на стол, — цель эта заключалась в том, чтобы безукориз-
ненно отработать взаимодействие между штабом, кораблями, авиацией, десантными частями. Чтобы достигнуть этой цели, надо было строго следовать плану. Что же предлагал Светов? Нарушить продуманный командованием и доведенный в необходимых пределах до каждого офицера план. Внести хаос? — он сделал многозначительную паузу. — Нет! Этого допустить было нельзя! Во-вторых,—снова взлетел и упал кулак, Панкратов словно вбивал гвозди, — цель учений заключалась в том, чтобы закрепить знания и навыки, полученные по плану боевой подготовки. И в этом смысле все было заранее продумано. И тут Светов тоже пытался внести хаос. В-третьих, то, что предлагал Светов, могло бы увеличить число чрезвычайных происшествий, а это, как вы знаете, основное зло, с которым мы боремся на флоте. Вот и все. Теперь выводы. Думаю, что все поведение командира «Дерзновенного» является развитием его старых, уже неоднократно повторявшихся ошибок. Опять пренебрежение людьми! На этот раз мы вынуждены будем предупредить его о неполном служебном соответствии. И пусть это послужит предостережением для других... — закончил он сухо.
Светов побледнел и опустил голову.
— Вот как оно получилось, Андрей, — шепнул он обернувшемуся к нему Высотину.
— Подожди... — Высотин с надеждой смотрел па Меркулова.
— Может быть, вы хотите что-нибудь добавить, Борис Осипович? — обратился Панкратов к Меркулову. Он не был вполне уверен в поддержке начальника политотдела.
Меркулова покоробило словечко «добавить», которым ему как бы отводилась второстепенная роль. Но слишком мучительны были для него раздумья в каюте, чтобы теперь промолчать и остаться в стороне. Он заметил, с какой надеждой смотрит на него Светов, как напряженно ждут его слова Высотин и Кипарисов. «Что ж, ничего не поделаешь, придется их разочаровать»,— подумал Меркулов. Он кивнул головой Панкратову, поднялся и начал говорить спокойно, твердо, стремясь проникнуть в самое существо вещей. Так выступал он всегда на больших собраниях, и в его выступлениях находили и ясность мысли, и широту взглядов.
— Мы должны с вами по-партийному разобраться во всем, — говорил Меркулов. — А для этого надо четко определить линию командования и линию Светова. Именно линию, — подчеркнул Меркулов. — Светов использует каждый случай, чтобы поставить под сомнение указания штаба, сетует на то, что нет простора для инициативы командиров кораблей, а на самом деле добивается этакой особой автономии для самого себя. Линия командования — это государственное и партийное требование организованности и порядка на флоте. Линия Светова — это линия крайнего индивидуализма. Не в том дело, прав или не прав Светов в каких-то частностях, а в том, какова его позиция в целом. Вот, задумавшись об этом, я и считаю, что сегодняшнее выступление Светова и то, что стоит за ним, риск кораблем и людьми, чрезвычайное происшествие на «Дерзновенном» и прочее и прочее — есть вредная оппозиция.— Меркулов сделал большую паузу, подчеркивая значительность своих выводов, и закончил резко: — Те, кто поддерживали Светова, допустили серьезный промах. И если этот промах еще понятен у Кипарисова, офицера, как всем известно, политически малоопытного, то чем можно оправдать капитана второго ранга Высотина, уважаемого толкового штабного работника,— не знаю. Не следует ли задуматься в связи с этим о более серьезной идейно-теоретической учебе наших специалистов? Только формалисты без государственного кругозора, не видящие за деревьями леса, могут идти на поводу у таких славолюбцев, как командир «Дерзновенного»...
Еще никогда никто на совещаниях командиров кораблей не выступал так беспощадно, как Меркулов. А он ничего не делал наполовину. Панкратов одобрительно склонил голову. Для него стало теперь совершенно ясно, что Меркулов, защищая руководство соединения, не посчитается ни с чем. Так мог поступить только глубоко убежденный человек, для которого единство руководства, авторитет единоначалия были превыше всего.
Кипарисов готов был провалиться сквозь землю, на лице Светова не было ни кровинки, Высотин сидел, потупив глаза. Порядов и Донцов растерянно переглянулись.
После того, как Меркулов кончил говорить, в салоне долго стояла тишина.
Панкратов обвел строгим взглядом присутствующих и буркнул:
— Переходим к следующему вопросу.
Едва закончилось совещание, Кипарисов, явно избегая какого-нибудь разговора со Световым, поднялся и подошел к начальнику штаба. Тот беседовал с Николаевым и не обратил на Кипарисова внимания. Но Кипарисов ждал терпеливо.
Высотин пожал Светову руку, крепко, словно желая подбодрить, но тоже ушел вслед за Меркуловым. Офицеры быстро покидали салон. У Светова появилось ощущение, будто вокруг него образовалась пустота. Он тоже хотел было пойти за Меркуловым. Выступление начальника политотдела было самым неожиданным и страшным ударом. Светов безнадежно махнул рукой. Сутулясь, он поднялся на палубу и по влажному от брызг трапу сошел на пирс.
Дул пронизывающий ветер. Мокрый снег пополам с дождем бил в лицо; за сеткой дождя и снега едва виднелись огни «Дерзновенного», стоявшего неподалеку. Светов вдруг повернулся спиной к кораблю. Что ему там делать сейчас, что скажет он офицерам?
На сердце было тяжко, а в голове—мерзкая пустота. Темными переулками он выбрался на центральную улицу, помедлил у входа в Дом офицеров. «Пойти, разве, в биллиардную, со злости шары погонять!» Но из фойе доносились звуки музыки, смех, в дверных стеклах отразились тени танцующих пар — и Светов прошел мимо. «Когда это я еще был в таком настроении?» — задал он себе вопрос. И не ответил, тут же забыв, что его интересовало. Он никак не мог заставить себя встряхнуться. Обычно все, что шло вразрез с его мнением, а тем более явная несправедливость, вызывало в нем приступ гнева. Он любил говорить о себе: «Если потребуется, лбом стену прошибу». Но сегодня, вместо гнева пришли только боль и усталость. Медленно поднявшись по лестнице к себе на второй этаж, Светов долго не мог попасть ключом в замочную скважину. Жена открыла ему дверь и сразу встревожилась:
— Не заболел, Игорь?
Он только помотал головой и прошел в кабинет, снял китель, бездумно заботливо расправил его на спинке стула и прилег на диван.
Жена вошла и села рядом с ним, провела рукой по его волосам. У Светова снова появилось ощущение, что когда-то уже так было, но когда, он сейчас вспомнить не мог.
— Ну, расскажи, Игорь, поделись.
«Да, да, именно так, — подумал Светов, — а сейчас она расскажет какую-нибудь историю из своего детства».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145
ненно отработать взаимодействие между штабом, кораблями, авиацией, десантными частями. Чтобы достигнуть этой цели, надо было строго следовать плану. Что же предлагал Светов? Нарушить продуманный командованием и доведенный в необходимых пределах до каждого офицера план. Внести хаос? — он сделал многозначительную паузу. — Нет! Этого допустить было нельзя! Во-вторых,—снова взлетел и упал кулак, Панкратов словно вбивал гвозди, — цель учений заключалась в том, чтобы закрепить знания и навыки, полученные по плану боевой подготовки. И в этом смысле все было заранее продумано. И тут Светов тоже пытался внести хаос. В-третьих, то, что предлагал Светов, могло бы увеличить число чрезвычайных происшествий, а это, как вы знаете, основное зло, с которым мы боремся на флоте. Вот и все. Теперь выводы. Думаю, что все поведение командира «Дерзновенного» является развитием его старых, уже неоднократно повторявшихся ошибок. Опять пренебрежение людьми! На этот раз мы вынуждены будем предупредить его о неполном служебном соответствии. И пусть это послужит предостережением для других... — закончил он сухо.
Светов побледнел и опустил голову.
— Вот как оно получилось, Андрей, — шепнул он обернувшемуся к нему Высотину.
— Подожди... — Высотин с надеждой смотрел па Меркулова.
— Может быть, вы хотите что-нибудь добавить, Борис Осипович? — обратился Панкратов к Меркулову. Он не был вполне уверен в поддержке начальника политотдела.
Меркулова покоробило словечко «добавить», которым ему как бы отводилась второстепенная роль. Но слишком мучительны были для него раздумья в каюте, чтобы теперь промолчать и остаться в стороне. Он заметил, с какой надеждой смотрит на него Светов, как напряженно ждут его слова Высотин и Кипарисов. «Что ж, ничего не поделаешь, придется их разочаровать»,— подумал Меркулов. Он кивнул головой Панкратову, поднялся и начал говорить спокойно, твердо, стремясь проникнуть в самое существо вещей. Так выступал он всегда на больших собраниях, и в его выступлениях находили и ясность мысли, и широту взглядов.
— Мы должны с вами по-партийному разобраться во всем, — говорил Меркулов. — А для этого надо четко определить линию командования и линию Светова. Именно линию, — подчеркнул Меркулов. — Светов использует каждый случай, чтобы поставить под сомнение указания штаба, сетует на то, что нет простора для инициативы командиров кораблей, а на самом деле добивается этакой особой автономии для самого себя. Линия командования — это государственное и партийное требование организованности и порядка на флоте. Линия Светова — это линия крайнего индивидуализма. Не в том дело, прав или не прав Светов в каких-то частностях, а в том, какова его позиция в целом. Вот, задумавшись об этом, я и считаю, что сегодняшнее выступление Светова и то, что стоит за ним, риск кораблем и людьми, чрезвычайное происшествие на «Дерзновенном» и прочее и прочее — есть вредная оппозиция.— Меркулов сделал большую паузу, подчеркивая значительность своих выводов, и закончил резко: — Те, кто поддерживали Светова, допустили серьезный промах. И если этот промах еще понятен у Кипарисова, офицера, как всем известно, политически малоопытного, то чем можно оправдать капитана второго ранга Высотина, уважаемого толкового штабного работника,— не знаю. Не следует ли задуматься в связи с этим о более серьезной идейно-теоретической учебе наших специалистов? Только формалисты без государственного кругозора, не видящие за деревьями леса, могут идти на поводу у таких славолюбцев, как командир «Дерзновенного»...
Еще никогда никто на совещаниях командиров кораблей не выступал так беспощадно, как Меркулов. А он ничего не делал наполовину. Панкратов одобрительно склонил голову. Для него стало теперь совершенно ясно, что Меркулов, защищая руководство соединения, не посчитается ни с чем. Так мог поступить только глубоко убежденный человек, для которого единство руководства, авторитет единоначалия были превыше всего.
Кипарисов готов был провалиться сквозь землю, на лице Светова не было ни кровинки, Высотин сидел, потупив глаза. Порядов и Донцов растерянно переглянулись.
После того, как Меркулов кончил говорить, в салоне долго стояла тишина.
Панкратов обвел строгим взглядом присутствующих и буркнул:
— Переходим к следующему вопросу.
Едва закончилось совещание, Кипарисов, явно избегая какого-нибудь разговора со Световым, поднялся и подошел к начальнику штаба. Тот беседовал с Николаевым и не обратил на Кипарисова внимания. Но Кипарисов ждал терпеливо.
Высотин пожал Светову руку, крепко, словно желая подбодрить, но тоже ушел вслед за Меркуловым. Офицеры быстро покидали салон. У Светова появилось ощущение, будто вокруг него образовалась пустота. Он тоже хотел было пойти за Меркуловым. Выступление начальника политотдела было самым неожиданным и страшным ударом. Светов безнадежно махнул рукой. Сутулясь, он поднялся на палубу и по влажному от брызг трапу сошел на пирс.
Дул пронизывающий ветер. Мокрый снег пополам с дождем бил в лицо; за сеткой дождя и снега едва виднелись огни «Дерзновенного», стоявшего неподалеку. Светов вдруг повернулся спиной к кораблю. Что ему там делать сейчас, что скажет он офицерам?
На сердце было тяжко, а в голове—мерзкая пустота. Темными переулками он выбрался на центральную улицу, помедлил у входа в Дом офицеров. «Пойти, разве, в биллиардную, со злости шары погонять!» Но из фойе доносились звуки музыки, смех, в дверных стеклах отразились тени танцующих пар — и Светов прошел мимо. «Когда это я еще был в таком настроении?» — задал он себе вопрос. И не ответил, тут же забыв, что его интересовало. Он никак не мог заставить себя встряхнуться. Обычно все, что шло вразрез с его мнением, а тем более явная несправедливость, вызывало в нем приступ гнева. Он любил говорить о себе: «Если потребуется, лбом стену прошибу». Но сегодня, вместо гнева пришли только боль и усталость. Медленно поднявшись по лестнице к себе на второй этаж, Светов долго не мог попасть ключом в замочную скважину. Жена открыла ему дверь и сразу встревожилась:
— Не заболел, Игорь?
Он только помотал головой и прошел в кабинет, снял китель, бездумно заботливо расправил его на спинке стула и прилег на диван.
Жена вошла и села рядом с ним, провела рукой по его волосам. У Светова снова появилось ощущение, что когда-то уже так было, но когда, он сейчас вспомнить не мог.
— Ну, расскажи, Игорь, поделись.
«Да, да, именно так, — подумал Светов, — а сейчас она расскажет какую-нибудь историю из своего детства».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145