Разве не штурмовали русские солдаты Альпы еще при Суворове? — И вдруг выдержка изменила Светову. — Да и о чем тут вообще говорить? Неужели не стоит рискнуть? — Он повернулся лицом к Меркулову: — Вот вы, капитан первого ранга, я убежден, поняли бы меня, сами поступили бы, как я... Или правило «На ученье, как в бою» у нас не действует? — Последний вопрос Светов задал, уже снова глядя в упор на начальника штаба.
Панкратов непреклонно выдержал световский взгляд. Меркулов покачал головой не то одобрительно, не то с сомнением. Трудно было понять, что он думал. И поэтому каждый из присутствующих истолковал это движение начальника политотдела так, как ему хотелось, во всяком случае, Светов, Порядов, Кипарисов и Донцов — как одобрение. У каждого были на то свои резоны. Светов уверен был в доброжелательности начпо. Порядов, казалось, твердо знал, что Меркулов стремится поддержать все новое в соединении. Кипарисов
после давешней беседы с Порядовым считал поддержку действий гвардейского корабля линией политотдела, Донцов просто искренне желал, чтобы такой опытный политработник, как Меркулов, перед которым Донцов преклонялся, оценил подлинные успехи «Дерзновенного». В то же время Маратов, Николаев и некоторые другие командиры считали, что Меркулов выразил явное сомнение по поводу рассказа Светова.
И только два человека не придали совершенно никакого значения кивку Меркулова. Панкратов, считавший незыблемой аксиомой каждую букву своего плана и поэтому не нуждавшийся ни в чьей поддержке, и Высо-тин, который все еще думал о словах Светова.
Высотин, забывшись, высказал мысли вслух:
— Да, недоработали мы в штабе...
Панкратов взглянул на него с нескрываемым удивлением:
Высотин, покраснев, встал:
— Садитесь, — сказал Панкратов и, окинув взглядом салон, спросил:
— Есть ли еще офицеры, которые поддерживают мнение капитана второго ранга Светова?
Чтобы ответить на такой вопрос, многим нужно было поразмыслить. Конечно, Порядов и Донцов могли бы высказать свое мнение, но первый не считал себя вправе выступать раньше командиров кораблей, а у второго, к тому же, и звание было слишком маленькое.
Во время наступившей паузы Порядов не сводил с Кипарисова настойчивого взгляда. Кипарисов перехватил этот взгляд. Он, казалось, говорил: «Тебе-то, конечно, раздумывать нечего, и если ты не трус...»
Кипарисов не успел разобраться в тех чувствах, которые охватили его, но что-то, что было сильней всего, от чего зависело его уважение к самому себе, заставило его подняться и сказать:
— Мне кажется, командир «Дерзновенного» прав.
У Панкратова появилась недобрая улыбка. Значит, не только лучший штабист Высотин, но и такой идеально дисциплинированный офицер, как Кипарисов, выступает против... Он окинул взглядом присутствующих и вдруг по выражению их лиц понял, что, хотя они еще колеблются и раздумывают, большинство явно не на
его стороне. Панкратов был взбешен, но ни один мускул не дрогнул на его лице, когда Меркулов предложил: — Не сделать ли нам, Илья Потапович, перерыв?
Меркулов ушел в свою каюту. Если Панкратову нужно было лишь подготовить веские доводы, подкреплявшие его точку зрения, в справедливости которой он был убежден безусловно, то начальнику политотдела захотелось еще раз оценить все происходящее на совещании. Не сняв тужурки, он прилег на койку. Что же произошло? Смелость и страстная убежденность светов-ского выступления вначале подкупили Меркулова. Мысли командира «Дерзновенного» как-то перекликались со статьей Донцова. «Значит, не так уж беспочвенны были и мои сомнения в благополучном ходе дел в соединении»,— подумал начальник политотдела. И все же что-то настораживало его против Светова. Но что? Пожалуй, в первый момент лишь воспоминание о том, как резко отозвался о Светове командующий, когда погружали на самолет старшину Канчука. И тут же мелькнуло: «Как же быть, если Светов прав? Значит, в учениях изъян. А я отослал в Москву донесение об успехах. Что же теперь?..» Пришла на память любимая фраза Елены Станиславовны: «Личные интересы преданного делу начальника всегда совпадают с интересами самого дела». Меркулов усмехнулся. Он всегда скептически относился к пышноватой фразеологии жены. Почему же ее слова так навязчиво лезли в голову? Он с досадой пососал пустую трубку. От попавшего в рот никотина защемило язык. «А, ерунда! Если надо, я поступлюсь своим престижем. Но надо ли это? Объективно ли оценивает Светов результаты своей разведки? Не затушевывает ли сознательно трудностей высадки, которые могли бы привести к большим человеческим жертвам?» О характере Светова Меркулов наслышался противоречивых мнений. «Не пытается ли командир «Дерзновенного» использовать мой авторитет, чтобы досадить начальнику штаба? Между ними ведь давно кошка пробежала». Меркулова мучили сомнения. Но он обязан был решить их наедине с собой во что бы то ни стало. На людях начальник должен быть всегда непреклонным и
уверенным в себе до конца. «А если подойти с другой стороны, — рассуждал он. — Допустим даже, что Светов в чем-то прав, и бухту Безымянную можно было использовать при высадке десанта. Но ведь этот факт частный, не решающий. А командир «Дерзновенного» строит на нем большие обобщения. Но я-то сам убедился, что серьезных оснований для таких обобщений нет». Это соображение показалось Меркулову логичным, и он стал его развивать. «Так будет ли польза для соединения от того, что я поддержу пусть даже правого в каких-то частностях Светова? Что же получится? Будет поставлен под сомнение авторитет начальника штаба и всего руководства. Да и сам я стану вроде флюгера. И когда? После учений, задним числом. Нет, кроме вреда, это ничего не даст. Что такое в конце концов Светов: только винтик в большой могучей машине. Да и сам я тоже винтик, не больше... значит, во имя большого, во имя укрепления дисциплины, единства командования нужно жертвовать малым», — твердо решил Меркулов...
Зазвонил телефон. Меркулов снял трубку.
— Пора продолжать, Борис Осипович, — донесся хрипловатый бас Панкратова.
Проходя по палубе, Меркулов взглянул на океан. Все пространство вокруг освещенной палубы заполняла мгла. В ней с глухим уханьем ворочались волны. Темнота поглотила даль. Меркулов отвернулся и зашагал в салон.
Панкратов, продолжая совещание, решил дискуссию раз навсегда прекратить.
— Товарищи офицеры, — сказал он, — я думаю, у нас есть более серьезные вопросы, чем выступление командира «Дерзновенного», однако, поскольку оно вызвало, я вижу, волнение в умах, — Панкратов поднял брови, как бы подчеркивая свое удивление, — я хочу кое-что разъяснить, чтобы к этому вопросу не возвращаться. По крайней мере, на совещании не возвращаться, — повторил он, бросив косой взгляд на Светова.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145
Панкратов непреклонно выдержал световский взгляд. Меркулов покачал головой не то одобрительно, не то с сомнением. Трудно было понять, что он думал. И поэтому каждый из присутствующих истолковал это движение начальника политотдела так, как ему хотелось, во всяком случае, Светов, Порядов, Кипарисов и Донцов — как одобрение. У каждого были на то свои резоны. Светов уверен был в доброжелательности начпо. Порядов, казалось, твердо знал, что Меркулов стремится поддержать все новое в соединении. Кипарисов
после давешней беседы с Порядовым считал поддержку действий гвардейского корабля линией политотдела, Донцов просто искренне желал, чтобы такой опытный политработник, как Меркулов, перед которым Донцов преклонялся, оценил подлинные успехи «Дерзновенного». В то же время Маратов, Николаев и некоторые другие командиры считали, что Меркулов выразил явное сомнение по поводу рассказа Светова.
И только два человека не придали совершенно никакого значения кивку Меркулова. Панкратов, считавший незыблемой аксиомой каждую букву своего плана и поэтому не нуждавшийся ни в чьей поддержке, и Высо-тин, который все еще думал о словах Светова.
Высотин, забывшись, высказал мысли вслух:
— Да, недоработали мы в штабе...
Панкратов взглянул на него с нескрываемым удивлением:
Высотин, покраснев, встал:
— Садитесь, — сказал Панкратов и, окинув взглядом салон, спросил:
— Есть ли еще офицеры, которые поддерживают мнение капитана второго ранга Светова?
Чтобы ответить на такой вопрос, многим нужно было поразмыслить. Конечно, Порядов и Донцов могли бы высказать свое мнение, но первый не считал себя вправе выступать раньше командиров кораблей, а у второго, к тому же, и звание было слишком маленькое.
Во время наступившей паузы Порядов не сводил с Кипарисова настойчивого взгляда. Кипарисов перехватил этот взгляд. Он, казалось, говорил: «Тебе-то, конечно, раздумывать нечего, и если ты не трус...»
Кипарисов не успел разобраться в тех чувствах, которые охватили его, но что-то, что было сильней всего, от чего зависело его уважение к самому себе, заставило его подняться и сказать:
— Мне кажется, командир «Дерзновенного» прав.
У Панкратова появилась недобрая улыбка. Значит, не только лучший штабист Высотин, но и такой идеально дисциплинированный офицер, как Кипарисов, выступает против... Он окинул взглядом присутствующих и вдруг по выражению их лиц понял, что, хотя они еще колеблются и раздумывают, большинство явно не на
его стороне. Панкратов был взбешен, но ни один мускул не дрогнул на его лице, когда Меркулов предложил: — Не сделать ли нам, Илья Потапович, перерыв?
Меркулов ушел в свою каюту. Если Панкратову нужно было лишь подготовить веские доводы, подкреплявшие его точку зрения, в справедливости которой он был убежден безусловно, то начальнику политотдела захотелось еще раз оценить все происходящее на совещании. Не сняв тужурки, он прилег на койку. Что же произошло? Смелость и страстная убежденность светов-ского выступления вначале подкупили Меркулова. Мысли командира «Дерзновенного» как-то перекликались со статьей Донцова. «Значит, не так уж беспочвенны были и мои сомнения в благополучном ходе дел в соединении»,— подумал начальник политотдела. И все же что-то настораживало его против Светова. Но что? Пожалуй, в первый момент лишь воспоминание о том, как резко отозвался о Светове командующий, когда погружали на самолет старшину Канчука. И тут же мелькнуло: «Как же быть, если Светов прав? Значит, в учениях изъян. А я отослал в Москву донесение об успехах. Что же теперь?..» Пришла на память любимая фраза Елены Станиславовны: «Личные интересы преданного делу начальника всегда совпадают с интересами самого дела». Меркулов усмехнулся. Он всегда скептически относился к пышноватой фразеологии жены. Почему же ее слова так навязчиво лезли в голову? Он с досадой пососал пустую трубку. От попавшего в рот никотина защемило язык. «А, ерунда! Если надо, я поступлюсь своим престижем. Но надо ли это? Объективно ли оценивает Светов результаты своей разведки? Не затушевывает ли сознательно трудностей высадки, которые могли бы привести к большим человеческим жертвам?» О характере Светова Меркулов наслышался противоречивых мнений. «Не пытается ли командир «Дерзновенного» использовать мой авторитет, чтобы досадить начальнику штаба? Между ними ведь давно кошка пробежала». Меркулова мучили сомнения. Но он обязан был решить их наедине с собой во что бы то ни стало. На людях начальник должен быть всегда непреклонным и
уверенным в себе до конца. «А если подойти с другой стороны, — рассуждал он. — Допустим даже, что Светов в чем-то прав, и бухту Безымянную можно было использовать при высадке десанта. Но ведь этот факт частный, не решающий. А командир «Дерзновенного» строит на нем большие обобщения. Но я-то сам убедился, что серьезных оснований для таких обобщений нет». Это соображение показалось Меркулову логичным, и он стал его развивать. «Так будет ли польза для соединения от того, что я поддержу пусть даже правого в каких-то частностях Светова? Что же получится? Будет поставлен под сомнение авторитет начальника штаба и всего руководства. Да и сам я стану вроде флюгера. И когда? После учений, задним числом. Нет, кроме вреда, это ничего не даст. Что такое в конце концов Светов: только винтик в большой могучей машине. Да и сам я тоже винтик, не больше... значит, во имя большого, во имя укрепления дисциплины, единства командования нужно жертвовать малым», — твердо решил Меркулов...
Зазвонил телефон. Меркулов снял трубку.
— Пора продолжать, Борис Осипович, — донесся хрипловатый бас Панкратова.
Проходя по палубе, Меркулов взглянул на океан. Все пространство вокруг освещенной палубы заполняла мгла. В ней с глухим уханьем ворочались волны. Темнота поглотила даль. Меркулов отвернулся и зашагал в салон.
Панкратов, продолжая совещание, решил дискуссию раз навсегда прекратить.
— Товарищи офицеры, — сказал он, — я думаю, у нас есть более серьезные вопросы, чем выступление командира «Дерзновенного», однако, поскольку оно вызвало, я вижу, волнение в умах, — Панкратов поднял брови, как бы подчеркивая свое удивление, — я хочу кое-что разъяснить, чтобы к этому вопросу не возвращаться. По крайней мере, на совещании не возвращаться, — повторил он, бросив косой взгляд на Светова.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145