Светов с биноклем, висящим на ремне у груди, расхаживал по мостику. Лицо его, обрамленное заиндевевшим мехом шапки-ушанки, было озабоченным.
Привычно смотрел он, как возникла на горизонте зыбкая качающаяся полоса земли, как по мере приближения корабля она, вырастая, превратилась в отвесную каменную стену с зубчатыми вершинами, окутанными снеговыми облаками.
Издали эта стена, вся иссеченная трещинами, с белыми пятнами среди бурых зигзагообразных линий у подножья, напоминала гигантскую географическую карту. Светов и читал ее, как карту. Он знал, что черные трещины — не что иное, как глубокие ущелья, образующие узкие извилистые заливы—лабиринты, что белые пятна—открытые всем ветрам крохотные бухточки, непригодные для стоянки даже рыболовецких шаланд и баркасов, что бурые зигзаги — нагромождение упавших в океан обломков скал.
Суровой была приближавшаяся земля.Восточное побережье полуострова Скалистого — «Птичьи камни» было никем не тревожимым гнездили-щем бакланов, гагар и чаек. На отвесных склонах сопок, обращенных к океану, не-росло ни одного мало-мальски высокого дерева. Только чахлый кустарник держался на каменистых сопках, намертво вцепившись в голую землю, кустарник жизнеустойчивый и неприхотливый, как степная трава «перекати поле». В бухточках не было и признака человеческого жилья.
«Птичьи камни» не интересовали командование войск, оборонявших полуостров, так как они . не интересовали и Панкратова. Высадка здесь считалась невозможной.
Над океаном свирепел ветер. Волны обдавали палубу потоками воды. По временам проносились (будто кто-то с полярных широт вел обстрел океана по площадям) «снежные заряды», и тогда, кренясь и выпрям-
ляясь под ударами, «Дерзновенный» окутывался облаком игольчатой белой пыли.Эсминец продолжал идти к берегу. В воздухе появился свой самолет и рассеял на большом пространстве тысячи кусочков блестящей фольги. Это делалось с намерением помешать радиолокационным установкам противника. Светов ждал сумерек, чтобы, резко изменив курс, стремительно обогнуть полуостров и появиться внезапно по ту сторону гор. Там, на западном пологом и лесистом побережье, находилась военно-морская база «противника», там на незначительном расстоянии друг от друга было несколько гаваней, пригодных для стоянки кораблей. Там же располагалась . радиолокационная станция, которую Светов должен был обстрелять.
Неприветлив зимний океан. Краски воды блеклые. Не на чем остановиться взгляду, ничто не радует душу. Волны, волны! Их бег, всплески и шум бесконечно утомительны.
Но Светову все это по сердцу.Нельзя сказать, что он любуется океаном в такую непогоду. Даже в погожие солнечные дни, когда заштилевшая водная гладь сверкает неисчислимым количеством отраженных солнц, когда каждая капля морской воды похожа на драгоценный камень аквамарин, даже тогда Светов не любуется океаном. И все же он может часами смотреть па бегущие полны, па далекую черту горизонта. Здесь, только здесь, он живет полной жизнью. С океаном связаны все его мысли и чувства.
И сейчас Светов весь в напряжении. Зорко оглядывает океан и приближающуюся землю. Мало ли что может случиться, надо быть ко всему готовым.
На мостик поднялся Порядов. Он нахлобучил шапку на глаза и прижимал руками к лицу поднятый воротник шинели. Стараясь перекрыть шум ветра, Порядов почти прокричал:
— Что вы здесь мерзнете?.. Пойдемте в рубку. Ведь даже посредник там.
Светов неприметно улыбнулся. Конечно, из рубки все видно немногим хуже, чем с мостика. А все же только здесь, на ветру, осыпаемый ледяными брызгами, он по-настоящему чувствовал то, что называл про себя
«изюминкой моря». Наклонившись почти к самому уху Порядова, Светов сказал:
— В рубке, что в клетке... А здесь—воля!
«Дерзновенный» шел, казалось, прямо на скалу, издали напоминавшую рассеченную надвое медвежью голову. Чем ближе подходил к ней корабль, тем большим казалось расстояние между двумя ее половинами. Светов поднял к глазам бинокль. Теперь уже скала окончательно раздвоилась, никакого сходства с медвежьей головой не было: просто две бесформенные каменные громады, а между ними уходящий в глубь полуострова пролив. Место было Светову знакомое. Вспомнилось, как несколько лет назад он, производя рекогносцировку берега, заходил в этот пролив на катере и даже поспорил с замполитом, что при нужде ввел бы туда «Дерзновенный». Мысль, еще не оформившаяся, но увлекательно дерзкая, мелькнула в голове Светова, но он тут же остановил себя и с сожалением сказал вслух:
— Да нет, замерзла та бухточка, должно быть...
— Кто замерз? — переспросил Порядов.
Светов посмотрел на усталое лицо Порядова, на его отсыревшую шинель и, жалея, сказал:
— Вы, Викептий Захарович, шли бы в рубку. Ведь я здесь торчу из любви к искусству. Л вам чего мерзнуть?
— Хочу, чтобы океан осточертел! — неожиданно для самого себя ответил Порядов. — Если уеду из Белых Скал, то чтобы и океан — из сердца вон.
Светов рассмеялся.
— Раз так ставится вопрос...
...Спустя несколько часов «Дерзновенный» стал огибать оконечность полуострова. Носовая часть эсминца то зарывалась в воду, то высоко поднималась над гребнями волн.
На мостике трудно было стоять. Порядов, укрывшись за промерзшими насквозь брезентовыми обвесами, где менее всего продувало, раздумывал о своей судьбе. В сущности ему, пожалуй, нет дела и до «Дерзновенного». Скоро он уедет. Каждому — свое... И светлые аудитории академии, Большой театр, Третьяковка, пожалуй, нисколько не хуже обледенелых трапов, продуваемого всеми ветрами мостика и морской болезни...
«Сойти бы вниз и лечь на койку, чего строить из себя морского волка».
— Ну, сейчас пойдет карусель,— громко сказал Светов. Порядов отошел от обвесов и стал рядом с командиром.
В надвигающихся сумерках западное побережье казалось таким же пустынным, как восточное. Однако рельеф берега резко изменился. Горный хребет отступил, всей громадой подпер далекое небо; пологая лесистая равнина с редкими сопками, изрезанная по берегу бухтами, выдававшимися в море песчаными косами и полуостровками, спускалась в океан.
Звякнула металлическая дверца, на мостик вышел посредник. В широком реглане, меряя неторопливыми шагами узкое пространство ходового мостика, он молчаливо наблюдал за действиями командира корабля.
Светов не отрывал глаз от бинокля. За сопками, укрытые лесом, могли располагаться береговые батареи, из бухт неожиданно вынырнуть торпедные катера. На «Дерзновенном» все было приведено в боевую готовность. В орудийных башнях, у торпедных аппаратов, дальномеров, радиолокаторов, на сигнальных постах люди застыли в напряженном внимании.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145