— Прощай, Андрей! — Ты куда?
— Думаю к Меркулову, начальнику политотдела.
— А к нему зачем?
— А затем же, — Светов усмехнулся. — За советом. Говорят, он не умиляется нашими порядками.
— Ты что же, на меня обиделся?
— Нет, даже благодарен. Проверил, что золото в кислоте не растворяется. И ссориться с тобой не хочу. Только сегодня я ведь по делу приходил.
За Световым захлопнулась дверь.
В столовую вошла бабушка Анфуся и стала убирать со стола посуду. Ставя графин в буфет, осуждающе бурчала: «Тоже мужчины, шумели много, а вино-то почти не пили». Взяла тарелку с оставшимся лимоном, сказала Высотину: «А это я к чаю подам». Высотин не ответил. Сквозь щели неплотно прикрытой двери он видел, как Анна укачивает дочку. Он вошел в спальню.
— Дай-ка мне Ниночку понянчить, ты, видно, устала.
Анна с улыбкой смотрела, как Андрей неумело взял дочку на руки, прижал к груди и, когда та вдруг заплакала, зачмокал смешно губами. «Как он ее любит,— подумала растроганно Анна и тут же все испортила, спросив себя:—А так ли он любит Сережу?» Со дня рождения дочери Анне стало казаться, что Андрей охладел к ее сыну. И как ни подавляла она в себе это чувство, оно вновь и вновь возвращалось и не давало ей покоя.
— О чем ты говорил со Световым? — спросила Анна. — Ты извини, я не могла выйти к вам.
— Игорь не в обиде на тебя, а вот я ему, наверно, не понравился, — ответил Высотин.
— Вы опять повздорили?
— Как будто бы нет, но понимаешь, какая беда. Пришел он ко мне, как к другу. Встретил я его, как друг. А расстались холодно. Нехорошо.
Из кухни донесся голос Анфуси: «Экий баловень!»
— Что там такое? Поди узнай, Андрей, — сказала Анна, беря из его рук дочь.
Высотин вышел на кухню. Бабка Анфуся потрошила зайца. В углу стоял Серело с перепачканным лицом и руками, в измазанном известью пальто, на котором начисто были оторваны все пуговицы.
— Вот, полюбуйтесь, — пробурчала Анфуся, указывая на Сережу. — Только явился через черный ход...
— Папа, это ты убил зайца? — воскликнул Сережа и, не обращая внимания на укоры Анфуси, бросился к отцу.
— Нет, это охотник убил и маме подарил. — Высотин подхватил на руки Сережу. Странное чувство было
у него на душе. Никак не мог он до сих пор привыкнуть к этому обращению «папа». Он и радовался тому, что сын Анны называет его отцом, и даже более того, гордился этим, но в то же время было как-то неловко и даже совестно перед самим собой, словно он незаконно присвоил чьи-то чужие права. И будто в правах этих не был до конца уверен. Вот и сейчас, будь он Сереже родным отцом, наказал бы сына за озорство, а так — не знал, поймет ли его правильно Анна.
— Где это ты так перепачкался? — спросил он.
— Мы с горки катались, а потом на чердак лазили, играли в казаки-разбойники, — затараторил Сережа.
— Сними пальто и иди в ванную, — сказал Высотин. Он ласково потрепал Сережины вихры и возвратился в столовую. Закурив, опустился в кресло. Подошла Анна и обняла Андрея за шею.
— Я рада зиме, — сказала она, — теперь ты, наконец, чаще будешь дома.
Он промолчал. Что он мог ответить ей? Разве лишь то, что едва ли от него зависит так часто бывать дома, как хотелось бы ей.Прибежал Сережа, взобрался к нему на колени. Раскрасневшееся лицо мальчика было еще влажным после мытья—видно, плохо вытерся полотенцем— глаза блестели, он явно был чем-то возбужден.
Высотин повернул Сережу к себе лицом.
— Ну, рассказывай про спои дела.
Папа, весь наш пятый «б» решил потом поступить и нахимовское ушлите.
— Потом, говоришь?
— Пу да, как немножко вырастем.
— Ну что ж, — Высотин улыбнулся. — Как весь пятый «б» — не знаю, а ты, если будешь хорошо учиться, обязательно поступишь.
— Сережа, иди скажи бабушке Анфусе, чтобы она накрывала на стол, будем ужинать. — Голос Анны прозвучал неожиданно резко. И Высотин и Сережа с удивлением посмотрели на нее.
Брови у Анны были сдвинуты (эту привычку она успела перенять от мужа), на лбу образовались морщинки. Сережа покорно слез с колен Высотина и побежал на кухню.
— Что ты, Аннушка? — спросил Высотин.
— Я прошу тебя, Андрей, не приучать никогда Сережу к этой мысли. К мысли об отъезде.
Тон Анны, слишком серьезный и даже с ноткой раздражения, удивил Высотина. «Что с ней?! Ведь сегодня все так хорошо», — подумал он и решил снова отшутиться.
— В морской фамилии так уж положено. Мужчины уходят в море, а женщины — он указал рукой на детскую, где стояла колыбелька Ниночки, — женщины дома...
Анна встала с ручки кресла.
— Я говорю серьезно, Андрей, запомни раз и навсегда. Сережа так же, как и Ниночка, слышишь, оба, — всегда будут дома, всегда будут' с нами, со мной, пока это будет возможно.
— Ты что? — Он вдруг понял мысль Анны. — Неужели ты думаешь, что я хочу избавиться от Сережи?.. Ты очень меня этим обидела. Очень обидела, — повторил он.
— Я знаю. — Анна упрямо закусила губу. Она и сама чувствовала и неуместность своего внезапного раздражения, и вероятную несправедливость своих слов, и ей жаль было расстраивать мужа, но хотелось раз и навсегда высказать то, что тревожило ее чуть ли не со дня рождения Ниночки. Пока Сережа был единственным ребенком, она с радостью, порой и с умилением наблюдала за тем, как становятся все более добрыми отношения между ее сыном и мужем. Но с появлением на свет Ниночки Анну все чаще стала охватывать тревога. Ей казалось, что любовь к дочери совсем вытеснит из сердца Андрея поверхностное чувство к Сереже, казалось, что с годами Сережа может стать лишним в семье. Вот и сейчас уже...
— Я знаю, тебе трудно меня понять, — продолжала она. — Но мне необходимо постоянно чувствовать, что Ниночка и Сережа всегда одинаково дороги в нашей семье.
Анна говорила горячо и торопливо, спеша закончить мысль, пока не вернулся сын. Высотин был ошеломлен. Он хотел возразить. Но Анна не дала ему говорить.
— Не надо сейчас отвечать, — закончила она. — Ты подумай. И тревогу мою пойми... Пойдем в детскую, Сережа! — крикнула она входящему сыну.
Высотин остался один. Он подошел к окну. Прижал лоб к оконному стеклу. «Вот тебе и спокойствие семейной жизни. А этот разговор со Световым», — совсем некстати вспомнил он.
— Фу ты черт! Что же это такое?! — вслух выругался Высотин.
Светов, выйдя от Высотиных, остановился под первым же фонарем и задумался. Он долго следил за тем, как снежинки, появляясь из тьмы, мерцали в свете фонаря.
Светов сказал Высотину, что пойдет к начальнику политотдела. Но так ли просто было это сделать? С Андреем можно было говорить по-приятельски. А начальник политотдела человек новый... И все-таки именно то, что Меркулов был человеком новым, а значит, непредубежденным, больше всего и влекло к нему Светова. Народ говорит: «Рыбак рыбака видит издалека».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145