И вот она с двумя детьми — сыном десятиклассником и дочерью шестиклассницей — поселилась в Средней Азии. Панкратов любил детей самозабвенно. Порой ночами в каюте раскладывал на столе их письма, ставил перед собой фотографии и даже тихонько разговаривал с ними: «Скоро мы увидимся, ребята, совсем скоро, — повторял он, — что же делать, если отец ваш моряк и может приезжать к вам только редко-редко. Зато, когда он выйдет в отставку, будет нянчить ваших внуков».
Кто на эскадре мог бы предположить, что замкнутый начальник штаба так сентиментален! Вот и сейчас он представил себе жену и детей. «Как они там, не случилось ли чего с ними?»
В кабинете вспыхнула люстра. Панкратов поднес ладонь к лицу, словно ему было трудно оторваться от дум. Вошел Серов. Панкратов неторопливо поднялся и доложил официально.
— Штаб завершил проверку тактико-технических данных кораблей, товарищ командующий. Прошу посмотреть материалы. — Панкратов положил на письменный стол папку, которую в первую минуту после прихода бросил на кресло, а потом так на нее и сел.
Серов, заметив это, едва скрыл улыбку. Он с удовольствием смотрел на Панкратова, представил себе его, волевого и сильного, на командирском мостике, в боевом походе. «А ведь он морской волк и, пожалуй, заслужил сюрприз, который я ему приготовил». Еще раз оглядев Панкратова и словно уверившись в правильности принятого им решения, Серов сказал:
— Я доволен, что все сделано вами точно и в срок, Илья Потапович. Но отложим разговор до завтра... А сейчас мне хочется вас порадовать.
Панкратов выжидающе посмотрел на Серова.
— Мы служим с вами вместе третий год, — продолжал Серов. —И вот, мне думается, я могу предоставить вам право командовать соединением на период учений, оставив за собой лишь общий контроль... Ну вот, и подготовьте соответствующий приказ.
—Вы хотите меня проверить? — спросил Панкратов. Слова Серова и льстили его самолюбию, и настораживали.
— Хочу вам доверить, — поправил Серов. — Допустим, Илья Потапович, что идет война и я выбыл из строя. Или проще: прибыл главком на учения и дал такую вводную...
— Значит, все-таки проверить? — повторил Панкратов. Он прикинул в уме весь объем предстоящей работы, ту ответственность, которая ляжет на его плечи, массу хлопотливых дел, от которых не отмахнуться.
— Но перед главкомом не я отвечать буду, а все-таки вы.
— Я и ответчик, я и судья. Неужели вам не по сердцу мое предложение, Илья Потапович? — удивился Серов.
— Считаю честью и благодарю, товарищ командующий,— сказал Панкратов, однако, довольно сухо.
— Зачем эти казенные слова, Илья Потапович! — вырвалось у Серова. — Ведь вы моя правая рука. А если официально, так я назначен в штаб руководства учением приказом командующего флотом. Кроме того,
в нынешних учениях мы лишь повторяем одну из операций второй мировой войны... Конечно, применительно к нашим условиям...
Они обменялись быстрыми взглядами и поняли, что каждый чего-то не договаривает.
Серов действительно хотел испытать самостоятельность начальника штаба. «Есть ли у него собственные мысли и идеи? Свой воинский почерк, стиль? Ведь, может быть, я порой своей властью подавляю его». Серов знал, что многие офицеры по-настоящему познаются только тогда, когда их воле предоставлен простор. Знать человека до конца — это значит знать, каковы его крылья, куда он может на них летать. Однако Серов не думал идти так далеко, как говорил. Самостоятельность самостоятельностью, но он будет пристально следить за всеми действиями Панкратова. Он сумеет его поправить тактично при мелкой ошибке и даже взять дело в свои руки в предвидении ошибки крупной. «Странно, он словно побаивается ответственности!»—' подумал с досадой Серов.
Что касается Панкратова, то он по-своему догадывался о мыслях Серова. Нельзя сказать, что ему была неприятна возможность неограниченной свободы действий, не сомневался он и в своих знаниях. Но где гарантия, что командующий в решающую минуту не вмешается, не заставит его изменить что-нибудь в хорошо продуманном плане? Серов был человек властный и, по мнению Панкратова, слишком поддающийся внезапным импульсам. И тогда получится не по-серовски и не по-панкратовски. Могут быть неудачи, в которых в конечном счете окажется виновным нижестоящий по должности. «А нижестоящий это я, Панкратов. Нет, лучше уж было бы иметь визу Серова на каждом документе по учению».
— Значит, делами, займемся завтра? — переспросил, помолчав, Панкратов.
— Да. И с сего часа, Илья Потапович, берите бразды в свои руки. Желаете еще чаю? — Серов гостеприимно потянулся к чайнику. Ему хотелось, чтобы вот сейчас Панкратов как-то раскрыл свою душу. Без тревоги и радости не обойтись в таком деле. Но у Панкратова был скучный и официальный вид.
— Благодарствую. — Панкратов выпрямился по-уставному, крепко прижав рукой к бедру папку с документами. Всем своим видом он просил разрешения уйти. Ему и в самом деле хотелось собраться с мыслями, побыть наедине с собой. До чаепития ли ему было сейчас?!
— Ну, как знаете, — нехотя согласился Серов. Они поговорили еще несколько минут о служебных делах и расстались не вполне довольные друг другом.
Когда Панкратов ушел, Серов сел за стол. Теперь полагалось настроиться для работы. Немного помечтать: представить себе корабли завтрашнего дня, с их огромными скоростями и небывалым по огневой мощи новым оружием; самолеты, молниеносно появляющиеся из стратосферы. Новые радары, где противник, находящийся за сотни километров, будет виден отчетливо', как на экране телевизора... Мечты обостряли трезвую деловую мысль. Но взгляд Серова упал на листки перевода, он вспомнил о Елене Станиславовне, тут же ее образ уступил место образу Марии. Перед ним встали ее большие глаза, золотистые косы. И долго еще командующий не мог вернуться к своим тетрадям. Зато, словно мстя себе за непутевые мысли, он проработал почти до рассвета.
...Елена Станиславовна, вернувшись домой, тоже долго работала над переводами. Она была довольна собой и решила ковать железо, пока горячо. Несколько неприятным могло быть только объяснение с Борисом Осиповичем. Он мог усмотреть в ее визите к Серову ненужное заискивание перед начальством. В этих вопросах он был болезненно щепетилен. Но, впрочем, Елена Станиславовна заранее готова была пресечь любые его обвинения: «Серов знает, что я переводчица. Глупо и невежливо было бы ему отказать». Однако никакого объяснения не понадобилось. Меркулов приехал домой глубокой ночью, когда Елена Станиславовна уже легла спать.
Мария сидела одна. В комнате стало уже почти темно. Только на потолке дрожал отблеск уличного фонаря да у ее ног расплылось горячее красное пятно— отсвет раскаленных углей, тлевших в печке-голландке.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145
Кто на эскадре мог бы предположить, что замкнутый начальник штаба так сентиментален! Вот и сейчас он представил себе жену и детей. «Как они там, не случилось ли чего с ними?»
В кабинете вспыхнула люстра. Панкратов поднес ладонь к лицу, словно ему было трудно оторваться от дум. Вошел Серов. Панкратов неторопливо поднялся и доложил официально.
— Штаб завершил проверку тактико-технических данных кораблей, товарищ командующий. Прошу посмотреть материалы. — Панкратов положил на письменный стол папку, которую в первую минуту после прихода бросил на кресло, а потом так на нее и сел.
Серов, заметив это, едва скрыл улыбку. Он с удовольствием смотрел на Панкратова, представил себе его, волевого и сильного, на командирском мостике, в боевом походе. «А ведь он морской волк и, пожалуй, заслужил сюрприз, который я ему приготовил». Еще раз оглядев Панкратова и словно уверившись в правильности принятого им решения, Серов сказал:
— Я доволен, что все сделано вами точно и в срок, Илья Потапович. Но отложим разговор до завтра... А сейчас мне хочется вас порадовать.
Панкратов выжидающе посмотрел на Серова.
— Мы служим с вами вместе третий год, — продолжал Серов. —И вот, мне думается, я могу предоставить вам право командовать соединением на период учений, оставив за собой лишь общий контроль... Ну вот, и подготовьте соответствующий приказ.
—Вы хотите меня проверить? — спросил Панкратов. Слова Серова и льстили его самолюбию, и настораживали.
— Хочу вам доверить, — поправил Серов. — Допустим, Илья Потапович, что идет война и я выбыл из строя. Или проще: прибыл главком на учения и дал такую вводную...
— Значит, все-таки проверить? — повторил Панкратов. Он прикинул в уме весь объем предстоящей работы, ту ответственность, которая ляжет на его плечи, массу хлопотливых дел, от которых не отмахнуться.
— Но перед главкомом не я отвечать буду, а все-таки вы.
— Я и ответчик, я и судья. Неужели вам не по сердцу мое предложение, Илья Потапович? — удивился Серов.
— Считаю честью и благодарю, товарищ командующий,— сказал Панкратов, однако, довольно сухо.
— Зачем эти казенные слова, Илья Потапович! — вырвалось у Серова. — Ведь вы моя правая рука. А если официально, так я назначен в штаб руководства учением приказом командующего флотом. Кроме того,
в нынешних учениях мы лишь повторяем одну из операций второй мировой войны... Конечно, применительно к нашим условиям...
Они обменялись быстрыми взглядами и поняли, что каждый чего-то не договаривает.
Серов действительно хотел испытать самостоятельность начальника штаба. «Есть ли у него собственные мысли и идеи? Свой воинский почерк, стиль? Ведь, может быть, я порой своей властью подавляю его». Серов знал, что многие офицеры по-настоящему познаются только тогда, когда их воле предоставлен простор. Знать человека до конца — это значит знать, каковы его крылья, куда он может на них летать. Однако Серов не думал идти так далеко, как говорил. Самостоятельность самостоятельностью, но он будет пристально следить за всеми действиями Панкратова. Он сумеет его поправить тактично при мелкой ошибке и даже взять дело в свои руки в предвидении ошибки крупной. «Странно, он словно побаивается ответственности!»—' подумал с досадой Серов.
Что касается Панкратова, то он по-своему догадывался о мыслях Серова. Нельзя сказать, что ему была неприятна возможность неограниченной свободы действий, не сомневался он и в своих знаниях. Но где гарантия, что командующий в решающую минуту не вмешается, не заставит его изменить что-нибудь в хорошо продуманном плане? Серов был человек властный и, по мнению Панкратова, слишком поддающийся внезапным импульсам. И тогда получится не по-серовски и не по-панкратовски. Могут быть неудачи, в которых в конечном счете окажется виновным нижестоящий по должности. «А нижестоящий это я, Панкратов. Нет, лучше уж было бы иметь визу Серова на каждом документе по учению».
— Значит, делами, займемся завтра? — переспросил, помолчав, Панкратов.
— Да. И с сего часа, Илья Потапович, берите бразды в свои руки. Желаете еще чаю? — Серов гостеприимно потянулся к чайнику. Ему хотелось, чтобы вот сейчас Панкратов как-то раскрыл свою душу. Без тревоги и радости не обойтись в таком деле. Но у Панкратова был скучный и официальный вид.
— Благодарствую. — Панкратов выпрямился по-уставному, крепко прижав рукой к бедру папку с документами. Всем своим видом он просил разрешения уйти. Ему и в самом деле хотелось собраться с мыслями, побыть наедине с собой. До чаепития ли ему было сейчас?!
— Ну, как знаете, — нехотя согласился Серов. Они поговорили еще несколько минут о служебных делах и расстались не вполне довольные друг другом.
Когда Панкратов ушел, Серов сел за стол. Теперь полагалось настроиться для работы. Немного помечтать: представить себе корабли завтрашнего дня, с их огромными скоростями и небывалым по огневой мощи новым оружием; самолеты, молниеносно появляющиеся из стратосферы. Новые радары, где противник, находящийся за сотни километров, будет виден отчетливо', как на экране телевизора... Мечты обостряли трезвую деловую мысль. Но взгляд Серова упал на листки перевода, он вспомнил о Елене Станиславовне, тут же ее образ уступил место образу Марии. Перед ним встали ее большие глаза, золотистые косы. И долго еще командующий не мог вернуться к своим тетрадям. Зато, словно мстя себе за непутевые мысли, он проработал почти до рассвета.
...Елена Станиславовна, вернувшись домой, тоже долго работала над переводами. Она была довольна собой и решила ковать железо, пока горячо. Несколько неприятным могло быть только объяснение с Борисом Осиповичем. Он мог усмотреть в ее визите к Серову ненужное заискивание перед начальством. В этих вопросах он был болезненно щепетилен. Но, впрочем, Елена Станиславовна заранее готова была пресечь любые его обвинения: «Серов знает, что я переводчица. Глупо и невежливо было бы ему отказать». Однако никакого объяснения не понадобилось. Меркулов приехал домой глубокой ночью, когда Елена Станиславовна уже легла спать.
Мария сидела одна. В комнате стало уже почти темно. Только на потолке дрожал отблеск уличного фонаря да у ее ног расплылось горячее красное пятно— отсвет раскаленных углей, тлевших в печке-голландке.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145