Устроившись поудобнее на диванчике, Маратов тотчас же задремал под мерный стук мотора. Привычка использовать не занятое делом время для отдыха, уменье засыпать моментально в любых условиях выработались у него еще во время войны. Очнулся Маратов, когда катер подошел к борту «Державного» и кто-то из катерной команды, приоткрыв дверь, крикнул: «Товарищ офицер, вам выходить пора».
Настроение у Маратова было до того безмятежное, что лень было думать... Задание Меркулова— разобраться в Кипарисове — он считал поручением несложным. Явившись на корабль, поговорить начистоту с командиром (благо он давнишний приятель), потом с замполитом и кое с кем из коммунистов (но только с ними уже осторожно, исподволь, чтобы не вызвать нежелательных кривотолков и пересудов), — и делу конец.
Правда, хуже обстояло дело со статьей для флотской газеты, которую рекомендовал ему написать Меркулов. Задумавшись о ней, Маратов на несколько минут помрачнел. Тут могли возникнуть неприятности. А неприятностей и конфликтов Маратов не терпел пуще всего. Конечно, и ему приходилось спорить с людьми, критиковать их — он был вот уже третий год бессменным секретарем партбюро. Но и спорить он стремился всегда мягко и тактично, с той подкупающей улыбкой, с тем человеческим пониманием дурного и хорошего, что на него никто всерьез не обижался. Он считал, что, собственно, почти во всяком споре можно найти компромиссное решение, устраивающее обе стороны и в то же время не являющееся беспринципным. Прежде всего, статья должна быть правдива. Маратов был убежден в том, что «Державный» — образцовый корабль, «сокровищница опыта воспитательной работы»
(это было его собственное определение, высказанное в одной из лекций), убеждение это, как он слышал, разделял и начальник штаба. Но, с другой стороны, Ма-ратову было ясно, что начальник политотдела хотел бы получить статью критическую. Это вызывало досаду у Маратова. «Какого ему рожна... — думал он о Меркулове. — Что ж, укажу в статье наряду с положительными фактами на несколько мелких недостатков (на каком корабле их нет!) и подчеркну начпо, что это недостатки естественные». Маратов не был склонен долго терзать себя сомнениями и, вздохнув, решил: «Э, все образуется». Поэтому с легким сердцем вступил на палубу «Державного».
У трапа его встретил командир корабля Олег Леонидович Николаев.
— О, это ты, Савва, а я думал, кто бы еще мог в такую рань из начальства пожаловать? Какой ветер занес? С чем приехал? — Николаев произнес эти слова звучным, бархатным баритоном и, сняв перчатку, крепко пожал руку пропагандисту.
Лицо Николаева соответствовало голосу: приятное, холеное, оно освещалось большими, живыми глазами, которые чаще всего смотрели приветливо; полные сочные губы охотно складывались в улыбку. Николаев обладал общительным характером, и это в сочетании с привлекательной наружностью располагало к нему людей.
— Тебя, Олег, проведать прибыл, матросам и старшинам лекцию прочту, с коммунистами поговорю; в море вместе с вами поболтаюсь немного, — ответил Маратов.
— «В море — дома», так что ли? — сказал, щуря глаза от ветра, Николаев. — Только ты, Савва, напрасно к нам добирался. Под вечер возвращаемся в Белые Скалы, начальство пред свои светлые очи требует. Наверное, будем участвовать в маневрах?
— Возможно. Замечательно, что вы меня прямехонько домой доставите, — с живостью отозвался Маратов. — Какие новости на «Державном»?
— Никаких. — Николаев нагнулся, придерживая рукой полу шинели, раздуваемую ветром. — Жил-был у нас три дня ваш помощник по комсомолу лейтенант Донцов. Ходил, бродил по кораблю, с комсомольцами
разговоры разговаривал. Я его всего два раза видел: прибыл на корабль — о себе доложил, убыл с корабля — о себе доложил. Говорят: знакомился с комсомольской работой...
— Ну и что? — спросил Маратов.
— А ничего... я же тебе говорю: прибыл — доложился, убыл — доложился...
Николаев был не совсем искренен. Видел он Донцова не два и не три раза, а гораздо больше. Знал со слов секретаря комсомольской организации, что, судя по настроению и некоторым замечаниям, представитель политотдела остался чем-то недоволен. (Впрочем, уж одно то, что Донцов не выражал восхищения, могло показаться обидным привыкшим к похвалам людям «Державного».) Однако говорить об этом Маратову было незачем.
— Куда же делся Донцов? — спросил Маратов.
— С оказией отправился на «Дерзновенный». Да я не сетую, что-то от него большого проку не увидел...
— Работник он молодой, вот и приглядывается, что к чему... — неопределенно сказал Маратов. Разговаривая, они шли по палубе. — А где ты меня, командир, расквартируешь? — спросил Маратов.
— Каюта моя большая, отдыхать будешь на диване.
— Добро... У меня к тебе разговор есть...
— Охотно побеседую. Я пока что свободен. Ты не голоден?
— Да как тебе сказать, слыхал сказку про козу-дерезу: бежала она через лесочек — ухватила кленовый листочек, бежала через ручеек—выпила водицы капельку, только всего, говорит, пила и ела. — Маратов засмеялся. — Это я шучу, Олег, до обеда потерплю.
— У нас, Савва, ты сыт будешь и отдохнешь всласть. На переходе в Белые Скалы лекции читать не придется, разве что побеседуешь с людьми.
— Ну, тогда мне хоть до похода часок на одну лекцию выкрой.
— Пожалуй, можно. Знаю я, народ тебя слушать любит. А вообще-то ты чревоугодник и соня. Если бы не дар речи... быть бы тебе интендантом.
— Ну-ну, невесть что говоришь обо мне, вещий Олег.
Они разговаривали, хотя и насмешливо, но душевно, как люди, уважающие и ценящие друг друга, понимая, за какими словами таится шутка, что из сказанного нужно принять всерьез, а что пропустить мимо ушей.
В каюте Николаева Маратов, бросив на диван свой объемистый портфель, в котором он, помимо текстов лекций и блокнотов, возил с собой необходимые в дороге вещи: полотенце, зубную щетку, бритвенный прибор и носовые платки. Сняв шинель и с удовольствием оглядывая блистающее чистотой жилье, сказал:
— До чего же важная служба у вас, командиров. Л мы, политотдельцы, с корабля на корабль, как цыгане кочуем, в чужих каютах спим, за чужими столами работаем, другой раз так находишься и наговоришься, что ног под собой не чувствуешь, языком и то шевельнуть больно.
— Не жалуйся, Савва; от плохой жизни вот так, как ты, вширь не раздашься, — смеялся Николаев.
— Такая моя конституция, — Маратов сел на диванчик и, решив выяснить у Николаева все, что касается Кипарисова, спросил:—Что-то давно не встречался с твоим старшим помощником. Как ом, жив-здоров?
— В преотличном состоянии. Именинником ходит. Вчера его на партийном бюро из кандидатов в члены партии приняли.
— Ах, вот как, это хорошо.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145
Настроение у Маратова было до того безмятежное, что лень было думать... Задание Меркулова— разобраться в Кипарисове — он считал поручением несложным. Явившись на корабль, поговорить начистоту с командиром (благо он давнишний приятель), потом с замполитом и кое с кем из коммунистов (но только с ними уже осторожно, исподволь, чтобы не вызвать нежелательных кривотолков и пересудов), — и делу конец.
Правда, хуже обстояло дело со статьей для флотской газеты, которую рекомендовал ему написать Меркулов. Задумавшись о ней, Маратов на несколько минут помрачнел. Тут могли возникнуть неприятности. А неприятностей и конфликтов Маратов не терпел пуще всего. Конечно, и ему приходилось спорить с людьми, критиковать их — он был вот уже третий год бессменным секретарем партбюро. Но и спорить он стремился всегда мягко и тактично, с той подкупающей улыбкой, с тем человеческим пониманием дурного и хорошего, что на него никто всерьез не обижался. Он считал, что, собственно, почти во всяком споре можно найти компромиссное решение, устраивающее обе стороны и в то же время не являющееся беспринципным. Прежде всего, статья должна быть правдива. Маратов был убежден в том, что «Державный» — образцовый корабль, «сокровищница опыта воспитательной работы»
(это было его собственное определение, высказанное в одной из лекций), убеждение это, как он слышал, разделял и начальник штаба. Но, с другой стороны, Ма-ратову было ясно, что начальник политотдела хотел бы получить статью критическую. Это вызывало досаду у Маратова. «Какого ему рожна... — думал он о Меркулове. — Что ж, укажу в статье наряду с положительными фактами на несколько мелких недостатков (на каком корабле их нет!) и подчеркну начпо, что это недостатки естественные». Маратов не был склонен долго терзать себя сомнениями и, вздохнув, решил: «Э, все образуется». Поэтому с легким сердцем вступил на палубу «Державного».
У трапа его встретил командир корабля Олег Леонидович Николаев.
— О, это ты, Савва, а я думал, кто бы еще мог в такую рань из начальства пожаловать? Какой ветер занес? С чем приехал? — Николаев произнес эти слова звучным, бархатным баритоном и, сняв перчатку, крепко пожал руку пропагандисту.
Лицо Николаева соответствовало голосу: приятное, холеное, оно освещалось большими, живыми глазами, которые чаще всего смотрели приветливо; полные сочные губы охотно складывались в улыбку. Николаев обладал общительным характером, и это в сочетании с привлекательной наружностью располагало к нему людей.
— Тебя, Олег, проведать прибыл, матросам и старшинам лекцию прочту, с коммунистами поговорю; в море вместе с вами поболтаюсь немного, — ответил Маратов.
— «В море — дома», так что ли? — сказал, щуря глаза от ветра, Николаев. — Только ты, Савва, напрасно к нам добирался. Под вечер возвращаемся в Белые Скалы, начальство пред свои светлые очи требует. Наверное, будем участвовать в маневрах?
— Возможно. Замечательно, что вы меня прямехонько домой доставите, — с живостью отозвался Маратов. — Какие новости на «Державном»?
— Никаких. — Николаев нагнулся, придерживая рукой полу шинели, раздуваемую ветром. — Жил-был у нас три дня ваш помощник по комсомолу лейтенант Донцов. Ходил, бродил по кораблю, с комсомольцами
разговоры разговаривал. Я его всего два раза видел: прибыл на корабль — о себе доложил, убыл с корабля — о себе доложил. Говорят: знакомился с комсомольской работой...
— Ну и что? — спросил Маратов.
— А ничего... я же тебе говорю: прибыл — доложился, убыл — доложился...
Николаев был не совсем искренен. Видел он Донцова не два и не три раза, а гораздо больше. Знал со слов секретаря комсомольской организации, что, судя по настроению и некоторым замечаниям, представитель политотдела остался чем-то недоволен. (Впрочем, уж одно то, что Донцов не выражал восхищения, могло показаться обидным привыкшим к похвалам людям «Державного».) Однако говорить об этом Маратову было незачем.
— Куда же делся Донцов? — спросил Маратов.
— С оказией отправился на «Дерзновенный». Да я не сетую, что-то от него большого проку не увидел...
— Работник он молодой, вот и приглядывается, что к чему... — неопределенно сказал Маратов. Разговаривая, они шли по палубе. — А где ты меня, командир, расквартируешь? — спросил Маратов.
— Каюта моя большая, отдыхать будешь на диване.
— Добро... У меня к тебе разговор есть...
— Охотно побеседую. Я пока что свободен. Ты не голоден?
— Да как тебе сказать, слыхал сказку про козу-дерезу: бежала она через лесочек — ухватила кленовый листочек, бежала через ручеек—выпила водицы капельку, только всего, говорит, пила и ела. — Маратов засмеялся. — Это я шучу, Олег, до обеда потерплю.
— У нас, Савва, ты сыт будешь и отдохнешь всласть. На переходе в Белые Скалы лекции читать не придется, разве что побеседуешь с людьми.
— Ну, тогда мне хоть до похода часок на одну лекцию выкрой.
— Пожалуй, можно. Знаю я, народ тебя слушать любит. А вообще-то ты чревоугодник и соня. Если бы не дар речи... быть бы тебе интендантом.
— Ну-ну, невесть что говоришь обо мне, вещий Олег.
Они разговаривали, хотя и насмешливо, но душевно, как люди, уважающие и ценящие друг друга, понимая, за какими словами таится шутка, что из сказанного нужно принять всерьез, а что пропустить мимо ушей.
В каюте Николаева Маратов, бросив на диван свой объемистый портфель, в котором он, помимо текстов лекций и блокнотов, возил с собой необходимые в дороге вещи: полотенце, зубную щетку, бритвенный прибор и носовые платки. Сняв шинель и с удовольствием оглядывая блистающее чистотой жилье, сказал:
— До чего же важная служба у вас, командиров. Л мы, политотдельцы, с корабля на корабль, как цыгане кочуем, в чужих каютах спим, за чужими столами работаем, другой раз так находишься и наговоришься, что ног под собой не чувствуешь, языком и то шевельнуть больно.
— Не жалуйся, Савва; от плохой жизни вот так, как ты, вширь не раздашься, — смеялся Николаев.
— Такая моя конституция, — Маратов сел на диванчик и, решив выяснить у Николаева все, что касается Кипарисова, спросил:—Что-то давно не встречался с твоим старшим помощником. Как ом, жив-здоров?
— В преотличном состоянии. Именинником ходит. Вчера его на партийном бюро из кандидатов в члены партии приняли.
— Ах, вот как, это хорошо.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145