Мария выглянула, чтобы закрыть дверь конторки. Увидела Серова, нахмурилась, но тотчас же улыбнулась. Командующий был нежелательным свидетелем только что происшедшей стычки с начальником цеха.
— Вот, оказывается, где вы работаете, — сказал, подходя, Серов.— Здравствуйте, Мария, рад видеть вас! — Он старался скрыть охватившее его волнение. — Можно зайти к вам?
— Конечно, конечно! Видите, даже моя маленькая работа не проходит гладко. — Она пожала его руку, глаза ее еще оставались отчужденными. Стычка с начальником цеха занимала ее мысли. — Я, кажется, не сдержалась... Обидно, когда на тебя кричат зря! — Она пропустила Серова и захлопнула дверь.
В конторку падал солнечный свет, в нем заметна была мельчайшая древесная пыль. У окошка стоял узкий стол с бумагами, на нем арифмометр, конторские счеты; в баночке, около чернильницы, ветка распустив-
шегося богульника. На ней задержался пристальный взгляд Серова. «Такую же она приносила ко мне в госпиталь».
Мария стояла, прислонившись плечом к стене, сплошь увешанной яркими плакатами, пропагандирующими технику безопасности. Лицо ее, похудевшее, бледное, с желтоватыми полосками у глаз, резко выделялось на фоне красочных плакатов. «Милая, трудно тебе», — подумал Серов.
— Так. за что же начальник цеха на вас рассердился? — спросил Серов.
— Видите ли, ему необходимо перевыполнить план в денежном выражении, — сказала она зло.-—И он готов поломать все графики, чтобы выпускать дорогостоящие вещи, — она улыбнулась, вдруг поняв, что сейчас злиться уже ни к чему. — Вот и весь наш сыр-бор... Садитесь, Кирилл Георгиевич. Как вы себя чувствуете после болезни?
Он сел.
— Чувствую себя неплохо.
— Что же у вас? — спросила Мария.
Серов не отвечал. Он и сам не знал, как объяснить свой визит. Не рассказывать же так, с места в карьер, о мыслях, приходивших бессонной ночью. Опустилась на стул и Мария. Теперь ее волосы попали в полосу света и вспыхнули золотым сиянием. Серов молча и открыто любовался ею. Взгляды их встретились, и Мария покраснела.
— У меня нет никакого дела, — чувствуя, что пауза слишком затягивается, сказал Серов. — Просто... — он не договорил.
И тут она вдруг поняла. Поняла то, что должна была заметить давно и не замечала, потому что всегда думала о другом человеке, с которым у Серова не было ничего общего. Мария покраснела еще больше. «Что же сказать, что делать?» — она по привычке затеребила кончик накинутого на плечи шерстяного платка.
Серов с обостренной чуткостью, присущей всем истинно любящим людям, угадал все, что происходило в ее душе.
— Да. Я люблю вас, Мария, — тихо проговорил он. Еще какую-то долю секунды в его сердце тлела надежда, глупая, безрассудная, но непобедимая.
Однако Мария растерянно оглянулась по сторонам. Это признание, да еще тут, посреди цеха, в конторке, ошеломило ее. И было жаль Серова и отчего-то стыдно за него и за себя.
— Я не надеюсь на взаимность, — почти спокойно продолжал Серов. — Я знал все еще в госпитале. Простите за признание. Оно нужно было для меня. — Голос его становился все увереннее и тверже. — И нужно, чтобы, вы понимали, как я хочу вашего счастья.
— Спасибо, — прошептала Мария. Она, конечно, понимала, что глупо благодарить за чувство, но ничего другого не пришло ей на ум.
Серов поднялся.
— Я знаю вас и думаю, что знаю теперь Кипари-сова. Он тоже любит вас. Я убежден, что бы там ни было, вы должны пожениться, это необходимо для вас обоих. И это все равно неизбежно... До свидания!
Он повернулся и вышел. Мария выскочила было за ним в цех и остановилась. Все происшедшее сейчас казалось странным, почти нелепым. Потом на мгновенье все отступило — и разговор с Серовым, и он сам, и цех. Перед глазами встало лицо Кипарисова.
Еще более двух часов пробыл Серов в доке, разговаривая с командирами ремонтирующихся кораблей, с инженерами и мастерами.
Уже вечером он захлопнул за собой массивную дубовую дверь заводоуправления с толстым бронзовым кольцом, торчавшим из львиной пасти, подошел к поджидавшей его у обочины тротуара машине: зис после аварии находился в капитальном ремонте, и командующий временно пользовался политотдельской серо-зеленой «Победой».
Серов сказал шоферу: — Ну-ка, подвинься, — и сам сел за руль.
«Победа» плавно взяла с места и, набирая скорость, помчалась по широкому и снежному Морскому проспекту, пронизанному чистым блеском заката. Белые облака, подобно пуховым перинам, наслаивались на одной стороне неба, а на другой закатывалось солнце и небосклон был блекло-лиловым, как отцветшая сирень.
Большие и малые дома без вывесок и с вывесками магазинов, парикмахерских и различных бытовых ателье и мастерских мелькали за низкорослыми липами, посаженными вдоль расчищенного и посыпанного желтым песком тротуара. Деревца были привезены из леса прошлой осенью, и сейчас их стволы, обложенные сухим мхом и соломой, обвязанные холстом, выглядели уродливо толстыми. У одного из домов работала снегоочистительная машина, механическими лопатами ловко забрасывая на бегущую ленту транспортера кучи загрязненного снега. Около нее, глазея, толпились дворники и ребята с коньками и школьными сумками...
Наступал тот вечерний час, когда городские улицы особенно оживлены. По проспекту, по его обеим сторонам, группами и в одиночку, шли рабочие заводов, фабрик, окончившие работу или спешившие заступить на очередную смену, служащие, домохозяйки, заглядывающие в магазины; мамаши и няни возили на санках малышей по белым, как накрахмаленные скатерти, тротуарам, по аллеям скверов прогуливались парочки в ожидании начала спектакля или киносеанса; на пешеходных дорожках, ведущих через проспект, густо толпились люди, пропуская поток автомашин. Белые Скалы жили своей обычной жизнью, уже забывая о землетрясении.
Серов, погрузившийся в раздумье, видел лишь открывающийся за каждым очередным перекрестком то серый, то угольно-черный, местами заиндевевший и заснеженный асфальт, то висящие на скрещенных проволоках светофоры, дорожные знаки, жесты регулировщиков, сигнальные огни идущих впереди машин и механически привычно, то прибавляя, то сбавляя газ, тормозил, останавливался, выжидая, когда освободится путь. Он старался и не мог освободиться от мысли, причинявшей ему острую душевную боль.
Шофер-матрос, сидевший по правую сторону от командующего, с уважительной и отчасти снисходительной улыбкой профессионала критически оценивал каждое его движение, но молчал, словно набрав в рот воды. «Победа» круто свернула с дороги в военную гавань на тихую, тоже обсаженную деревьями и покрытую пухлым снегом улицу, где жил командующий.
...Не снимая шинели, Серов прошел в столовую, спальню, постоял в просторной кухне с электрической и обычной, кафельной, плитами, холодильником, со стенами, до половины отделанными белыми метлахскими плитками, а выше — до потолка выкрашенными масляными белилами, со множеством шкафчиков и полочек,— словом, со всем необходимым для большой семьи и совершенно бесполезным для одинокого бобыля.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145