— Она подняла на Серова глаза, словно ища его сочувствия.
— Пожалуйста, продолжайте, — сказал Серов.
— Сегодня после работы я шла домой, — продолжала Краева. — Около одного дока меня захватил дождь. Здесь же неподалеку хранился цемент. Порывом ветра брезент, которым он был накрыт, сорвало и унесло в бухту. Двое рабочих стали переносить цемент под навес пакгауза. Понимаете, цемент был в бумажных мешках. По пирсу шли матросы. Один из грузчиков крикнул им: «Подсобите, моряки, добро ведь гибнет». Матросы стали помогать рабочим. Старшина, который был с матросами, сказал: «Я сбегаю на корабль и принесу брезент». В это время подошел офицер. Он спросил у старшины, с какого они корабля и кто им приказал работать. У старшины был жалкий вид, он был весь мокрый и перепачканный цементом. Офицер наказал его, а матросов вернул на корабль. Я пыталась все объяснить офицеру: «Это замечательно, что матросы так поступили, — сказала ему я. — Зачем же такая строгость?» Но он не стал слушать. Вот и все, — закончила Краева и потерла нос платком, зажатым в кулаке.
— А что стало с цементом? — спросил Серов. Он не хотел делать каких-либо выводов, не разобравшись в существе дела.
— К счастью, вскоре, после того как ушел этот офицер, явились другие моряки и помогали нам уже до конца. Но все-таки много бумажных мешков размокло и цемент испортился. — Краева махнула рукой. — Вы не подумайте, что я хочу этим умалить вину заводской администрации. Я говорю о другом...
— Вы, значит, прямо с завода ко мне? — спросил Серов.
- Да...
Серов только сейчас заметил, что руки у Краевой красные и в ссадинах, а на плаще — бурые пятна от цемента. «Носила мешки под дождем, вот и схватила насморк», — подумал он.
— Что же вы хотите от меня?
— Я бы хотела, чтобы вы как депутат и военный начальник поговорили с этим офицером. Может быть, в будущем он... — Краева неожиданно улыбнулась.— Не знаю, входит ли это в ваши депутатские обязанности?
— Я тоже не знаю, — сказал Серов, — но я поговорю обязательно... Вы знаете фамилию офицера?
— Капитан первого ранга Панкратов. Я его не раз видела на заводе.
Серов кивнул. «Характер у моего начальника штаба действительно крутой. Но все же что заставило его так поступить?» — подумал он.Краева встала и, сказав: «До свидания, простите за беспокойство», — пошла к двери.
Дождь барабанил по оконному карнизу. По серым стеклам бежали струйки, и сквозь них, как в тумане, виднелась площадь.
— Вы бы переждали, вон как льет,— сказал Серов, провожая Краеву до двери.
— Ничего. — Она застегнула плащ и ушла.
Серов подошел к окну. По тротуару пробегали прохожие; женщины кутались в прозрачные плащи, блестящие от дождя. Плащи были разных цветов: красные, синие, желтые, и от этого грязная, вся в лужах, затянутая дождем площадь казалась пестрой и веселой. «Где же среди них Мария?».
Спустя неделю, на Октябрьской демоне-грации, Серов увидел ее среди приглашенных гостей на одной из боковых трибун. Был ветреный пасмурный день. Военный парад окончился, и. тысячи людей заполнили площадь. Гремел сводный оркестр. Демонстранты несли цветы, пели песни... Серов подошел к Краевой. Что потянуло его к ней, он не знал. То ли ему наскучило среди хорошо знакомых, но официально державшихся с ним людей, и от этого он чувствовал себя сегодня почему-то одиноким, то ли просто было приятно встретиться с ней снова — он не отдавал себе в этом отчета. Мария протянула ему руку, как старому знакомому.
— О, вы, значит, знатный человек! — сказал Серов. Ее рука была холодной и дрожала. — Опять скверная погода, — закончил он, оглядывая ее легкое демисезонное пальто, — а вы так одеты...
— Я чувствую себя хорошо, — сказала Мария, — и не замечаю ни ветра, ни туч. Это ведь большое счастье смотреть парад с трибуны.
Серов улыбнулся.Из боковой улицы выходила колонна демонстрантов. В воздухе проплыл макет большого океанского корабля.
— Наши идут, наши! — воскликнула Мария и вдруг устремилась к лесенке, которая вела вниз с трибуны.
— Куда же вы? — попытался остановить ее Серов.
— Туда, к своим, — ответила Мария, весело глядя на него.
— Ведь вы же только что говорили о счастье стоять на трибуне.
— Ну да, — засмеялась Мария. — Но это счастье я уже испытала, а радости идти в рядах тоже не хочу упустить. — Заметив, что Серов огорчился, Мария предложила: — Хотите, пойдемте со мной. Вы, наверное, привыкли только вот отсюда сверху видеть демонстрантов... — Она осторожно потянула его за руку. — Ну, не раздумывайте!
И снова не отдавая себе отчета в том, хорошо он делает или дурио, Серов пошел за ней. Пока они спускались по лестнице и пробирались сквозь толпу, стоявшую позади трибуны, колонна демонстрантов судостроительного завода уже прошла.
— Видите, мы опоздали, — сказал Серов.
— Ничего не значит, — ответила Мария, — вон идут строители, и мы с ними! — Они пробежали по улочке и, миновав сквер, пристроились к первой незаполненной шеренге. Серов, шагая рядом с Марией, испытывал необыкновенный душевный подъем, будто вернулся в давние молодые годы. Он вместе со всеми кричал «ура» и даже подпевал, когда затянули песню. Затем, однако, нечаянно взглянул на часы, и настроение сразу испортилось — вспомнились срочные штабные дела.
— Мне пора. Хотите, я довезу вас до квартиры, моя машина здесь поблизости... — сказал он Марии.
— Нет, нет... я хочу пройтись пешком, — ответила она решительно и, простившись, затерялась в толпе. Жаль было так расставаться с ней, но ведь и причин, чтобы удерживать молодую женщину, не было.
Позже Серов видел Марию однажды в театре, затем на судостроительном заводе, но она была в кругу друзей и поговорить им так и не пришлось. Меж тем Се-
ров все чаще думал о Марии и убеждался в том, что встречи с ней оставили в его душе глубокий след. Сначала он боролся с этими мыслями, потом привык к ним и даже сознательно стал вызывать в памяти ее образ.
Что же за чувство он испытывал к Марии? Любовь? Нет, ему казалось, что это нечто другое. Пожалуй, точней всего он определил бы его словом «любование». Он любовался Марией, как еще никем и никогда в жизни. В юности, когда он увлекся своей будущей женой, его тянуло к ней неудержимо, казалось, и часа он не может прожить без нее. Позже, в семейной жизни, он испытывал к ней огромную нежность, она была для него другом, без совета которого нельзя решить ни один важный вопрос, чье участие наполовину облегчало любое горе, чья радость делала его удачу двойной удачей.
Он даже сам не заметил, как постепенно страстное нетерпение уступило в их отношениях место спокойной духовной общности. И все-таки ни в юности, ни в зрелых годах он не мог бы даже сразу ответить на простой вопрос — хороша ли она вообще, умна ли она вообще?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145
— Пожалуйста, продолжайте, — сказал Серов.
— Сегодня после работы я шла домой, — продолжала Краева. — Около одного дока меня захватил дождь. Здесь же неподалеку хранился цемент. Порывом ветра брезент, которым он был накрыт, сорвало и унесло в бухту. Двое рабочих стали переносить цемент под навес пакгауза. Понимаете, цемент был в бумажных мешках. По пирсу шли матросы. Один из грузчиков крикнул им: «Подсобите, моряки, добро ведь гибнет». Матросы стали помогать рабочим. Старшина, который был с матросами, сказал: «Я сбегаю на корабль и принесу брезент». В это время подошел офицер. Он спросил у старшины, с какого они корабля и кто им приказал работать. У старшины был жалкий вид, он был весь мокрый и перепачканный цементом. Офицер наказал его, а матросов вернул на корабль. Я пыталась все объяснить офицеру: «Это замечательно, что матросы так поступили, — сказала ему я. — Зачем же такая строгость?» Но он не стал слушать. Вот и все, — закончила Краева и потерла нос платком, зажатым в кулаке.
— А что стало с цементом? — спросил Серов. Он не хотел делать каких-либо выводов, не разобравшись в существе дела.
— К счастью, вскоре, после того как ушел этот офицер, явились другие моряки и помогали нам уже до конца. Но все-таки много бумажных мешков размокло и цемент испортился. — Краева махнула рукой. — Вы не подумайте, что я хочу этим умалить вину заводской администрации. Я говорю о другом...
— Вы, значит, прямо с завода ко мне? — спросил Серов.
- Да...
Серов только сейчас заметил, что руки у Краевой красные и в ссадинах, а на плаще — бурые пятна от цемента. «Носила мешки под дождем, вот и схватила насморк», — подумал он.
— Что же вы хотите от меня?
— Я бы хотела, чтобы вы как депутат и военный начальник поговорили с этим офицером. Может быть, в будущем он... — Краева неожиданно улыбнулась.— Не знаю, входит ли это в ваши депутатские обязанности?
— Я тоже не знаю, — сказал Серов, — но я поговорю обязательно... Вы знаете фамилию офицера?
— Капитан первого ранга Панкратов. Я его не раз видела на заводе.
Серов кивнул. «Характер у моего начальника штаба действительно крутой. Но все же что заставило его так поступить?» — подумал он.Краева встала и, сказав: «До свидания, простите за беспокойство», — пошла к двери.
Дождь барабанил по оконному карнизу. По серым стеклам бежали струйки, и сквозь них, как в тумане, виднелась площадь.
— Вы бы переждали, вон как льет,— сказал Серов, провожая Краеву до двери.
— Ничего. — Она застегнула плащ и ушла.
Серов подошел к окну. По тротуару пробегали прохожие; женщины кутались в прозрачные плащи, блестящие от дождя. Плащи были разных цветов: красные, синие, желтые, и от этого грязная, вся в лужах, затянутая дождем площадь казалась пестрой и веселой. «Где же среди них Мария?».
Спустя неделю, на Октябрьской демоне-грации, Серов увидел ее среди приглашенных гостей на одной из боковых трибун. Был ветреный пасмурный день. Военный парад окончился, и. тысячи людей заполнили площадь. Гремел сводный оркестр. Демонстранты несли цветы, пели песни... Серов подошел к Краевой. Что потянуло его к ней, он не знал. То ли ему наскучило среди хорошо знакомых, но официально державшихся с ним людей, и от этого он чувствовал себя сегодня почему-то одиноким, то ли просто было приятно встретиться с ней снова — он не отдавал себе в этом отчета. Мария протянула ему руку, как старому знакомому.
— О, вы, значит, знатный человек! — сказал Серов. Ее рука была холодной и дрожала. — Опять скверная погода, — закончил он, оглядывая ее легкое демисезонное пальто, — а вы так одеты...
— Я чувствую себя хорошо, — сказала Мария, — и не замечаю ни ветра, ни туч. Это ведь большое счастье смотреть парад с трибуны.
Серов улыбнулся.Из боковой улицы выходила колонна демонстрантов. В воздухе проплыл макет большого океанского корабля.
— Наши идут, наши! — воскликнула Мария и вдруг устремилась к лесенке, которая вела вниз с трибуны.
— Куда же вы? — попытался остановить ее Серов.
— Туда, к своим, — ответила Мария, весело глядя на него.
— Ведь вы же только что говорили о счастье стоять на трибуне.
— Ну да, — засмеялась Мария. — Но это счастье я уже испытала, а радости идти в рядах тоже не хочу упустить. — Заметив, что Серов огорчился, Мария предложила: — Хотите, пойдемте со мной. Вы, наверное, привыкли только вот отсюда сверху видеть демонстрантов... — Она осторожно потянула его за руку. — Ну, не раздумывайте!
И снова не отдавая себе отчета в том, хорошо он делает или дурио, Серов пошел за ней. Пока они спускались по лестнице и пробирались сквозь толпу, стоявшую позади трибуны, колонна демонстрантов судостроительного завода уже прошла.
— Видите, мы опоздали, — сказал Серов.
— Ничего не значит, — ответила Мария, — вон идут строители, и мы с ними! — Они пробежали по улочке и, миновав сквер, пристроились к первой незаполненной шеренге. Серов, шагая рядом с Марией, испытывал необыкновенный душевный подъем, будто вернулся в давние молодые годы. Он вместе со всеми кричал «ура» и даже подпевал, когда затянули песню. Затем, однако, нечаянно взглянул на часы, и настроение сразу испортилось — вспомнились срочные штабные дела.
— Мне пора. Хотите, я довезу вас до квартиры, моя машина здесь поблизости... — сказал он Марии.
— Нет, нет... я хочу пройтись пешком, — ответила она решительно и, простившись, затерялась в толпе. Жаль было так расставаться с ней, но ведь и причин, чтобы удерживать молодую женщину, не было.
Позже Серов видел Марию однажды в театре, затем на судостроительном заводе, но она была в кругу друзей и поговорить им так и не пришлось. Меж тем Се-
ров все чаще думал о Марии и убеждался в том, что встречи с ней оставили в его душе глубокий след. Сначала он боролся с этими мыслями, потом привык к ним и даже сознательно стал вызывать в памяти ее образ.
Что же за чувство он испытывал к Марии? Любовь? Нет, ему казалось, что это нечто другое. Пожалуй, точней всего он определил бы его словом «любование». Он любовался Марией, как еще никем и никогда в жизни. В юности, когда он увлекся своей будущей женой, его тянуло к ней неудержимо, казалось, и часа он не может прожить без нее. Позже, в семейной жизни, он испытывал к ней огромную нежность, она была для него другом, без совета которого нельзя решить ни один важный вопрос, чье участие наполовину облегчало любое горе, чья радость делала его удачу двойной удачей.
Он даже сам не заметил, как постепенно страстное нетерпение уступило в их отношениях место спокойной духовной общности. И все-таки ни в юности, ни в зрелых годах он не мог бы даже сразу ответить на простой вопрос — хороша ли она вообще, умна ли она вообще?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145