..
— Ладно, ладно, ты не слишком прибедняйся,— сжалился над рассказчиком Сенаторов.
— ...Только мы пробрались в конец зала и встали в углу, как угол сразу опустел — нам вежливо уступили место.
Все смотрели на нас.
Такое внимание явно доставляло удовольствие капитану, он чувствовал себя как рыба в воде.
— Ну, пора оценить боевую обстановку,— сказал Полтавцев и, заложив руки за спину, принялся неторопливо оглядывать зал.
Гармонист заиграл фокстрот.
Не успел я и глазом моргнуть, как Матюшин подхватил сидевшую неподалеку полненькую девушку, Михайлов куда-то исчез, а Петров пригласил какую-то женщину примерно своих лет.
Не прошло и минуты, вижу — среди танцующих покачиваются их улыбающиеся физиономии. Они танцевали так старательно, с таким явным удовольствием, словно в жизни не делали ничего приятнее и важнее этого.
В углу остались только мы с Полтавцевым. Я тоже направился было к стоявшей неподалеку крупной дебелой бабе, но капитан схватил меня за локоть.
— Дикари! — прошипел он.— Все разбежались! Останься! Стой здесь!
Что было делать?
«Ну, ладно,— подумал я,— не стоит его огорчать...» Полтавцев внимательно разглядывал женщин, но ни одна из них не задерживала его внимания.
К этому времени кончился первый танец.
Наши танцоры вернулись довольные и, сдерживая возбуждение, негромко делились впечатлениями.
Во время следующего танца повторилось то же самое: ребята при первых же звуках гармони бросились врассыпную, а Полтавцев по-прежнему стоял, заложив руки за спину, и выбирал себе партнершу. Теперь он оглядывал женщин, сидевших вдоль стены на лавках. Он всегда вел себя так: пока на кого-нибудь глаз не положит, не танцует. Ну, а я топтался подле него и то и дело засовывал руки в бездонные карманы своих галифе.
После третьего танца наконец-то капитан сделал стойку. Я заметил это по выражению его глаз. Проследил за его взглядом и в дальнем углу зала увидел рослую крепкую женщину с удивительно красивым, я бы сказал — величаво-красивым лицом.
У капитана было чутье на красивых женщин, собачий нюх: если б их всех упрятали в подземелье, он бы и там их учуял.
— Теперь и мы потанцуем! — проговорил он и хлопнул по плечу старшину Петрова.
Петров все понял без слов — не в первый раз мы вместе ходили на танцы. Он протолкнулся к гармонисту и что-то шепнул тому на ухо. Гармонист, худенький молодой парнишка, с готовностью вскочил и протянул гармонь Петрову, а сам отошел к дверям и извлек из кармана кисет. Петров неторопливо приладил гармочь, потом взял несколько неожиданно громких аккордов. Красивые, стройные звуки наполнили зал. Люди притихли. Все почувствовали, что гармонь попала в руки мастера.
Но Петров вдруг посреди быстрого перебора прервал игру и взглянул на Полтавцева: это был их старый, давно выработанный прием... Когда гармонь выжидающе смолкла, Полтавцев провел руками по своему ржаному чубу и четким неторопливым шагом, подняв голову и улыбаясь, направился к дальнему углу, где на лавке сидела красивая незнакомка и разговаривала с подругой.
Капитан шел с уверенной неторопливостью. Он так нес свои широкие плечи, словно этот его гордый проход по залу был коронным номером субботней программы. Теперь гармонь в такт его ходу приглушенно играла.
Все, кто был в зале, восхищенно смотрели на это церемониальное шествие.
Когда Полтавцев подошел к выбранной им женщине, поклонился ей и, приглашая на танец, протянул руку, Петров на мгновенье смолк, потом резко растянул гармонь и заиграл вальс, да так, что даже безногий не усидел бы на месте...
Гармонь звучала, точно огромный орган. Ее звуки, как ток, пробежали по телу. Однако никто не танцевал: все смотрели на капитана и его избранницу.
На приглашение капитана женщина приподнялась, но полностью не встала, что-то сказала ему. Капитан с лихостью первоклассного строевика щелкнул каблуками и опять протянул руку.
На этот раз женщина даже не приподнялась, только негромко сказала что-то.
И случилось невообразимое: гордый, самолюбивый капитан Полтавцев, побежденный, красный, повернулся и, поджав хвост, побрел к нам. Хорошо еще, что к этому времени пары пустились по кругу и этим в какой-то мере стерли неловкость.
— Матюшин, эту женщину будем брать приступом! Ясно? Сейчас к ней подойдешь ты и пригласишь. Если она и с тобой не пойдет, пригласит Михайлов, если и ему откажет...— Капитан взглянул на меня, с минуту смотрел и, осклабясь, закончил: — Спустим на нее этого красавца мужчину! — Он поправил на мне ремень, одернул гимнастерку и хлопнул по спине: дескать, не сутулься, Пересыпкин, держи хвост морковкой...— Вся надежда на тебя! — сказал он, глядя мне в глаза, и расхохотался. Он пытался замаскировать как-то свою неловкость, оттого и петушился.
Полтавцев подал знак Петрову.
И повторилась сцена похода через весь зал к сидящей на лавке женщине и постыдное возвращение. С той только разницей, что на этот раз исполнителем был не Полтавцев, а коренастый, круглый как мяч Матюшин.
Матюшин тоже промаршировал перед нами, выпятив грудь и задрав подбородок так, словно был не в клубе на танцах, а на плацу обучал новобранцев.
Все следили за ним. В зале царила напряженная тишина.
Когда Матюшин поклонился женщине и протянул ей руку, Петров опять прервал на мгновенье игру и, тут же растянув гармонь во всю ширь, заиграл медленное, удивительно мелодичное танго.
Мне показалось, что на этот раз женщине было неловко отказывать, но она даже не встала, только, вытянув шею, сказала что-то Матюшину, и посрамленный старший лейтенант покатился к нам в угол.
Обратный путь он проделал гораздо быстрее, так часто семеня своими короткими ножками, словно ступал по льду и боялся, что лед проломится.
Полтавцева ничуть не огорчило поражение старшего лейтенанта.
Напротив, он даже обрадовался и, похохатывая, обернулся к сержанту Михайлову:
— Ну, Женечка, будь молодцом! Ты только как-нибудь подними ее, от лавки оторви, а остальное я беру на себя.
Петров и этот танец закончил пораньше. Он знал, что капитан так легко не отступится и бросит в атаку Михайлова. Так оно и случилось. Полтавцев силой погнал молодого сержанта в угол, где сидела неприступная красавица.
Михайлов шутя перекрестился и, всем видом выражая вежливость и сдержанность, пошел. Присутствующим в зале все больше нравилось это неожиданное представление, они с интересом ждали, что же будет дальше.
Точно так же, как и его предшественники, Михайлов пригласил заупрямившуюся женщину. И все остальное тоже в точности повторилось.
Но сержант не растерялся: получив отказ, он тут же подхватил прежнюю партнершу и скользящим шагом ступил в круг.
— Эх, была не была! — проговорил тогда Полтавцев и, по своему обыкновению поводя плечами, с гордым и независимым видом во второй раз направился к красавице, которая из-за непрекращающихся атак вдруг сделалась центром внимания всего зала.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95
— Ладно, ладно, ты не слишком прибедняйся,— сжалился над рассказчиком Сенаторов.
— ...Только мы пробрались в конец зала и встали в углу, как угол сразу опустел — нам вежливо уступили место.
Все смотрели на нас.
Такое внимание явно доставляло удовольствие капитану, он чувствовал себя как рыба в воде.
— Ну, пора оценить боевую обстановку,— сказал Полтавцев и, заложив руки за спину, принялся неторопливо оглядывать зал.
Гармонист заиграл фокстрот.
Не успел я и глазом моргнуть, как Матюшин подхватил сидевшую неподалеку полненькую девушку, Михайлов куда-то исчез, а Петров пригласил какую-то женщину примерно своих лет.
Не прошло и минуты, вижу — среди танцующих покачиваются их улыбающиеся физиономии. Они танцевали так старательно, с таким явным удовольствием, словно в жизни не делали ничего приятнее и важнее этого.
В углу остались только мы с Полтавцевым. Я тоже направился было к стоявшей неподалеку крупной дебелой бабе, но капитан схватил меня за локоть.
— Дикари! — прошипел он.— Все разбежались! Останься! Стой здесь!
Что было делать?
«Ну, ладно,— подумал я,— не стоит его огорчать...» Полтавцев внимательно разглядывал женщин, но ни одна из них не задерживала его внимания.
К этому времени кончился первый танец.
Наши танцоры вернулись довольные и, сдерживая возбуждение, негромко делились впечатлениями.
Во время следующего танца повторилось то же самое: ребята при первых же звуках гармони бросились врассыпную, а Полтавцев по-прежнему стоял, заложив руки за спину, и выбирал себе партнершу. Теперь он оглядывал женщин, сидевших вдоль стены на лавках. Он всегда вел себя так: пока на кого-нибудь глаз не положит, не танцует. Ну, а я топтался подле него и то и дело засовывал руки в бездонные карманы своих галифе.
После третьего танца наконец-то капитан сделал стойку. Я заметил это по выражению его глаз. Проследил за его взглядом и в дальнем углу зала увидел рослую крепкую женщину с удивительно красивым, я бы сказал — величаво-красивым лицом.
У капитана было чутье на красивых женщин, собачий нюх: если б их всех упрятали в подземелье, он бы и там их учуял.
— Теперь и мы потанцуем! — проговорил он и хлопнул по плечу старшину Петрова.
Петров все понял без слов — не в первый раз мы вместе ходили на танцы. Он протолкнулся к гармонисту и что-то шепнул тому на ухо. Гармонист, худенький молодой парнишка, с готовностью вскочил и протянул гармонь Петрову, а сам отошел к дверям и извлек из кармана кисет. Петров неторопливо приладил гармочь, потом взял несколько неожиданно громких аккордов. Красивые, стройные звуки наполнили зал. Люди притихли. Все почувствовали, что гармонь попала в руки мастера.
Но Петров вдруг посреди быстрого перебора прервал игру и взглянул на Полтавцева: это был их старый, давно выработанный прием... Когда гармонь выжидающе смолкла, Полтавцев провел руками по своему ржаному чубу и четким неторопливым шагом, подняв голову и улыбаясь, направился к дальнему углу, где на лавке сидела красивая незнакомка и разговаривала с подругой.
Капитан шел с уверенной неторопливостью. Он так нес свои широкие плечи, словно этот его гордый проход по залу был коронным номером субботней программы. Теперь гармонь в такт его ходу приглушенно играла.
Все, кто был в зале, восхищенно смотрели на это церемониальное шествие.
Когда Полтавцев подошел к выбранной им женщине, поклонился ей и, приглашая на танец, протянул руку, Петров на мгновенье смолк, потом резко растянул гармонь и заиграл вальс, да так, что даже безногий не усидел бы на месте...
Гармонь звучала, точно огромный орган. Ее звуки, как ток, пробежали по телу. Однако никто не танцевал: все смотрели на капитана и его избранницу.
На приглашение капитана женщина приподнялась, но полностью не встала, что-то сказала ему. Капитан с лихостью первоклассного строевика щелкнул каблуками и опять протянул руку.
На этот раз женщина даже не приподнялась, только негромко сказала что-то.
И случилось невообразимое: гордый, самолюбивый капитан Полтавцев, побежденный, красный, повернулся и, поджав хвост, побрел к нам. Хорошо еще, что к этому времени пары пустились по кругу и этим в какой-то мере стерли неловкость.
— Матюшин, эту женщину будем брать приступом! Ясно? Сейчас к ней подойдешь ты и пригласишь. Если она и с тобой не пойдет, пригласит Михайлов, если и ему откажет...— Капитан взглянул на меня, с минуту смотрел и, осклабясь, закончил: — Спустим на нее этого красавца мужчину! — Он поправил на мне ремень, одернул гимнастерку и хлопнул по спине: дескать, не сутулься, Пересыпкин, держи хвост морковкой...— Вся надежда на тебя! — сказал он, глядя мне в глаза, и расхохотался. Он пытался замаскировать как-то свою неловкость, оттого и петушился.
Полтавцев подал знак Петрову.
И повторилась сцена похода через весь зал к сидящей на лавке женщине и постыдное возвращение. С той только разницей, что на этот раз исполнителем был не Полтавцев, а коренастый, круглый как мяч Матюшин.
Матюшин тоже промаршировал перед нами, выпятив грудь и задрав подбородок так, словно был не в клубе на танцах, а на плацу обучал новобранцев.
Все следили за ним. В зале царила напряженная тишина.
Когда Матюшин поклонился женщине и протянул ей руку, Петров опять прервал на мгновенье игру и, тут же растянув гармонь во всю ширь, заиграл медленное, удивительно мелодичное танго.
Мне показалось, что на этот раз женщине было неловко отказывать, но она даже не встала, только, вытянув шею, сказала что-то Матюшину, и посрамленный старший лейтенант покатился к нам в угол.
Обратный путь он проделал гораздо быстрее, так часто семеня своими короткими ножками, словно ступал по льду и боялся, что лед проломится.
Полтавцева ничуть не огорчило поражение старшего лейтенанта.
Напротив, он даже обрадовался и, похохатывая, обернулся к сержанту Михайлову:
— Ну, Женечка, будь молодцом! Ты только как-нибудь подними ее, от лавки оторви, а остальное я беру на себя.
Петров и этот танец закончил пораньше. Он знал, что капитан так легко не отступится и бросит в атаку Михайлова. Так оно и случилось. Полтавцев силой погнал молодого сержанта в угол, где сидела неприступная красавица.
Михайлов шутя перекрестился и, всем видом выражая вежливость и сдержанность, пошел. Присутствующим в зале все больше нравилось это неожиданное представление, они с интересом ждали, что же будет дальше.
Точно так же, как и его предшественники, Михайлов пригласил заупрямившуюся женщину. И все остальное тоже в точности повторилось.
Но сержант не растерялся: получив отказ, он тут же подхватил прежнюю партнершу и скользящим шагом ступил в круг.
— Эх, была не была! — проговорил тогда Полтавцев и, по своему обыкновению поводя плечами, с гордым и независимым видом во второй раз направился к красавице, которая из-за непрекращающихся атак вдруг сделалась центром внимания всего зала.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95