Рассказы
ВМЕСТО ВСТУПЛЕНИЯ
(Несколько слов о Георгии Хведурели)
Впервые я встретил его на Волховском фронте.
Это было тяжелое время.
Догорал август сорок второго года, дымный, кровавый август, предшествовавший памятной Синявинской операции.
Ленинградский и Волховский фронты готовились тогда к первой попытке прорыва блокады.
Представить всю сложность и трудность подготовки наступательной операции крупного войскового соединения может лишь от, кто непосредственно участвовал в подобных делах. Только ому известно, только тому понятно, сколько сил и умения, сколько энергии и знаний требуется для успешного завершения этого сложнейшего процесса, какие суровые испытания предстоят каждому воину, начиная с генерала ц кончая простым солдатом. Подготовка наступлению поистине дело не менее тяжкое, чем самый крово-ролитный бой, чем ожесточенная рукопашная схватка.
Именно такие напряженные дни переживал в ту пору и наш артиллерийский полк Резерва Главного Командования.
Однажды ранним утром я направился в штаб армии для уточнения боевой задачи полка в предстоящей операции, и, как всегда таких случаях, были у меня также мелкие поручения.
Штаб армии располагался в густом сосновом бору.
Служебные и жилые землянки были вырыты на значительном расстоянии друг от друга, поэтому полевое управление штаба занимало огромную территорию. По этой-то территории я и бродил в поиске нужных мне отделов.
А знаете ли, как трудно найти нужный вам отдел или войскового начальника в полевом управлении армейского штаба? Можно [асами ходить вокруг землянки, которую ищешь, и не подозревать, [то она у тебя под носом.
И спросить-то нельзя: можно вызвать подозрение, и вместо ответа сдадут тебя с рук на руки патрульным. А те начнут «устанавливать» не спеша твою личность; в итоге пропадет если не весь день, то полдня по крайней мере.
Извивающиеся и переплетающиеся тропинки можно было различить лишь по более сухой и притоптанной траве. Вдоль тропинок кое-где торчали фанерные стрелки-указатели с сокращенными названиями отделов и подотделов штаба или же фамилиями начальников военно-полевых управлений. Так что разгадать
эти «иероглифы» непосвященному человеку было почти невозможно.
До сих пор помню, как искал я местонахождение армейского отдела снабжения горючим, чтобы получить дополнительный лимит на бензин. Несколько раз обошел я какую-то землянку, над входом в которую красовалась табличка, в точности такая, какие бывают на могилах. На этой табличке красным карандашом были выведены три буквы: «ОГС». Оказалось, что именно сюда надо было мне зайти, но узнал я об этом лишь с помощью одного сердобольного майора, который, сжалившись, разъяснил, что ОГС означает отдел горюче-смазочных материалов, который мне-то как раз и был нужен.
Но разве так легко встретить сердобольных людей среди штабистов крупного войскового соединения! Большинство штабистов с папками в руках проносились мимо с такими хмурыми и неприступными лицами, что вряд ли нашелся бы храбрец, который отважился бы остановить кого-нибудь из них и задать вопрос. Вечная спешка и тяжкое бремя ответственности сделали их неразговорчивыми и замкнутыми.
В полной растерянности стоял я на пересечении двух наиболее широких и утоптанных (следовательно, главных!) тропинок, решив подождать, авось появится какой-либо командир с артиллерийскими знаками различия, и у него узнать нужные мне сведения.
Вдруг метрах этак в двадцати от себя я заметил прислонившегося плечом к стволу высокой сосны рослого командира. Он стоял у края тропинки, держа перед собой раскрытую карту.
Я несмело приблизился к нему и присмотрелся. Странно, но в его облике почудилось мне нечто знакомое.
Он внимательно разглядывал полевую карту и что-то помечал на ней.
Стройный, плечистый, с широченной грудью, щеголевато одетый, он показался мне очень привлекательным. С горбинкой нос, каштановые волосы, коротко подстриженные усы, черные вразлет брови, веки, полуприкрывающие глаза, отчеркнуты темными ресницами...
Было в его наружности что-то от старых офицеров лермонтовских времен, благородный облик которых отшлифовывался из поколения в поколение.
Я незаметно обошел его со всех сторон.
Туго затянутый пояс подчеркивал его тонкую талию. Револьвер висел на длинном ремне, как носят моряки. Плотно облегавшие бриджи с красным артиллерийским кантом ловко сидели на нем, так же как и сапоги с опущенными гармошкой голенищами. «Вот это командир!» —- с восторгом подумал я.
Почувствовав, видимо, мой пристальный взгляд, он повернул голову, и глаза наши встретились.
Резко отделившись от сосны, офицер сделал шаг мне навстречу.
Мне неодолимо захотелось броситься к нему и заключить в свои объятия, но подполковничьи шпалы на его полевых петлицах удержали меня на месте.
— Капитан,— воскликнул он,— вы грузин?! Секунда — и мы уже обнимали друг друга.
— Представьте, за все время, как был создан Волховский фронт, я не встретил ни одного земляка, вы первый! Кажется, я и говорить-то по-грузински разучился,— шутливо пожаловался он и легко опустился на землю.— Садись, садись, да поскорее рассказывай, кто ты такой есть, откуда, из каких краев, где служишь!..
Не прошло и нескольких минут, как мы довольно много знали друг о друге.
Оба мы оказались уроженцами не только одного города, но и одного района — Верэ, все детство и отрочество провели бок о бок, только никогда не встречались.
Я жил на улице, параллельной Белинского, называвшейся тогда улицей Святополка-Мирского, затемненной зелеными кротами огромных старых лип, а он — на Гунибской, нынешней Барсова.
Мы оба хорошо помнили Тифлис тех времен: и торчащую на Гунибской улице красную кирпичную водокачку, за которой находилось поле с вечно выгоревшей от солнца травой, где мы оба, называется, гоняли мяч и играли с товарищами в разные игры: сехарду, лахти, «осла». Одно время он даже учился в нашей школе, известной своими добрыми традициями,— 25-й...
Биография Хведурели ничем особым не отличалась от биографии его ровесников. Восемнадцати лет он поступил на строительный факультет индустриального института. Увлекся футболом, даже входил в состав сборной института. Когда началась война с белофиннами, неожиданно для всех бросил институт и поступил курсантом в ТАУ, Тбилисское артиллерийское училище, где его отец, бывший офицер царской армии, одним из первых перешедший на сторону революции, вел курс артиллерии. В тридцать девятом году, когда его сверстники заканчивали институт, Хведурели уже воевал на финском фронте. Получив ранение, он вскоре был демобилизован, вернулся в родной город и продолжил прерванную учебу в своем институте.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95
ВМЕСТО ВСТУПЛЕНИЯ
(Несколько слов о Георгии Хведурели)
Впервые я встретил его на Волховском фронте.
Это было тяжелое время.
Догорал август сорок второго года, дымный, кровавый август, предшествовавший памятной Синявинской операции.
Ленинградский и Волховский фронты готовились тогда к первой попытке прорыва блокады.
Представить всю сложность и трудность подготовки наступательной операции крупного войскового соединения может лишь от, кто непосредственно участвовал в подобных делах. Только ому известно, только тому понятно, сколько сил и умения, сколько энергии и знаний требуется для успешного завершения этого сложнейшего процесса, какие суровые испытания предстоят каждому воину, начиная с генерала ц кончая простым солдатом. Подготовка наступлению поистине дело не менее тяжкое, чем самый крово-ролитный бой, чем ожесточенная рукопашная схватка.
Именно такие напряженные дни переживал в ту пору и наш артиллерийский полк Резерва Главного Командования.
Однажды ранним утром я направился в штаб армии для уточнения боевой задачи полка в предстоящей операции, и, как всегда таких случаях, были у меня также мелкие поручения.
Штаб армии располагался в густом сосновом бору.
Служебные и жилые землянки были вырыты на значительном расстоянии друг от друга, поэтому полевое управление штаба занимало огромную территорию. По этой-то территории я и бродил в поиске нужных мне отделов.
А знаете ли, как трудно найти нужный вам отдел или войскового начальника в полевом управлении армейского штаба? Можно [асами ходить вокруг землянки, которую ищешь, и не подозревать, [то она у тебя под носом.
И спросить-то нельзя: можно вызвать подозрение, и вместо ответа сдадут тебя с рук на руки патрульным. А те начнут «устанавливать» не спеша твою личность; в итоге пропадет если не весь день, то полдня по крайней мере.
Извивающиеся и переплетающиеся тропинки можно было различить лишь по более сухой и притоптанной траве. Вдоль тропинок кое-где торчали фанерные стрелки-указатели с сокращенными названиями отделов и подотделов штаба или же фамилиями начальников военно-полевых управлений. Так что разгадать
эти «иероглифы» непосвященному человеку было почти невозможно.
До сих пор помню, как искал я местонахождение армейского отдела снабжения горючим, чтобы получить дополнительный лимит на бензин. Несколько раз обошел я какую-то землянку, над входом в которую красовалась табличка, в точности такая, какие бывают на могилах. На этой табличке красным карандашом были выведены три буквы: «ОГС». Оказалось, что именно сюда надо было мне зайти, но узнал я об этом лишь с помощью одного сердобольного майора, который, сжалившись, разъяснил, что ОГС означает отдел горюче-смазочных материалов, который мне-то как раз и был нужен.
Но разве так легко встретить сердобольных людей среди штабистов крупного войскового соединения! Большинство штабистов с папками в руках проносились мимо с такими хмурыми и неприступными лицами, что вряд ли нашелся бы храбрец, который отважился бы остановить кого-нибудь из них и задать вопрос. Вечная спешка и тяжкое бремя ответственности сделали их неразговорчивыми и замкнутыми.
В полной растерянности стоял я на пересечении двух наиболее широких и утоптанных (следовательно, главных!) тропинок, решив подождать, авось появится какой-либо командир с артиллерийскими знаками различия, и у него узнать нужные мне сведения.
Вдруг метрах этак в двадцати от себя я заметил прислонившегося плечом к стволу высокой сосны рослого командира. Он стоял у края тропинки, держа перед собой раскрытую карту.
Я несмело приблизился к нему и присмотрелся. Странно, но в его облике почудилось мне нечто знакомое.
Он внимательно разглядывал полевую карту и что-то помечал на ней.
Стройный, плечистый, с широченной грудью, щеголевато одетый, он показался мне очень привлекательным. С горбинкой нос, каштановые волосы, коротко подстриженные усы, черные вразлет брови, веки, полуприкрывающие глаза, отчеркнуты темными ресницами...
Было в его наружности что-то от старых офицеров лермонтовских времен, благородный облик которых отшлифовывался из поколения в поколение.
Я незаметно обошел его со всех сторон.
Туго затянутый пояс подчеркивал его тонкую талию. Револьвер висел на длинном ремне, как носят моряки. Плотно облегавшие бриджи с красным артиллерийским кантом ловко сидели на нем, так же как и сапоги с опущенными гармошкой голенищами. «Вот это командир!» —- с восторгом подумал я.
Почувствовав, видимо, мой пристальный взгляд, он повернул голову, и глаза наши встретились.
Резко отделившись от сосны, офицер сделал шаг мне навстречу.
Мне неодолимо захотелось броситься к нему и заключить в свои объятия, но подполковничьи шпалы на его полевых петлицах удержали меня на месте.
— Капитан,— воскликнул он,— вы грузин?! Секунда — и мы уже обнимали друг друга.
— Представьте, за все время, как был создан Волховский фронт, я не встретил ни одного земляка, вы первый! Кажется, я и говорить-то по-грузински разучился,— шутливо пожаловался он и легко опустился на землю.— Садись, садись, да поскорее рассказывай, кто ты такой есть, откуда, из каких краев, где служишь!..
Не прошло и нескольких минут, как мы довольно много знали друг о друге.
Оба мы оказались уроженцами не только одного города, но и одного района — Верэ, все детство и отрочество провели бок о бок, только никогда не встречались.
Я жил на улице, параллельной Белинского, называвшейся тогда улицей Святополка-Мирского, затемненной зелеными кротами огромных старых лип, а он — на Гунибской, нынешней Барсова.
Мы оба хорошо помнили Тифлис тех времен: и торчащую на Гунибской улице красную кирпичную водокачку, за которой находилось поле с вечно выгоревшей от солнца травой, где мы оба, называется, гоняли мяч и играли с товарищами в разные игры: сехарду, лахти, «осла». Одно время он даже учился в нашей школе, известной своими добрыми традициями,— 25-й...
Биография Хведурели ничем особым не отличалась от биографии его ровесников. Восемнадцати лет он поступил на строительный факультет индустриального института. Увлекся футболом, даже входил в состав сборной института. Когда началась война с белофиннами, неожиданно для всех бросил институт и поступил курсантом в ТАУ, Тбилисское артиллерийское училище, где его отец, бывший офицер царской армии, одним из первых перешедший на сторону революции, вел курс артиллерии. В тридцать девятом году, когда его сверстники заканчивали институт, Хведурели уже воевал на финском фронте. Получив ранение, он вскоре был демобилизован, вернулся в родной город и продолжил прерванную учебу в своем институте.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95