Взглянув на меня одним глазом, он вместо приветствия помахал мне рукой: давай, мол, присаживайся, и, пока не кончил читать, головы не поднял.
У полковника было одно уязвимое место: он не получил высшего образования. Поэтому выше командира полка не поднялся, хотя войну начинал в звании майора и в должности заместителя командира полка.
Бумаг Шугаев терпеть не мог и даже побаивался их. По этой причине любой документ, приходивший на его имя, он читал с таким вниманием (и по нескольку раз!), что, казалось, заучивал его наизусть.
Пока полковник читал, санинструктор сержант Зина Громова, дородная и бойкая девушка, принесла мне чай в граненом стакане толстого зеленого стекла и кокетливо сказала:
— Уж насчет блюдечка не обессудьте...
Я взял у Зины стакан и невольно проводил долгим взглядом ее ладную, обтянутую гимнастеркой фигуру.
-- Ну-ка, ну-ка, отставить шуточки! А то, гляди, обожжешься! - не отрывая глаз от бумажки, проговорил полковник,— Ишь, смотрит как кот на масло!
— Никуда я не смотрю, - с нарочитой обидой отозвался я, отхлебывая чай и немало удивляясь его способности все замечать. «Хитер, бестия!» — подумал я.
— Знаю вас, кавалеров-артиллеристов! — таким тоном протянул полковник, как будто сам не был артиллеристом.— Да вас в порядочный дом и впускать-то нельзя! Если только есть девушки, держи с вами ухо востро!
— Каждый мерит на свой аршин! — не сдавался я.— А что касается артиллеристов, то мы не хуже других умеем уважать женщин...
Полковник громко расхохотался, вместе со стулом откидываясь назад:
— Еще бы! Пусти козла в огород...
Я догадался, что веселье полковника было вызвано совсем не нашим с ним обменом любезностями, а содержанием бумажки, которую он наконец кончил читать. «Интересно, что там такое написано?» — подумал я.
— Да-да! Вот именно, козла в огород! — повторил полковник, не переставая смеяться.— Сержант Зина! — На минутку выглянуло девичье лицо. — Пока капитан здесь, ты старайся на глаза ему не попадаться, не то непременно сглазит! Такой уж глаз у него дурной! — по-солдатски грубовато, но беззлобно шутил полковник, вытирая выступившие на глаза слезы.— А теперь послушай, что я тебе скажу,— совсем другим тоном начал он, устремив на меня свой всегда как бы чуть затуманенный взгляд,— начальник артиллерийского снабжения армии пишет, чтобы мы немедленно перебросили в Окуловку всю технику, нуждающуюся в ремонте. Слыхал о такой станции по Октябрьской железной дороге? Так вот, там находятся артмастерские. Надо воспользоваться случаем и отправить туда два поврежденных орудия с третьей батареи и несколько автомашин, которые давно нуждаются в капитальном ремонте. Ты видишь, сейчас все тихо. Я думаю, еще неделю фрицы переждут, дальше — будь здоров возьмутся за дело! А стрелковые части без нас все равно как цыплята без курицы, только и знают что на месте топтаться... Ты будешь руководить этой операцией. С тобой поедет мой помощник по хозяйственной части капитан Кругляков и арттехник Докучаев, а также политрук Ваганян — у них инструктаж такой. Ну, все! Действуй, как подобает артиллеристу. Сегодня же собирайтесь — ив путь! Давай сразу же и попрощаемся... Документы, какие надо, выпиши сам. Вместо себя оставь первого помощника. Каждые два дня письменно вводи меня в курс дела. Ну, счастливого пути и попутного ветра!.. - Полковник снова перешел на шуточный тон: — Эй, сержант Зина, осторожнее! Начальник штаба идет. Смотри, он и тебя прихватит с собой, а потом ищи ветра в поле!
—- Хорошее у вас представление о вашем начштаба! — заметил я.
— Не обижайся, капитан! — хлопнул меня по плечу полков ник.— Разве можно жить без шутки? И тем более,— он лукаво мне подмигнул,— когда в шутке есть доля правды! — Он снова захохотал.— Ну, действуй! Не теряйся и помни: настоящий артиллерист бьет только в цель. Не робей, если иной раз своих взгреешь, чужие еще больше бояться будут!..
Мне жаль было расставаться с тихим сосняком и теплыми, чистыми землянками. Ведь так сладко я давно не спал. Управившись с делами, а в делах у начштаба нехватки нет, я отправлялся на боковую и до утра спал как убитый. И главное, можно было лечь в постель раздетым. А это в условиях фронта невероятная роскошь!..
На следующее утро мы были уже на станции Окуловка.
В годы блокады, когда Московско-Ленинградскую железную дорогу немцы перерезали в районе Тосно — Любани, Окуловка стала прифронтовой станцией, и ее значение резко возросло. Здесь находилось большое депо, ремонтные мастерские. Население оставалось на местах.
В отличие от многих прифронтовых городов, где жизнь почти замерла, Окуловка мне показалась необычайно оживленной. На станции маневрировали паровозы, то одни, то с вагонами, высокие трубы депо густо дымили. В раскрытых воротах корпусов виднелись поставленные на ремонт паровозы и хлопотавшие вокруг них рабочие. Некоторые вагоны и паровозы ремонтировали тут же, под открытым небом.
На станции все время толпился народ. Военных тоже было достаточно, но такого количества штатских я не видел давно! Мне, фронтовику, отвыкшему от мирной жизни, все это было в диковинку.
Уже смеркалось, когда мы покончили с делами: орудия сдали в мастерские, автомашины поставили на ремонт, у военного коменданта заверили свои командировочные удостоверения — и впервые за войну мы вдруг почувствовали, что сегодня нам больше нечего было делать!..
Пожалуй, и в бою я так не терялся, как растерялся в этой неожиданной ситуации.
Привыкший к постоянному напряжению, к своеобразному ритму фронтовой жизни, я чувствовал себя потерянным и, попросту говоря, начал задыхаться как рыба, выброшенная на берег.
Я не знал, что мне делать, куда идти, чем себя занять.
Помню, я даже подумал, что же я буду делать после окончания войны: неужели так же бессмысленно слоняться из угла в угол?
Да, сложная штука - привычка! Оказывается, человек даже к войне привыкает! Я понял это в тот памятный вечер в Окуловке, когда, закончив все дела, не знал, куда себя девать. К непривычному не привыкнешь, от привычного не отвыкнешь, — вот в каком примерно положении я находился.
Однако далеко не все думали так...
Капитан Кругляков, седой интендант с брюшком, который был на двадцать с лишним лет старше меня, не скрывал радости — таким веселым я давно его не видел.
- Ах какие девушки в этой богом забытой Окуловке! В железнодорожном клубе, говорят, по вечерам танцы... Охо-хо, как мы погуляем! — потирал руки Кругляков.
Я прожил четверть века, считал себя чуть ли не пожилым человеком. А уж сорокасемилетний Кругляков и вовсе казался мне стариком. Я искренне удивлялся его эпикурейским наклонностям. Чрезмерную бойкость капитана, его неутомимый и жадный интерес к жизни я объяснял легкомыслием и недостатком ума и про себя немного его жалел.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95
У полковника было одно уязвимое место: он не получил высшего образования. Поэтому выше командира полка не поднялся, хотя войну начинал в звании майора и в должности заместителя командира полка.
Бумаг Шугаев терпеть не мог и даже побаивался их. По этой причине любой документ, приходивший на его имя, он читал с таким вниманием (и по нескольку раз!), что, казалось, заучивал его наизусть.
Пока полковник читал, санинструктор сержант Зина Громова, дородная и бойкая девушка, принесла мне чай в граненом стакане толстого зеленого стекла и кокетливо сказала:
— Уж насчет блюдечка не обессудьте...
Я взял у Зины стакан и невольно проводил долгим взглядом ее ладную, обтянутую гимнастеркой фигуру.
-- Ну-ка, ну-ка, отставить шуточки! А то, гляди, обожжешься! - не отрывая глаз от бумажки, проговорил полковник,— Ишь, смотрит как кот на масло!
— Никуда я не смотрю, - с нарочитой обидой отозвался я, отхлебывая чай и немало удивляясь его способности все замечать. «Хитер, бестия!» — подумал я.
— Знаю вас, кавалеров-артиллеристов! — таким тоном протянул полковник, как будто сам не был артиллеристом.— Да вас в порядочный дом и впускать-то нельзя! Если только есть девушки, держи с вами ухо востро!
— Каждый мерит на свой аршин! — не сдавался я.— А что касается артиллеристов, то мы не хуже других умеем уважать женщин...
Полковник громко расхохотался, вместе со стулом откидываясь назад:
— Еще бы! Пусти козла в огород...
Я догадался, что веселье полковника было вызвано совсем не нашим с ним обменом любезностями, а содержанием бумажки, которую он наконец кончил читать. «Интересно, что там такое написано?» — подумал я.
— Да-да! Вот именно, козла в огород! — повторил полковник, не переставая смеяться.— Сержант Зина! — На минутку выглянуло девичье лицо. — Пока капитан здесь, ты старайся на глаза ему не попадаться, не то непременно сглазит! Такой уж глаз у него дурной! — по-солдатски грубовато, но беззлобно шутил полковник, вытирая выступившие на глаза слезы.— А теперь послушай, что я тебе скажу,— совсем другим тоном начал он, устремив на меня свой всегда как бы чуть затуманенный взгляд,— начальник артиллерийского снабжения армии пишет, чтобы мы немедленно перебросили в Окуловку всю технику, нуждающуюся в ремонте. Слыхал о такой станции по Октябрьской железной дороге? Так вот, там находятся артмастерские. Надо воспользоваться случаем и отправить туда два поврежденных орудия с третьей батареи и несколько автомашин, которые давно нуждаются в капитальном ремонте. Ты видишь, сейчас все тихо. Я думаю, еще неделю фрицы переждут, дальше — будь здоров возьмутся за дело! А стрелковые части без нас все равно как цыплята без курицы, только и знают что на месте топтаться... Ты будешь руководить этой операцией. С тобой поедет мой помощник по хозяйственной части капитан Кругляков и арттехник Докучаев, а также политрук Ваганян — у них инструктаж такой. Ну, все! Действуй, как подобает артиллеристу. Сегодня же собирайтесь — ив путь! Давай сразу же и попрощаемся... Документы, какие надо, выпиши сам. Вместо себя оставь первого помощника. Каждые два дня письменно вводи меня в курс дела. Ну, счастливого пути и попутного ветра!.. - Полковник снова перешел на шуточный тон: — Эй, сержант Зина, осторожнее! Начальник штаба идет. Смотри, он и тебя прихватит с собой, а потом ищи ветра в поле!
—- Хорошее у вас представление о вашем начштаба! — заметил я.
— Не обижайся, капитан! — хлопнул меня по плечу полков ник.— Разве можно жить без шутки? И тем более,— он лукаво мне подмигнул,— когда в шутке есть доля правды! — Он снова захохотал.— Ну, действуй! Не теряйся и помни: настоящий артиллерист бьет только в цель. Не робей, если иной раз своих взгреешь, чужие еще больше бояться будут!..
Мне жаль было расставаться с тихим сосняком и теплыми, чистыми землянками. Ведь так сладко я давно не спал. Управившись с делами, а в делах у начштаба нехватки нет, я отправлялся на боковую и до утра спал как убитый. И главное, можно было лечь в постель раздетым. А это в условиях фронта невероятная роскошь!..
На следующее утро мы были уже на станции Окуловка.
В годы блокады, когда Московско-Ленинградскую железную дорогу немцы перерезали в районе Тосно — Любани, Окуловка стала прифронтовой станцией, и ее значение резко возросло. Здесь находилось большое депо, ремонтные мастерские. Население оставалось на местах.
В отличие от многих прифронтовых городов, где жизнь почти замерла, Окуловка мне показалась необычайно оживленной. На станции маневрировали паровозы, то одни, то с вагонами, высокие трубы депо густо дымили. В раскрытых воротах корпусов виднелись поставленные на ремонт паровозы и хлопотавшие вокруг них рабочие. Некоторые вагоны и паровозы ремонтировали тут же, под открытым небом.
На станции все время толпился народ. Военных тоже было достаточно, но такого количества штатских я не видел давно! Мне, фронтовику, отвыкшему от мирной жизни, все это было в диковинку.
Уже смеркалось, когда мы покончили с делами: орудия сдали в мастерские, автомашины поставили на ремонт, у военного коменданта заверили свои командировочные удостоверения — и впервые за войну мы вдруг почувствовали, что сегодня нам больше нечего было делать!..
Пожалуй, и в бою я так не терялся, как растерялся в этой неожиданной ситуации.
Привыкший к постоянному напряжению, к своеобразному ритму фронтовой жизни, я чувствовал себя потерянным и, попросту говоря, начал задыхаться как рыба, выброшенная на берег.
Я не знал, что мне делать, куда идти, чем себя занять.
Помню, я даже подумал, что же я буду делать после окончания войны: неужели так же бессмысленно слоняться из угла в угол?
Да, сложная штука - привычка! Оказывается, человек даже к войне привыкает! Я понял это в тот памятный вечер в Окуловке, когда, закончив все дела, не знал, куда себя девать. К непривычному не привыкнешь, от привычного не отвыкнешь, — вот в каком примерно положении я находился.
Однако далеко не все думали так...
Капитан Кругляков, седой интендант с брюшком, который был на двадцать с лишним лет старше меня, не скрывал радости — таким веселым я давно его не видел.
- Ах какие девушки в этой богом забытой Окуловке! В железнодорожном клубе, говорят, по вечерам танцы... Охо-хо, как мы погуляем! — потирал руки Кругляков.
Я прожил четверть века, считал себя чуть ли не пожилым человеком. А уж сорокасемилетний Кругляков и вовсе казался мне стариком. Я искренне удивлялся его эпикурейским наклонностям. Чрезмерную бойкость капитана, его неутомимый и жадный интерес к жизни я объяснял легкомыслием и недостатком ума и про себя немного его жалел.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95