Ведь она была выше многих!
Чтобы попасть в котельную, нам пришлось пройти по длинному узкому коридору. Этот коридор, оказывается, служил складом для реквизита. По его стенам были развешаны театральные костюмы, тут же можно было видеть всевозможную бутафорию. На одной стене висели парики и косы разного цвета, старинные локоны и также, представьте себе, мужские усы и бороды — всевозможных фасонов и цветов.
Я скользнул по ним взглядом: нет ли тут усов Яшки-артиллериста, которые показались Галине похожими на мои? И тут же увидел их мирно висящими в уголке! То, что они попались мне на глаза, было чистой случайностью — нарочно я бы никак не смог их отыскать среди множества усов и бород, которыми была увешана стена.
В тот день дело у меня удивительно спорилось, все удавалось наилучшим образом, работа так и горела в руках. Ремонт котла мы взяли полностью на себя и много успели сделать за один раз с моими ребятами.
Ну и хитер человеческий глаз — порой и скрытое увидит! Я чувствовал, что понравился Галине.
Когда мы закончили работу, заместитель директора поблагодарил меня и сказал в заключение: «Двери нашего театра для вас всегда открыты, всякий раз, как будет досуг, берите с собой ваших ребят и приезжайте, будем рады видеть вас на любом спектакле.— И добавил предусмотрительно: — Возьмем шефство друг над другом».
Заместитель директора признался мне, что самым трудным для театра была заготовка топлива. Каменного угля больше не было, котел топили дровами. А распилка и доставка дров требовали рабочих рук.
Так я подружился с заместителем директора Ленинградского театра оперетты, и эта дружба, как вы увидите, впоследствии очень мне пригодилась.
На следующий вечер я пошел к Галине. Никакого нахальства, никакой напористости, приказал я себе.
Галина стала показывать мне фотографии, снятые в предвоенные годы. Было их у нее великое множество. Одна из фотографий изображала прием физкультурников к Кремле, устроенный после традиционного парада на Красной площади. Галина стояла бок о бок с Калининым и Ворошиловым и улыбалась счастливой улыбкой.
Я глядел на этот снимок — и сам не мог сдержать улыбки: когда-то я был начальником крупнейших золотых приисков, начальником огромного района, но в Кремль попасть — это мне и не снилось. А она вот...
— А ты как думал? Не век же я заведовала гарнизонной баней.— Галина словно угадала мои мысли.
Я вдруг увидел ее в совсем ином свете! Проклятая война, как она круто меняет судьбу человека, переворачивает всю его жизнь!
С того дня я зачастил к Галине и чувствовал, что ей приятны мои посещения.
Зима была снежная, бушевали метели.
Вражеская авиация почти не беспокоила нас, и моя пулеметная рота сидела без дела. За целый месяц у нас ни разу не было боевой стрельбы. Занимались мы почти исключительно строевой подготовкой. Таким образом я имел возможность раз в два-три дня заглянуть к Галине; там, сидя в ее уютной комнатке, я просто блаженствовал.
Какую-то особенную прелесть имели для меня эти вечера — ведь я проводил их с этой спокойной, красивой, умной молодой женщиной,— вечера, протекавшие за простой непритязательной беседой и за чашкой чая, к которой не всегда находился кусочек сахару.
Кстати, Галина оказалась завзятой чаевницей, так же как и я.
Правда, вместо чая она чаще заваривала чернику, или липовый цвет, или малину, но все равно питье казалось мне удивительно вкусным, и мы каждый раз выпивали целый самовар.
Иногда присоединялись к нам хитрец Прокопенко и Ада, та самая приятельница Галины с редкими зубами. Мы играли в карты до одурения, и, конечно, в выигрыше неизменно бывала та сторона, на которой оказывался старший лейтенант.
Прокопенко сразу догадался, что между мной и Галиной завязались прочные дружеские отношения; это, видимо, совсем его не устраивало. Он подчеркнуто переменился, стал держаться натянуто, холодно и вообще отдалился от нас.
Зато — видимо, в отместку — стал демонстративно ухаживать за Адой. Та вообразила, что он очарован ею, и была на седьмом небе от счастья.
Я разгадал тайный замысел Прокопенко: он собирался использовать свою новую приятельницу в качестве осведомителя, чтобы узнавать в подробностях обо всем происходящем между мной и Галиной. Он хотел бы не выпускать нас ни на минуту из-под своего наблюдения. И в то же время делал вид, будто поступает согласно мудрому правилу: не вышло — отступись...
На самом же деле он вовсе не собирался отступаться — Галина крепко запала ему в душу, и он только ждал, когда я получу от ворот поворот, чтобы снова попытать счастья.
К тому времени я уже почти полностью выздоровел и со дня на день ожидал обещанной отправки на фронт. Но, должен вам признаться, я не терял надежды, что до того успею приручить Галину. Да, да, я серьезно решил жениться на ней...
— Слушай, ты что, турок —- после пяти жен искать себе еще шестую? — не удержался Пересыпкин.
Но Яблочкин вновь отмахнулся от него как от назойливой мухи.
— Спроси меня тогда, как я предполагал этого добиться, я не сумел бы ответить. Но решение мое было бесповоротно. Где было пять жен, там возможна и шестая, думал я. А уж на этом поставлю точку.
Одним словом, Галина превратилась в предмет моих мечтаний. Знаете ведь: если уж бес вселится в человека, то как хочет, так им и вертит.
И вот однажды, по обыкновению к вечеру, я заявился к Галине...
Она сразу заметила, что на этот раз я сам не свой. У женщин нюх острый: наперед чуют, что мы задумали и чего хотим.
Я не знал, с чего начать, а она прекрасно знала, как ей вести себя с близкими ей людьми. Только позднее мне станет известно, что у нее были на то совершенно особые обстоятельства.
Но, как вы догадываетесь, не так это легко человеку —- отказаться от того, что он давно уже надумал и к чему упорно стремился!..
— Галина! — начал я каким-то не своим голосом.— Не думайте, что я так, сгоряча... Я немало размышлял и понял, что без вас мне дороги нет. Будьте моей женой!
Она сначала растерялась, но тут же собралась с мыслями и попыталась свести все к шутке.
— Страсть коллекционера? — спросила она со странной улыбкой.
— Нет, любовь,— ответил я искренне.
— Разве можно верить любви человека, который был женат столько раз? — Она смотрела прищурясь, взгляд ее, казалось, пронзал меня насквозь.
Меня бросило в жар. Как это, оказывается, тяжело, когда любимый человек боится положиться на тебя из-за твоего прошлого и объявляет о своем недоверии.
Но Галина этим не удовольствовалась.
— Если вы были влюблены во всех пятерых и женились по любви — это говорит в вашу пользу. Но можно ли быть уверенной, что вы, такой влюбчивый человек, остановитесь на этом и не полюбите завтра седьмую, восьмую? А полюбив, не пожелаете еще раз жениться?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95
Чтобы попасть в котельную, нам пришлось пройти по длинному узкому коридору. Этот коридор, оказывается, служил складом для реквизита. По его стенам были развешаны театральные костюмы, тут же можно было видеть всевозможную бутафорию. На одной стене висели парики и косы разного цвета, старинные локоны и также, представьте себе, мужские усы и бороды — всевозможных фасонов и цветов.
Я скользнул по ним взглядом: нет ли тут усов Яшки-артиллериста, которые показались Галине похожими на мои? И тут же увидел их мирно висящими в уголке! То, что они попались мне на глаза, было чистой случайностью — нарочно я бы никак не смог их отыскать среди множества усов и бород, которыми была увешана стена.
В тот день дело у меня удивительно спорилось, все удавалось наилучшим образом, работа так и горела в руках. Ремонт котла мы взяли полностью на себя и много успели сделать за один раз с моими ребятами.
Ну и хитер человеческий глаз — порой и скрытое увидит! Я чувствовал, что понравился Галине.
Когда мы закончили работу, заместитель директора поблагодарил меня и сказал в заключение: «Двери нашего театра для вас всегда открыты, всякий раз, как будет досуг, берите с собой ваших ребят и приезжайте, будем рады видеть вас на любом спектакле.— И добавил предусмотрительно: — Возьмем шефство друг над другом».
Заместитель директора признался мне, что самым трудным для театра была заготовка топлива. Каменного угля больше не было, котел топили дровами. А распилка и доставка дров требовали рабочих рук.
Так я подружился с заместителем директора Ленинградского театра оперетты, и эта дружба, как вы увидите, впоследствии очень мне пригодилась.
На следующий вечер я пошел к Галине. Никакого нахальства, никакой напористости, приказал я себе.
Галина стала показывать мне фотографии, снятые в предвоенные годы. Было их у нее великое множество. Одна из фотографий изображала прием физкультурников к Кремле, устроенный после традиционного парада на Красной площади. Галина стояла бок о бок с Калининым и Ворошиловым и улыбалась счастливой улыбкой.
Я глядел на этот снимок — и сам не мог сдержать улыбки: когда-то я был начальником крупнейших золотых приисков, начальником огромного района, но в Кремль попасть — это мне и не снилось. А она вот...
— А ты как думал? Не век же я заведовала гарнизонной баней.— Галина словно угадала мои мысли.
Я вдруг увидел ее в совсем ином свете! Проклятая война, как она круто меняет судьбу человека, переворачивает всю его жизнь!
С того дня я зачастил к Галине и чувствовал, что ей приятны мои посещения.
Зима была снежная, бушевали метели.
Вражеская авиация почти не беспокоила нас, и моя пулеметная рота сидела без дела. За целый месяц у нас ни разу не было боевой стрельбы. Занимались мы почти исключительно строевой подготовкой. Таким образом я имел возможность раз в два-три дня заглянуть к Галине; там, сидя в ее уютной комнатке, я просто блаженствовал.
Какую-то особенную прелесть имели для меня эти вечера — ведь я проводил их с этой спокойной, красивой, умной молодой женщиной,— вечера, протекавшие за простой непритязательной беседой и за чашкой чая, к которой не всегда находился кусочек сахару.
Кстати, Галина оказалась завзятой чаевницей, так же как и я.
Правда, вместо чая она чаще заваривала чернику, или липовый цвет, или малину, но все равно питье казалось мне удивительно вкусным, и мы каждый раз выпивали целый самовар.
Иногда присоединялись к нам хитрец Прокопенко и Ада, та самая приятельница Галины с редкими зубами. Мы играли в карты до одурения, и, конечно, в выигрыше неизменно бывала та сторона, на которой оказывался старший лейтенант.
Прокопенко сразу догадался, что между мной и Галиной завязались прочные дружеские отношения; это, видимо, совсем его не устраивало. Он подчеркнуто переменился, стал держаться натянуто, холодно и вообще отдалился от нас.
Зато — видимо, в отместку — стал демонстративно ухаживать за Адой. Та вообразила, что он очарован ею, и была на седьмом небе от счастья.
Я разгадал тайный замысел Прокопенко: он собирался использовать свою новую приятельницу в качестве осведомителя, чтобы узнавать в подробностях обо всем происходящем между мной и Галиной. Он хотел бы не выпускать нас ни на минуту из-под своего наблюдения. И в то же время делал вид, будто поступает согласно мудрому правилу: не вышло — отступись...
На самом же деле он вовсе не собирался отступаться — Галина крепко запала ему в душу, и он только ждал, когда я получу от ворот поворот, чтобы снова попытать счастья.
К тому времени я уже почти полностью выздоровел и со дня на день ожидал обещанной отправки на фронт. Но, должен вам признаться, я не терял надежды, что до того успею приручить Галину. Да, да, я серьезно решил жениться на ней...
— Слушай, ты что, турок —- после пяти жен искать себе еще шестую? — не удержался Пересыпкин.
Но Яблочкин вновь отмахнулся от него как от назойливой мухи.
— Спроси меня тогда, как я предполагал этого добиться, я не сумел бы ответить. Но решение мое было бесповоротно. Где было пять жен, там возможна и шестая, думал я. А уж на этом поставлю точку.
Одним словом, Галина превратилась в предмет моих мечтаний. Знаете ведь: если уж бес вселится в человека, то как хочет, так им и вертит.
И вот однажды, по обыкновению к вечеру, я заявился к Галине...
Она сразу заметила, что на этот раз я сам не свой. У женщин нюх острый: наперед чуют, что мы задумали и чего хотим.
Я не знал, с чего начать, а она прекрасно знала, как ей вести себя с близкими ей людьми. Только позднее мне станет известно, что у нее были на то совершенно особые обстоятельства.
Но, как вы догадываетесь, не так это легко человеку —- отказаться от того, что он давно уже надумал и к чему упорно стремился!..
— Галина! — начал я каким-то не своим голосом.— Не думайте, что я так, сгоряча... Я немало размышлял и понял, что без вас мне дороги нет. Будьте моей женой!
Она сначала растерялась, но тут же собралась с мыслями и попыталась свести все к шутке.
— Страсть коллекционера? — спросила она со странной улыбкой.
— Нет, любовь,— ответил я искренне.
— Разве можно верить любви человека, который был женат столько раз? — Она смотрела прищурясь, взгляд ее, казалось, пронзал меня насквозь.
Меня бросило в жар. Как это, оказывается, тяжело, когда любимый человек боится положиться на тебя из-за твоего прошлого и объявляет о своем недоверии.
Но Галина этим не удовольствовалась.
— Если вы были влюблены во всех пятерых и женились по любви — это говорит в вашу пользу. Но можно ли быть уверенной, что вы, такой влюбчивый человек, остановитесь на этом и не полюбите завтра седьмую, восьмую? А полюбив, не пожелаете еще раз жениться?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95