Получается заколдованный круг. Люди не хотят работать — получать нечего. А можно получать, не работая? Нельзя! Где выход? Мое мнение таково: колхозам нужно разрешить изыскать средства для первого шага. Заинтересовать людей. Нужно разрешить им внести в свои планы необходимые изменения. Мы много думали и советовались. Земли порядком истощены. Война тяжело сказалась, по поголовью скота, особенно коров, мы никак не перешагнем довоенный, уровень, но и тот навоз, который есть, плохо используется: не вывозится, пропадает у конюшен и скотных дворов. С этим надо решительно и навсегда покончить. Недостаток органических удобрений необходимо возместить. Чем и как? На севере области богатейшие торфяные болота. Есть торф и в пойме Острицы. Колхозы в этих местах должны организовать добычу торфа на удобрение сами. Для остальных колхозов области нужно организовать добычу и завоз торфа. Здесь много сложностей. А когда коммунисты отступали? Только в исключительных случаях. Сейчас нет такой необходимости, товарищи. Я упоминал о пойме Острицы. Колхозы здесь, за редким исключением, мало обращают внимание на животноводство, а возможности у них богатейшие. Грубых кормов масса, пастбищ масса. И каких пастбищ! Колхозам в пойме Острицы лучше всего взять курс на усиленное развитие животноводства — можно выкупать в молоке всю страну, товарищи. Хотелось бы поставить в пример «Зеленую Поляну», где председателем товарищ Лобов.
В ответ на одобрительный шумок Дербачев кивнул головой.
— Купать — сильно сказано, хотя для свежести кожи некоторые красотки, говорят, умываются молоком. Ладно, мы не пострадаем. Дела, дела-то сколько, настоящего, нужного дела! Трудно, очень трудно. А начинать надо. Опять же в первую очередь встает вопрос с оплатой. Почему, например, не сократить земли под пары и не засеять энное количество их пшеницей, специально предназначенной для раздачи по трудодням? Пусть это не примут за обязательный рецепт. В районах на местах нужно внимательно подойти к нуждам каждого хозяйства и вскрыть другие подобные резервы. Их много, нужно нащупать. Советская власть — это не нечто застывшее, неизменное: советская власть—это вечное развитие, вечное движение вперед, и то, что вчера было полезным, сегодня, наоборот, может стать вредным. Не пойми этого вовремя, сам для себя неожиданно можешь
превратиться из друга во врага. Таков закон, основной закон диалектики, основной закон жизни.
Лобов ловит невольное движение Борисовой — вскинула голову, смотрит в зал. Сосед Лобова, вскочив, гулко хлопает. Лобов бьет кулаком по подлокотнику кресла, кричит: «Правильно!» — зал тонет в гуле аплодисментов. Дербачев отирает лоб платком, жадно пьет воду.
Председательствующий с плохо скрываемым нетерпением объявляет перерыв.
В буфете вода и бутерброды, есть и пиво.
— Я хотела с вами поговорить, Николай Гаврилович,— сказала Юлия Сергеевна, подходя к Дербачеву.— Сейчас,— добавила она.— Очень важно.
— Ну, если важно.— Дербачев кивает обступившим его делегатам, отходит с Борисовой в сторону.
В серо-голубом свитере, под цвет глаз, открытых лодочках, она высока и стройна — одного роста с Дербаче-вым. Энергичный и стремительный, он полон неостывше-го возбуждения. Он рад сейчас ей.
— Слушаю, Юлия Сергеевна. Да что с вами?
— Николай Гаврилович, простите, я вынуждена... Все чересчур хлестко, чересчур. Кто нам разрешит, вы подумали? Простите меня, вы даете неправильный ход совещанию.
— То есть?
— Вы сами не понимаете, что делаете и к чему придете.
— А вы жалеете, что проголосовали «за» на бюро? — резко, в упор спросил Дербачев.
Несколько секунд Юлия Сергеевна медлила.
— Да.— В ее голосе Дербачеву почудился вызов.— Жалею, Николай Гаврилович. Вы тоже пожалеете.
— Никогда, Юлия Сергеевна. Я отлично понимаю и вижу. Дальше выжидать нельзя. После совещания мы вносим в ЦК и в правительство...
— Николай Гаврилович...
— Знаю, о чем вы будете говорить. Все готово. Для меня все взвешено.
— Как мне вас убедить? Чистейшая анархия, не созрели ни люди, ни почва. Можно дать самостоятельно планировать, можно дать еще тысячи машин! А толк? Без связующего, централизующего начала, непререкаемого руководства все выльется в неразбериху. Развяжите им языки и руки...
— Кому это «им», Юлия Сергеевна? Кто это «они»? Члены одной и той же, что и мы с вами, партии?
— Не ловите меня на слове, пожалуйста.
— К сожалению, дело не в машинах, не в том, что сеять и как.— Дербачев помолчал.— Чего вы боитесь, Юлия Сергеевна? Ответственности?
— Я не боюсь,— дрогнув ноздрями, отрезала Борисова. Брови ее сошлись в сплошную темную линию.— Просто не согласна с вами.
— Нет уж, если вы понимаете подобным образом, позвольте мне не согласиться с вами. Вы забыли Ленина? Если не в самом процессе труда, как иначе готовить людей к коммунизму? Связать руки, гнать стадом баранов? Учить самостоятельности — вот главная задача. Только тогда возможно говорить о творчестве всех и каждого. Значит, о коммунизме.
Резко зазвенел звонок, собирая делегатов в зал. Юлия Сергеевна, не подчиняясь приглашающему жесту Дербачева, шагнула в сторону:
— Я выступлю с проектом строительства электростанций.
— Мы, кажется, договорились...
— Я изменила свое мнение, Николай Гаврилович.
— Тогда я вам просто запрещаю. И категорически! Слышите? Ваш интересный вопрос — отдельный вопрос. Увести совещание в сторону я не позволю.
Юлия Сергеевна круто повернулась на своих тонких каблуках.
— Хорошо, подчиняюсь, но...
— Никаких «но». Нам пора. Идемте.
— Не забывайтесь, Николай Гаврилович, я не ваша кухарка.
Уголки губ у нее чуть-чуть приподнялись и глаза заискрились.
— Очень жаль,— буркнул Дербачев, и она засмеялась мягким грудным смехом.
Дербачева больше всего возмущали сейчас появившиеся у нее на щеках от смеха нежные, розовые ямочки. Она ждала, что он еще скажет. Он, насупившись, молчал. Он вдруг вспомнил неожиданный вызов к Сталину, весь разговор с ним, свое странное состояние, неприятное ощущение собственной тяжести.
Юлия Сергеевна взглянула на него, поправила рукава свитера.
— Не жалейте, Николай Гаврилович. Оставляю за собой право...
— Написать? Довести до сведения? — Дербачев с трудом подавил внезапный приступ бешенства.— Сколько угодно. Пишите, пишите.
Они появились в президиуме одновременно.
Совещание продолжалось, прения шли по тому же вопросу, тот же красный транспарант с призывом поднять еще выше сельское хозяйство области тянулся через сцену, но что-то произошло, хотя с трибуны произносятся те же лозунги. Разномастные ораторы говорят большей частью по заготовленным бумажкам. Подъем схлынул. Зал скучал, кашлял, двигал креслами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142