Таких специалистов мало, подпольно их знают далеко вокруг. Большей частью самогон гонят для собственных нужд. Нужно и женить, и хоронить, и крестины стали чаще — после войны бабы словно нагоняли потерянные годы. Жизнь шла со своими печалями и радостями — бабы ездили в город на базар, мужики, отработав положенное, собирались вечером на конюшню покурить, поговорить, ходили в эмтээсовский клуб смотреть кинокартину, каждого приезжего из города любили послушать. Если тот не чуждался, разговоры затягивались до полуночи.
Тахинина в Зеленой Поляне сразу невзлюбили. Почувствовали, что ли, в нем легковесность и суетливость, несвойственную коренному хлеборобу. И первым о нем насмешливо отозвался Петрович, после того как Тахинин не сумел самостоятельно запрячь в бричку лошадь и надел на нее хомут задом наперед. И потом, он слишком гладко и без запинки говорил на собраниях, слишком много выдвигал планов. И семью он оставил в городе и каждую неделю на воскресенье уезжал в Осторецк, возвращаясь лишь в понедельник вечером. Глухая стена недоверия к нему крепла, и, когда он заметил и попытался что-то изменить, было поздно. Он слишком легко успокоился, вспомнил пословицу: «От чужих ворот не долог поворот». В день смерти Сталина он на траурном митинге выступал со слезой на глазах и дрожью в голосе. В середине речи он заплакал прямо перед всеми. Глядя на него, прослезились многие бабы, вытирая слезы корявыми грязными пальцами — многие пришли прямо с ферм, с конюшен, где вывозили навоз. Окончательно расстроившись, Тахинин махнул рукой и приказал устроить по колхозу общий выходной, в честь «светлой, солнечной и великой смерти», и многие бабы опять вытирали глаза пальцами, а Степанида, толстая, приземистая, как слежавшаяся копна, ударила в голос, ее особенно поразила «светлая, солнечная смерть», и она до самого вечера так и не заглянула домой. Обойдя соседок, она направилась в усадьбу МТС. Там поговорила со сторожихой, остановила Егора Лобова, случайно встретившегося на дороге.
Егор возвращался домой с тяжелой головой, всю ночь прогулял у молодой, сноровистой и быстрой поварихи Нинки, бабы хоть куда, успевшей два раза выйти замуж и развестись, что Егора нисколько не смущало.
— Светлая смерть, говоришь, тетка Степанида? — спросил Егор, не зная, с какого бока обойти,— она стояла на самой середине узкой дорожки, проложенной через низкое и грязное место.
— Солнечная,— поправила Степанида, утирая слезу, мгновенно показавшуюся, и в то же время зорко присматриваясь к Егорову лицу и отмечая про себя не без злорадства, что
сынок-то бывший председательский обрезался и подурнел. Не батькины пироги трескать, не за председательской широкой спиной. Вот оно, молодой да блудливый, и разговаривать не хочет, нос воротит. В городе поучился, а она ему родня далекая по матери приходится.— Наплакалась и нарыдалась вволю сегодня, Егорка,— сказала Степанида.— Нету нам, бедным, покою. Пойду еще кому расскажу, а то кто, бывает, не слышал.
— Про что?
— Смерть-то солнечная, чистая как стеклышко. Нам так не помереть, окаянным.
— Ты в контору сходи, тетка Степанида. Там народ всегда есть.
— И то, пойду,— согласилась она.
Все забывается со временем, со временем и Степанида забыла о поразившей ее «солнечной смерти». Теперь она повадилась к Марфе Лобовой, торчала у нее всякую свободную минуту и подбирала Егору невест.
Зеленая Поляна жила своей жизнью. Приезжая по воскресеньям с базара, бабы развязывали туго стянутые узелки, бережно и медленно пересчитывали вырученные пятерки и рубли. Тахинин уже объявил где-то, и кто-то слышал, что в этом году на трудодень придется урезать, недород помешал. «Как ни ворочай,— говорила кума Степанида,— одно другого короче». Снова вспоминали Лобова, говорили о богатых колхозах в соседних областях, и в своем районе были такие, где одними деньгами давали на трудодень чуть ли не по червонцу. Самые предприимчивые успели там побывать, прощупать почву для переезда, и некоторые в середине лета переехали, но к таким со стороны большинства уважения не было. С тем местом, где крестьянин родился, цепка и прочна у него пуповина, и не любит он легкости в подъеме со своей исконной земли.
Границы между МТС и колхозом никакой. Стоило выйти за село, и тут тебе усадьба МТС в ложбине, в каменных зданиях, отстроенных после войны,— контора, клуб, магазин, квартиры директора и других работников МТС, общежитие для трактористов на время зимнего ремонта машин. Летом никакого общежития не надо, трактористы ночуют в поле или дома — трактористы все мужики из соседних сел. В МТС есть электричество. Тахинин обещает протянуть электричество еще быстрее, чем будет построена ГЭС на Острице. Он даже заготовил столбы из сплавленного дремушинско-го леса, развезли их по селу, разложили, кое-где и поставили, а денег на проволоку и изоляторы не смогли найти, на том дело пока остановилось.
Степанида распилила свой столб на дрова. Перед Та-хининым плакала и божилась, что столб исчез невесть как и когда. Тахинин в сердцах обругал ее хорошенько, хотя всегда удерживал себя от этого.
— Будешь без света,— пообещал он ей, и Степанида шла за ним до самого правления и упрашивала.
— Учить вас надо, сиволапых,— опять не удержался Тахинин.— Вам хорошо делаешь, а вы не понимаете.
Степанида загородила ему дорогу.
— Ты, председатель, знаешь, где мой мужик?
— Знаю. Нечего, прошлыми заслугами не прикроешься.
— Не знаешь ты. Под Курском лежит. А сын в Берлине остался. А дочка в партизанах головушку сложила. У меня, сукин ты сын, в душеньке и без твоих слов темнота. Чтоб твоей жене когда-нибудь да в мою шкуру. Подавись ты своим столбом, окаянная душа, не надо мне твоего света, так проживу.
Границы между МТС и селом нет. В МТС работает много мужиков из Зеленой Поляны, и перед конторой МТС, на площадке, где всегда людно, между двумя огромными тополями, стоит столб с громкоговорителем. По существу, МТС и Зеленая Поляна — один населенный пункт, но столб с громкоговорителем не относится к колхозу, и по вечерам на усадьбе МТС начинал работать движок и в домах загоралось электричество. Девки не признавали разницы и в свободное время, когда деревенский гармонист ломался, ходили к столбу с громкоговорителем танцевать. Столб был государственный, а девки колхозные, и об этом как-то во всеуслышание кричал сторож из МТС, ему надоел шум и визг. Девки отмахивались и не слушали, а когда сторож хотел попугать их палкой, они палку отняли, а самого сторожа долго кружили вокруг столба, приговаривая ласковые слова. После хорошей встряски сторож долго хватал редкозубым ртом воздух, к девкам больше не подходил и столбом не распоряжался.
В тот день, когда Степанида собиралась идти в магазин, с утра пробрызнул дождь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142
Тахинина в Зеленой Поляне сразу невзлюбили. Почувствовали, что ли, в нем легковесность и суетливость, несвойственную коренному хлеборобу. И первым о нем насмешливо отозвался Петрович, после того как Тахинин не сумел самостоятельно запрячь в бричку лошадь и надел на нее хомут задом наперед. И потом, он слишком гладко и без запинки говорил на собраниях, слишком много выдвигал планов. И семью он оставил в городе и каждую неделю на воскресенье уезжал в Осторецк, возвращаясь лишь в понедельник вечером. Глухая стена недоверия к нему крепла, и, когда он заметил и попытался что-то изменить, было поздно. Он слишком легко успокоился, вспомнил пословицу: «От чужих ворот не долог поворот». В день смерти Сталина он на траурном митинге выступал со слезой на глазах и дрожью в голосе. В середине речи он заплакал прямо перед всеми. Глядя на него, прослезились многие бабы, вытирая слезы корявыми грязными пальцами — многие пришли прямо с ферм, с конюшен, где вывозили навоз. Окончательно расстроившись, Тахинин махнул рукой и приказал устроить по колхозу общий выходной, в честь «светлой, солнечной и великой смерти», и многие бабы опять вытирали глаза пальцами, а Степанида, толстая, приземистая, как слежавшаяся копна, ударила в голос, ее особенно поразила «светлая, солнечная смерть», и она до самого вечера так и не заглянула домой. Обойдя соседок, она направилась в усадьбу МТС. Там поговорила со сторожихой, остановила Егора Лобова, случайно встретившегося на дороге.
Егор возвращался домой с тяжелой головой, всю ночь прогулял у молодой, сноровистой и быстрой поварихи Нинки, бабы хоть куда, успевшей два раза выйти замуж и развестись, что Егора нисколько не смущало.
— Светлая смерть, говоришь, тетка Степанида? — спросил Егор, не зная, с какого бока обойти,— она стояла на самой середине узкой дорожки, проложенной через низкое и грязное место.
— Солнечная,— поправила Степанида, утирая слезу, мгновенно показавшуюся, и в то же время зорко присматриваясь к Егорову лицу и отмечая про себя не без злорадства, что
сынок-то бывший председательский обрезался и подурнел. Не батькины пироги трескать, не за председательской широкой спиной. Вот оно, молодой да блудливый, и разговаривать не хочет, нос воротит. В городе поучился, а она ему родня далекая по матери приходится.— Наплакалась и нарыдалась вволю сегодня, Егорка,— сказала Степанида.— Нету нам, бедным, покою. Пойду еще кому расскажу, а то кто, бывает, не слышал.
— Про что?
— Смерть-то солнечная, чистая как стеклышко. Нам так не помереть, окаянным.
— Ты в контору сходи, тетка Степанида. Там народ всегда есть.
— И то, пойду,— согласилась она.
Все забывается со временем, со временем и Степанида забыла о поразившей ее «солнечной смерти». Теперь она повадилась к Марфе Лобовой, торчала у нее всякую свободную минуту и подбирала Егору невест.
Зеленая Поляна жила своей жизнью. Приезжая по воскресеньям с базара, бабы развязывали туго стянутые узелки, бережно и медленно пересчитывали вырученные пятерки и рубли. Тахинин уже объявил где-то, и кто-то слышал, что в этом году на трудодень придется урезать, недород помешал. «Как ни ворочай,— говорила кума Степанида,— одно другого короче». Снова вспоминали Лобова, говорили о богатых колхозах в соседних областях, и в своем районе были такие, где одними деньгами давали на трудодень чуть ли не по червонцу. Самые предприимчивые успели там побывать, прощупать почву для переезда, и некоторые в середине лета переехали, но к таким со стороны большинства уважения не было. С тем местом, где крестьянин родился, цепка и прочна у него пуповина, и не любит он легкости в подъеме со своей исконной земли.
Границы между МТС и колхозом никакой. Стоило выйти за село, и тут тебе усадьба МТС в ложбине, в каменных зданиях, отстроенных после войны,— контора, клуб, магазин, квартиры директора и других работников МТС, общежитие для трактористов на время зимнего ремонта машин. Летом никакого общежития не надо, трактористы ночуют в поле или дома — трактористы все мужики из соседних сел. В МТС есть электричество. Тахинин обещает протянуть электричество еще быстрее, чем будет построена ГЭС на Острице. Он даже заготовил столбы из сплавленного дремушинско-го леса, развезли их по селу, разложили, кое-где и поставили, а денег на проволоку и изоляторы не смогли найти, на том дело пока остановилось.
Степанида распилила свой столб на дрова. Перед Та-хининым плакала и божилась, что столб исчез невесть как и когда. Тахинин в сердцах обругал ее хорошенько, хотя всегда удерживал себя от этого.
— Будешь без света,— пообещал он ей, и Степанида шла за ним до самого правления и упрашивала.
— Учить вас надо, сиволапых,— опять не удержался Тахинин.— Вам хорошо делаешь, а вы не понимаете.
Степанида загородила ему дорогу.
— Ты, председатель, знаешь, где мой мужик?
— Знаю. Нечего, прошлыми заслугами не прикроешься.
— Не знаешь ты. Под Курском лежит. А сын в Берлине остался. А дочка в партизанах головушку сложила. У меня, сукин ты сын, в душеньке и без твоих слов темнота. Чтоб твоей жене когда-нибудь да в мою шкуру. Подавись ты своим столбом, окаянная душа, не надо мне твоего света, так проживу.
Границы между МТС и селом нет. В МТС работает много мужиков из Зеленой Поляны, и перед конторой МТС, на площадке, где всегда людно, между двумя огромными тополями, стоит столб с громкоговорителем. По существу, МТС и Зеленая Поляна — один населенный пункт, но столб с громкоговорителем не относится к колхозу, и по вечерам на усадьбе МТС начинал работать движок и в домах загоралось электричество. Девки не признавали разницы и в свободное время, когда деревенский гармонист ломался, ходили к столбу с громкоговорителем танцевать. Столб был государственный, а девки колхозные, и об этом как-то во всеуслышание кричал сторож из МТС, ему надоел шум и визг. Девки отмахивались и не слушали, а когда сторож хотел попугать их палкой, они палку отняли, а самого сторожа долго кружили вокруг столба, приговаривая ласковые слова. После хорошей встряски сторож долго хватал редкозубым ртом воздух, к девкам больше не подходил и столбом не распоряжался.
В тот день, когда Степанида собиралась идти в магазин, с утра пробрызнул дождь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142