Поляков встал и на этот раз очень рано, вместе с Марфой. Она прошлепала в другой комнате босыми ногами по полу, осторожно прикрыла дверь в комнату, где спали мужчины; оставалась одна золотистая полоска света на полу.
Марфа стала чистить картошку; время от времени очищенные картофелины тяжело бултыхались в воду. Дмитрий сел на кровати, позевывая, почесал волосатую грудь, натянул брюки, обулся в комнате и, стараясь не разбудить Егора, вышел к Марфе:
— Доброе утро, Марфа Андреевна.
— Здравствуй, председатель. Что подхватился в такую рань? Четыре часа всего, первые петухи кричат, слышишь?
— Рано в председатели записала.
— Чего там — выберем.— Марфа, не поднимая головы, обрезала с картофелины тоненькую стружку.— Нам хозяин нужен, намучились мы с Тахининым. А работать нам не привыкать.— Марфа поглядела на черенок ножа, вздохнула.— Мы стяжливые. Вот твоей бабе непривычно покажется от городской жизни. Небось не захочет в деревню, в навозе копаться?
— Почему не захочет? Она работать умеет. Токарь.
— Если любит — пойдет. Баба, если любит, куда угодно пойдет. Это ваш брат по-другому. Ты вот уже две недели тут, небось и не вспомнил ни разу.
— Что привязалась? — улыбнулся Дмитрий.— А по правде сказать, вспоминать некогда. Совсем вы меня замотали. После собрания сразу поеду, поговорим. Так ведь, на снег, не привезешь.
— Отчего на снег? Вот МТС рядом, можно с директором столковаться, квартиру получишь.
Марфа плотнее запахнула кофту на груди, вслух подумала:
— Отчего понесло в эту петлю? Жил бы себе, ни о чем не тужил. Жена молодая, должность хорошая. Небось не твое это дело. Не пойму я тебя, Дмитрий Романыч.
— Надо же кому-то соглашаться. Если за дело с головой взяться, все можно наладить.
Откровенно насмешливо глядя на него, она скупо усмехнулась:
— Поди ты какой Аника-воин. Ты, Романыч, не говори гоп, пока не перескочишь. С такой думкой у тебя ничего не выйдет.
— С какой думкой?
— С такой. Горы сюды переворотить приехал: вот я приехал, теперь держитесь, все переверну небось.
— Постой, постой, почему ты решила?
— А сам высказал. Мира не знаешь, ничего не получится.
— Мужа-то вспомни. У него получалось?
— Степан небось другое дело. Он от мира шел, он много мог, нечдавали, проклятые. Не поймешь, что миру надо, не-ет, не сделаешь, не сумеешь, Дмитрий Романыч!
— Ты, Марфа Андреевна, себе на уме,— сказал задумчиво Поляков, размеренно постукивая подошвой об пол.
— Дурой сроду не была, Дмитрий Романыч,— как-то устало и равнодушно ответила Марфа и с хитрой усмешкой кончила:— С вами поумнела. Все руководите, руководите, как бедной бабе не поумнеть?
— А кто виноват, Марфа Андреевна? — спросил Поляков.— Если уж судить, то по Фомке и шапка. Вы же и хозяева, если разобраться. А так что же? Тут никакой председатель не поможет, если вы указ ждете: вот приедет хороший председатель, он вас за ручку да на свадебку, пироги трескать. Руки в бока, самим на все наплевать.
— Кто тебе сказал, что нам наплевать?
— Получается так.
— А ты приглядись получше. Есть и такие, как не быть. Им даже на руку, в темной водичке гуще рыбка ловится. Им и Тахинин хорош, и к тебе постараются ключик подобрать. Будешь слепым — подберут, за милую душу подберут. Наплевать... Скажет такое. Ты походи по людям, поговори, кто чем дышит, увидишь сразу. Дело надо поставить, Романыч, а потом судить будешь.
— Ага, председатель, значит, дело налаживай, как силач по поднятию тяжестей, аттракцион такой в цирке есть, а вы вокруг рассядетесь семечки лузгать — поглядим, на что он годен. Похлопаем или поматерим.
— Горяч, горяч, Романыч, хоть руки грей. Остынь маленько.— Примиряюще позвала:— Садись, супу налью, вот яичницу зажарила,— было бы время, что-нибудь лучшее сделала, испекла, да у нас так. Утром — суп, в обед — суп, вечером — картошка. Все некогда. С фермы да на ферму, рубахи Егору починить некогда. Садись небось, остынет.
— Спасибо. А знаешь, я о другом подумал, вспомнил, как после войны жили.
— Что вспоминать, никто не говорит,— согласилась она.— Теперь-то посмотри, пройдись. Все село небось отстроено, и все будто в порядке. Налоги отменили — слава богу, вспомнили. А трудодень все одно пустой небось. На своем и держишься. Огород, корова, подсвинок. Глядишь, не так уж и плохо.— Марфа покосилась на Полякова. — Слышала я, будут коров вроде отбирать. Правда, что ль? В соседнем районе вроде свели коров.
— Не знаю, не слышал. Не думаю.
— Никто ничего не знает,— вздохнула она, взглянула на свои руки, обернула их фартуком.— Ведь все эти руки делают, страну небось кормят. А почему им как по черту? Сам небось корову отведешь. Сена клока негде взять — отведешь. Лугов на пойме больше половины некошеных осталось. Колхоз не осилил, и колхозникам не дали. Какой же это порядок? У Степана, бывало, все, до последнего клочка, убрано. Умел. И колхозничкам даст, и колхозу есть. На молоке, на мясе и выезжали небось больше всего.— Марфа остановилась у стола, потом присела на лавку.— Нам не наплевать, сказал ты, Романыч, не в лад. Зря сказал небось. Думаешь, если работать не захочу, можно меня заставить? Не-ет, не заставишь. Сама работаю. Бесплатно, а работаю. Вот ты и подумай почему. Кусок хлеба мне и без того нашелся бы.
— Подожди, Марфа Андреевна, скажи лучше сама.
— Степана жду. Сам говоришь, что скоро вернется. Приедет в разор, поглядит, совсем пропадет. Я-то знаю характер его дурацкий.
— Ну, а если Степана и не было бы?
— Как это — не было бы? Тоже скажешь... Да и как без работы? С ума сойдешь, не умею без дела сидеть, Романыч, не привыкла.
Дмитрий тихонько, чтобы не стукнуть, отложил ложку — так просто и обыденно, как само собой разумеющееся, говорила Марфа, что ему расхотелось есть. Марфа натянула телогрейку и, туго подпоясываясь, собралась бежать на ферму.
— Посуду оставь — прибегу, уберусь.
— Ладно.
— Ешь, остынет,— сказала она ему с порога.
Сегодня Поляков решил не ехать в бригады и в другие села, входившие в колхоз «Зеленая Поляна». Ему надоели разъяснения Тахинина, его нескончаемые жалобы. И потом, от него было мало толку, он напоминал Дмитрию блестящего водяного жучка, бегающего на поверхности. Поляков решил осмотреть фермы в «Зеленой Поляне» без Тахинина, самостоятельно поговорить с людьми с глазу на глаз, понаблюдать и подумать. Все уже знали, почему он приехал, и многие называли его «председателем». Ему не нравилось — в этом чувствовалась легковесность. Он понял: в первую очередь ему придется столкнуться с людьми, с сотнями людей, самых различных, самых разных. Они же от серьезных разговоров отделывались, отгораживались шутками. Они словно говорили ему: «Может, ты и хороший человек, только что тебе до нас? Пришел и уйдешь, а нам жить и работать здесь
всегда, на этой земле, зря ты нам в душу лезешь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142