Как все ловко вышло! И кто подстроил эту историю с каршинской девчонкой? Наверное, домоправительница. Молодец! Так или иначе, она оказалась очень и очень кстати. Уж каршинская госпожа вдоволь наслушается упреков и колкостей. Это ей послужит хорошим уроком! Поймет наконец, что не ей тягаться с Эшонбиби. Вот так, уважаемая госпожа! Не забывайтесь! Помните, что вы только мать наследника, каршинского правителя, вот и все! Обдумывайте ваши поступки, ваши слова и дела! День и ночь благодарите бога за то, что вашего сына сделали наследником бухарского престола... Так уж пришлось, другого выхода не было, а не то...
Присутствующие были прекрасно осведомлены о распре между свекровью и невесткой. Заискивая перед более сильной, они изо всех сил старались опорочить ни в чем не повинную девушку из Карши, думая этим доставить удовольствие матери эмира.
Служанки тем временем привели в переднюю Нозгуль. Руки у нее были связаны за спиной, волосы растрепаны, все лицо покрыто ссадинами, со лба стекала струйка крови. Одежда ее превратилась в лохмотья. Неподвижный взгляд был устремлен куда-то в пространство, она двигалась почти бессознательно, едва переставляя ноги. Служанка приказала ей сесть. Нозгуль повиновалась и удивленно осмотрелась. У нее был такой вид, словно она очнулась после глубокого сна. Страдальческий взгляд девушки произвел тягостное впечатление на госпожу Танбур. Бедная, бедная, такая молодая, беззащитная, ни в чем не повинная! За что ей эти муки?! Добрая женщина не могла сдержать слез при мысли о злосчастной судьбе Нозгуль. Хищницы проклятые! Перебили крылышки бедной птичке! Всевластная свекровь хочет унизить свою невестку, а жертвой становится невинная рабыня. Недаром говорится, что, когда два дракона дерутся, гибнут мирные зверьки.
— Что ждет эту несчастную? — тихо спросила Оймулло у Мухар-рамы.
— Не знаю,— пожала плечами та.— Должно быть, допрашивать станут, устроят очную ставку!
— Жаль бедняжку, беззащитную, одинокую,— с горячностью сказала Оймулло.— Она ни в чем не виновата, она ведь пострадавшая...
— Главное, она бедна,— мудро улыбаясь, ответила Мухаррама, в этой улыбке можно было прочесть: значит, ей и не на что рассчитывать.— Да что вы так тревожитесь,— продолжала она.— Бог с вами! Стоит ли так волноваться из-за всякой там... Ничего ей не будет, ну, проучат, побьют маленько — человеком станет! Все равно ведь сирота бездомная.
Пока Мухаррама успокаивала Оймулло, домоправительница приказала привести Нозгуль в гостиную к ее высочеству.
Служанки грубо сорвали девушку с места и потащили. Через несколько минут снова появилась домоправительница и отдала какое-то распоряжение одной из служанок, стоявшей в передней. Служанка, выбежав во двор, вернулась оттуда с мешком и пучком свежих прутьев. Все это она несла в гостиную.
— Ох! — вскрикнула Оймулло.— Что это? Что там будут делать с этим?
Мухаррама спокойно доедала лепешку с вареньем.
— Ничего особенного,— ответила она, жуя,— бросят девушку в мешок, завяжут его и станут сечь.
— Ох, ужас какой! — не сдержавшись, крикнула Оймулло.— Какая несправедливость!
— Тише! — многозначительно посмотрела на нее Мухаррама.— За стеной мыши, а у мышей уши!
Из гостиной доносился свист прутьев, удары по мешку и приглушенный крик девушки. Оймулло страдальчески вздрагивала при каждом стоне и вопле избиваемой, она зажимала уши и наконец, не выдержав, решила совсем уйти, но Мухаррама задержала ее:
— Куда вы? Без разрешения домоправительницы?!
Оймулло осталась на месте, но сердце ее отчаянно билось, смертельная бледность покрыла лицо. Как ей противна вся эта роскошь дворца Эшонбиби! За величием и пышностью скрывались подлость и гнусность мелких человеческих страстей. Оймулло казалось, что золоченая роспись люстр и резьба на стенах, дверях покрыты гноем и кровью, что из пушистых ковров и ярких паласов выползают скорпионы и змеи. Все отравлено в этом страшном доме, где свершаются такие жестокости. Ка к была бы она несчастна, если бы ей пришлось жить здесь, быть на службе у Эшонбиби! Вся жизнь была бы испорчена! Она страстно молила бога, чтобы этого не случилось, чтобы ее поскорее отпустили.
В эту минуту открылась дверь из гостиной, и служанки вынесли мешок, из которого проступала кровь. Чуть слышно стонала в мешке Нозгуль...
Из гостиной доносились веселые выкрики и громкий смех.
Увидев кровь, Оймулло чуть не потеряла сознание. Она сидела потерянная, с опущенной головой...
— Угощайтесь, дорогая,— ласково уговаривала домоправительница.— Берите сладенького, подсластите рот.
Оймулло очнулась при звуке ее голоса, подняла голову и, через силу улыбаясь, сказала:
— Я уже всего отведала, спасибо! Если позволите, я уйду домой.
— Позволим, конечно, позволим. Только хорошо бы и плов отведать... Ваше искусство, ваш голос очень понравились нашей гостье, госпоже из Карши. Ее высочество Эшонбиби изволили сказать, что вас будут приглашать в гарем всякий раз, когда мать наследника пожалует в Бухару. А за вашу сегодняшнюю службу вас одаривают этим бархаюм. Молитесь за нашу благодетельницу госпожу Эшонбиби!
Мухаррама Гарч и домоправительница произнесли слова молитвы. Оймулло вынуждена была принять бархат и низко поклониться в сторону гостиной.
Домоправительница отпустила обеих женщин. У дверей одна из служанок подала им их паранджи и сетки.
— Слава богу, слава богу, что наконец ушли! — сказала, облегченно вздохнув, Оймулло, выйдя на улицу.
Мухаррама рассмеялась:
— Вам просто повезло, вы понравились каршинской госпоже. Этого достаточно для того, чтобы Эшонбиби назло ей отпустила вас. Но вот мне не повезло, возвращаюсь с пустыми руками. Подарка не дали.
— Милая вы моя,— радостно воскликнула Оймулло,— да возьмите вы бархат, что мне подарили! Он по праву принадлежит вам! Хотите, я вам еще от себя алачу прибавлю. Я так рада, что не грозит мне постоянная служба во дворце, что я по-прежнему свободна! Да за это ничего не жалко отдать!
Как ни отказывалась Мухаррама, Оймулло, не слушая, сунула ей за пазуху бархат, подхватила свой инструмент, и они двинулись в путь.
Проходя мимо дворца кушбеги, они встретили миршаба, который чуть ли не бегом бежал туда, отдуваясь и пыхтя. Вид у него был очень встревоженный.
— Бог в помощь,— сказала ему Мухаррама, кокетливо хихикая.— Куда это вы так спешите? Опаздываете на поминальный плов, что ли?
Миршаб покосился на Мухарраму, он узнал ее по голосу, но ему было не до шуток, и он ничего не ответил. Расстроенные и напуганный, он воспринял встречу с ней как дурное предзнаменование, в ее голосе он уловил насмешку. Ведь дошли слухи, что на него поданы жалобы, чуть ли не самому эмиру, и что главный интриган — Гани-джан-бай!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116
Присутствующие были прекрасно осведомлены о распре между свекровью и невесткой. Заискивая перед более сильной, они изо всех сил старались опорочить ни в чем не повинную девушку из Карши, думая этим доставить удовольствие матери эмира.
Служанки тем временем привели в переднюю Нозгуль. Руки у нее были связаны за спиной, волосы растрепаны, все лицо покрыто ссадинами, со лба стекала струйка крови. Одежда ее превратилась в лохмотья. Неподвижный взгляд был устремлен куда-то в пространство, она двигалась почти бессознательно, едва переставляя ноги. Служанка приказала ей сесть. Нозгуль повиновалась и удивленно осмотрелась. У нее был такой вид, словно она очнулась после глубокого сна. Страдальческий взгляд девушки произвел тягостное впечатление на госпожу Танбур. Бедная, бедная, такая молодая, беззащитная, ни в чем не повинная! За что ей эти муки?! Добрая женщина не могла сдержать слез при мысли о злосчастной судьбе Нозгуль. Хищницы проклятые! Перебили крылышки бедной птичке! Всевластная свекровь хочет унизить свою невестку, а жертвой становится невинная рабыня. Недаром говорится, что, когда два дракона дерутся, гибнут мирные зверьки.
— Что ждет эту несчастную? — тихо спросила Оймулло у Мухар-рамы.
— Не знаю,— пожала плечами та.— Должно быть, допрашивать станут, устроят очную ставку!
— Жаль бедняжку, беззащитную, одинокую,— с горячностью сказала Оймулло.— Она ни в чем не виновата, она ведь пострадавшая...
— Главное, она бедна,— мудро улыбаясь, ответила Мухаррама, в этой улыбке можно было прочесть: значит, ей и не на что рассчитывать.— Да что вы так тревожитесь,— продолжала она.— Бог с вами! Стоит ли так волноваться из-за всякой там... Ничего ей не будет, ну, проучат, побьют маленько — человеком станет! Все равно ведь сирота бездомная.
Пока Мухаррама успокаивала Оймулло, домоправительница приказала привести Нозгуль в гостиную к ее высочеству.
Служанки грубо сорвали девушку с места и потащили. Через несколько минут снова появилась домоправительница и отдала какое-то распоряжение одной из служанок, стоявшей в передней. Служанка, выбежав во двор, вернулась оттуда с мешком и пучком свежих прутьев. Все это она несла в гостиную.
— Ох! — вскрикнула Оймулло.— Что это? Что там будут делать с этим?
Мухаррама спокойно доедала лепешку с вареньем.
— Ничего особенного,— ответила она, жуя,— бросят девушку в мешок, завяжут его и станут сечь.
— Ох, ужас какой! — не сдержавшись, крикнула Оймулло.— Какая несправедливость!
— Тише! — многозначительно посмотрела на нее Мухаррама.— За стеной мыши, а у мышей уши!
Из гостиной доносился свист прутьев, удары по мешку и приглушенный крик девушки. Оймулло страдальчески вздрагивала при каждом стоне и вопле избиваемой, она зажимала уши и наконец, не выдержав, решила совсем уйти, но Мухаррама задержала ее:
— Куда вы? Без разрешения домоправительницы?!
Оймулло осталась на месте, но сердце ее отчаянно билось, смертельная бледность покрыла лицо. Как ей противна вся эта роскошь дворца Эшонбиби! За величием и пышностью скрывались подлость и гнусность мелких человеческих страстей. Оймулло казалось, что золоченая роспись люстр и резьба на стенах, дверях покрыты гноем и кровью, что из пушистых ковров и ярких паласов выползают скорпионы и змеи. Все отравлено в этом страшном доме, где свершаются такие жестокости. Ка к была бы она несчастна, если бы ей пришлось жить здесь, быть на службе у Эшонбиби! Вся жизнь была бы испорчена! Она страстно молила бога, чтобы этого не случилось, чтобы ее поскорее отпустили.
В эту минуту открылась дверь из гостиной, и служанки вынесли мешок, из которого проступала кровь. Чуть слышно стонала в мешке Нозгуль...
Из гостиной доносились веселые выкрики и громкий смех.
Увидев кровь, Оймулло чуть не потеряла сознание. Она сидела потерянная, с опущенной головой...
— Угощайтесь, дорогая,— ласково уговаривала домоправительница.— Берите сладенького, подсластите рот.
Оймулло очнулась при звуке ее голоса, подняла голову и, через силу улыбаясь, сказала:
— Я уже всего отведала, спасибо! Если позволите, я уйду домой.
— Позволим, конечно, позволим. Только хорошо бы и плов отведать... Ваше искусство, ваш голос очень понравились нашей гостье, госпоже из Карши. Ее высочество Эшонбиби изволили сказать, что вас будут приглашать в гарем всякий раз, когда мать наследника пожалует в Бухару. А за вашу сегодняшнюю службу вас одаривают этим бархаюм. Молитесь за нашу благодетельницу госпожу Эшонбиби!
Мухаррама Гарч и домоправительница произнесли слова молитвы. Оймулло вынуждена была принять бархат и низко поклониться в сторону гостиной.
Домоправительница отпустила обеих женщин. У дверей одна из служанок подала им их паранджи и сетки.
— Слава богу, слава богу, что наконец ушли! — сказала, облегченно вздохнув, Оймулло, выйдя на улицу.
Мухаррама рассмеялась:
— Вам просто повезло, вы понравились каршинской госпоже. Этого достаточно для того, чтобы Эшонбиби назло ей отпустила вас. Но вот мне не повезло, возвращаюсь с пустыми руками. Подарка не дали.
— Милая вы моя,— радостно воскликнула Оймулло,— да возьмите вы бархат, что мне подарили! Он по праву принадлежит вам! Хотите, я вам еще от себя алачу прибавлю. Я так рада, что не грозит мне постоянная служба во дворце, что я по-прежнему свободна! Да за это ничего не жалко отдать!
Как ни отказывалась Мухаррама, Оймулло, не слушая, сунула ей за пазуху бархат, подхватила свой инструмент, и они двинулись в путь.
Проходя мимо дворца кушбеги, они встретили миршаба, который чуть ли не бегом бежал туда, отдуваясь и пыхтя. Вид у него был очень встревоженный.
— Бог в помощь,— сказала ему Мухаррама, кокетливо хихикая.— Куда это вы так спешите? Опаздываете на поминальный плов, что ли?
Миршаб покосился на Мухарраму, он узнал ее по голосу, но ему было не до шуток, и он ничего не ответил. Расстроенные и напуганный, он воспринял встречу с ней как дурное предзнаменование, в ее голосе он уловил насмешку. Ведь дошли слухи, что на него поданы жалобы, чуть ли не самому эмиру, и что главный интриган — Гани-джан-бай!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116