Ну хорошо, что ты меня окликнула... У меня к тебе разговор, доченька, я тебя повсюду искала. Но тебе, наверно, тяжело, спусти-ка на минуту бурдюк, разговор серьезный.
Мухаррама нагнулась к Фирузе и шепотом рассказала о том, что Замонбек решил захватить и уничтожить всех джадидов, а Магфират наговорила Замонбеку, будто Асо тоже джадид. Они хотят захватить его там же, в Зирабаде, на собрании джадидов, в воскресенье.
— Только смотри, девочка, не проговорись об этом никому, а то и меня и себя погубишь,— доверительно сказала Мухаррама.— Будь осторожней и скажи мужу, чтоб он завтра никуда не ходил. Твой Асо, конечно, не водится с этими джадидами. Но береженого и бог бережет.
— Вы говорите — Зирабад? — протянула Фируза.— А что им делать в Зирабаде?
— Не знаю, говорят, что они там будут сговариваться с русскими. Но помни, доченька, что я тебе сказала, никому ни слова, времена теперь тревожные... Будешь свободна, заходи ко мне в баню, там поговорим.
Мухаррама ушла, а Фируза стояла растерянная и расстроенная. Потом она взвалила на плечи бурдюк и тоже медленно побрела к гарему... Верно, Хайдаркул все время ездит в Каган и Зирабад, там собираются какие-то люди. Хайдаркул, правда, никогда не рассказывал ей, зачем он туда ездит... Но если Замонбек так точно назвал день и час, если он так твердо уверен, значит... Нет, нет! Этого допустить нельзя. Надо срочно сообщить обо всем Хайдаркулу. Но она не может бросить работу и уйти. Что же делать? Надо прийти как можно раньше домой и отправить Асо в Каган. Другого выхода нет...
— Что это ты еле ноги тянешь? Что-нибудь случилось? — прервал ее раздумья голос Ходичи.
— А что, я опоздала? — улыбнулась Фируза.— Да вот встретила I ут знакомую. Задержала меня немного, поговорили.
— Ладно, ладно. Я просто подумала, не устала ли ты, или, может, что болит. Вылей бурдюк на кухню и зайди во внешний двор, отдохни немного. Потом понесешь воду в Баню, а на кухню я к вечеру сама натаскаю. Гам, в Бане, прямо плачут, говорят, совсем без воды остались.
Хорошо,— сказала Фируза.
На кухне работа была в разгаре. Все были заняты: резали морковь, лук, репу и тыкву, перебирали рис, мыли котлы и блюда, подкладывали хворост в очаг. За всеми надзирала главная повариха — неповоротливая, тучная женщина. Громоподобный голос, круглое лицо, мясистые красные щеки, заплывшая шея, крошечные, бесцветные глаза — она наводила страх на всех, кто видел ее впервые. Но, несмотря на вечные крики и угрозы, это была женщина мягкая и справедливая.
— А вот и наша пери воды принесла,— сказала она, увидев Фирузу.— Что это ты запропастилась? Хумы совсем пустые. А может, ты проголодалась, покормить тебя?
— Нет, спасибо,— поблагодарила Фируза.— Вот если бы вы мне к вечеру немного шкварок дали, я бы за вас богу помолилась.
— А ты любишь шкварки?
— Очень.
— Ну что ж, приходи. Я тебе целую чашку наложу.
Фируза вылила воду и пошла во внешний двор. Приоткрыв ворота, она передала свой бурдюк водоносу и села на каменную суфу рядом с подругами.
Все женщины-водоносы, кроме Фирузы и Ходичи, жили в домах, расположенных ниже бани гарема. Их прислали сюда из туменов и вилайетов в подарок матери эмира, но они оказались недостаточно красивыми и не попали в гарем эмира, а остались в услужении. Горя и страданий в их жизни было больше, чем воды, которую они перетаскали.
Вот история одной из них — дочери писца каратегинского хакима. Девушка унаследовала от отца любовь к поэзии, сама писала стихи и у себя на родине славилась как поэтесса.
Ее звали Мавджигуль — волна роз. Но с тех пор как стала рабыней в гареме эмира, она потеряла свое имя, ее стали звать Каратегинка. Ее отец, Мирзо-Латиф, был писцом в канцелярии каратегинского хакима. Попал он туда не по собственной воле. Был он человек добрый и мягкий, обрабатывал свой маленький участок, а в свободное время сочинял вольнолюбивые стихи и песни.
Вот, например:
Тому, кто сеет зло, кто опьянился властью, Блаженства не достичь и не изведать счастья. На всех, кто бедняку обиду нанесет, Обрушится судьба жестокою напастью.
Я вышел из дому, беды не ожидая. Напала на меня собак судейских стая. Когда бы стрелы мне, когда б хороший лук, Сумел бы отомстить обидчикам тогда я!..
В Каратегине в те времена грамотных было мало, и хаким забрал Мирзо-Латифа в свою канцелярию. Тот долго сопротивлялся, но в конце концов согласился, надеясь, что ему, может быть, удастся хоть чем-нибудь помочь людям, обращающимся за помощью в канцелярию хакима. Он бесплатно писал беднякам прошения, старался помочь им, а в свободное время продолжал писать стихи, в которых порицал жестокость власть имущих, сочинял злые сатиры на судей и хакимов.
Дом Мирзо-Латифа стоял на берегу речки. Напротив, на другом берегу, стоял дом гончара. У гончара был сын, чуть старше Мавджигуль. Молодые люди любили друг друга. Юноша пользовался каждым удобным случаем, чтобы перебраться через реку и увидеть Мавджигуль. Он дарил ей красивые кувшины с изогнутыми носиками, кувшины для воды, пиалы. На каждом из подарков тонкой арабской вязью было выписано имя Мавджигуль. Девушка отвечала ему нежным взглядом, ласковой улыбкой, стихами и песнями.
Родители знали об этой любви и собирались сыграть свадьбу.
Но слава о грамотной девушке, пишущей стихи, дошла до ушей главного писаря, плохо относившегося к Мирзо-Латифу. Старик воспылал любовью к девушке и посватался к ней.
Мирзо-Латиф отказал ему.
Взбешенный отказом, главный писарь отправил сына гончара в солдаты в Бухару. Потом вторично послал в дом Мирзо-Латифа сватов. Мирзо-Латиф, возмущенный расправой над сыном гончара, не впустил сватов во двор и в ту же ночь сочинил на главного писаря сатиру, которая через день попала тому в руки:
В разгаре лета к нам зима пришла, И голова ее, что так бела, Внезапно поднялась из-за стола, На главного писца дохнув простудой.
Не зря дивится вся мирзахана.
Кто здесь и впрямь безумец — девона?..
В чьей бороде сверкает седина,
На главного писца дохнув простудой?..
Старик, о девушке хлопочешь ты?
Старухи больше знать не хочешь ты?
О юность, старика морочишь ты,
На главного писца дохнув простудой.
Безумец, твой приют — среди могил... Пускай тебе поможет Азраил! Гляди, чтоб он тебя не поразил, На главного писца дохнув простудой!
На этот раз главный писарь только зло усмехнулся. Он надел новый халат и отправился на прием к хакиму. Читая своему господину сатиру, он так переиначил ее, что получилось, будто бы она написана на самого хакима. Кое-что при этом добавили приближенные хакима, которым Мирзо-Латиф стоял поперек дороги. Хаким был разгневан: дом Мирзо-Латифа разграбили, жену и дочь взяли к хакиму, а оттуда Мавджигуль отправили в Бухару, в подарок эмиру.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116