— Нет, я должен считаться вашим слугой.
— Это в интересах дела? — спросил кори Усман. Хайдаркул кивнул.
...Аксакал Нусратулло сидел в миршабхане и хвастался перед мирша-бом Абдурахманом своими подвигами.
— Что я, людей не знаю, что ли? Хорошо изучил все привычки простолюдинов. Известны мне все их обычаи и обряды. Только вы отдали приказ, я тут же смекнул, сам сообразил, ни с кем не советовался: чужой человек Фирузу не увел бы, да она и сама с чужим не пойдет... За мужчинами она еще не гоняется — значит, не с кем ей убежать. Вот и явится она сама или ее покровитель в какой-нибудь канун пятницы, а не то в понедельник в домик старухи... Зажжет свечу, прочтет заупокойную молитву. Я уж велел имаму и суфи караулить и, как только кого завидят, тут же сообщить мне...
— Мне не ваши доблести нужны, а Фируза или хотя бы ее похититель. Подождите, а тот, что убежал на крышу... кто бы это мог быть? Каков он на вид? Разве имам и суфи не узнали его?
— Темно было, не разглядели,— ответил Нусратулло.— Да ведь вам узнать — проще простого.
— А как
— Ведь Ахмед-джан, водонос, и этот слуга бая... как его... да, Асо у вас находятся. Вот и попытайте их как следует...
— Не вам учить меня!..— оборвал аксакала миршаб.— Скажите-ка лучше, каков он из себя, тот беглец! А насчет Асо... Бай передал мне, что он сам велел ему запереть домик старухи. Это подтвердилось во время обыска: в кармане Асо нашли замок и ключ. Вот почему он и попал в домик. У нас остается только водонос, а он, кажется, опытный волк.
— Да, водонос — опытный волк! Если сможете развязать ему язык, все загадки разгадаете.
— Ладно, утром учиним допрос, а ночью пусть в колодках блаженствуют...
Аксакал поднялся, собираясь уходить.
— Ну, до свидания, пришлите все же следопытов, проверим,— сказал он и у дверей снова остановился.— Впрочем, я тоже думаю, что Асо тут ни при чем. Он парень несмышленый, простой слуга, одинокий, ему и спрятать-то Фирузу негде.
Кивнув, миршаб потянулся и протяжно зевнул.
Пропели третьи петухи. Улицы были давно пусты, город мирно спал. Не спали только бедные узники, Ахмед-джан и Асо, закованные в колодки. Асо горько плакал, а водонос утешал его:
— Не плачь, сынок, не радуй своих врагов. Они еще подумают, что попался мягкий кусочек, им по зубам. Ты и мне настроение портишь, и духам умерших покою не даешь, а пользы от слез твоих никакой.
Асо с трудом сдержал слезы и, всхлипывая, заговорил:
— Я... не о себе... мне обидно... за старуху... даже молитву заупокойную не дают прочитать. И бедной девушке нельзя в свой дом прийти, поминальную свечу зажечь. За что такая несправедливость!
- Э, брось! Мучитель потому и мучитель, что он мучит людей. Так всегда было, так и останется. А ты не волнуйся понапрасну, чему быть, того не миновать... Подойди лучше ко мне поближе, я тебе кое-что скажу слушай и запоминай. Завтра утром миршаб вызовет тебя и станет спрашивать, что ты делал в домике старухи. А ты скажешь, что должен был запереть его, собрался было уже запирать, как явился водонос Ахмед-джан. Тогда вы оба зашли внутрь, прочли молитву — и все. Станут тебя о Фирузе спрашивать — ты ничего не знаешь. Если проговоришься, и себя и Фирузу погубишь. А если тебя отпустят раньше, чем меня, сходи к моей старухе, скажи, чтобы она отвела Фирузу к Оймулло Танбур. Раз уж они взялись за нас, в конце концов нападут на ее след... А там для нее безопаснее.
Вдруг за дверью послышались какие-то неясные звуки. Водонос замолчал, испугавшись, что злые уши подслушали его слова, проведали тайну. Но напрасно беспокоился водонос, за дверью никого не было. И миршаб, и его подчиненные занимались своими делами, арестанты их сейчас не заботили. Миршаб ушел домой. А стражники собрались в мехманхане и обо всем забыли за азартной игрой.
Темница, в которой находились заключенные, расположена как раз под мехманханой. Стены ее были сложены из горного камня, в них — ни окна, ни малейшей щели. Дверь, обитая металлом, плотно запиралась, открыть ее или сломать нельзя было без особых инструментов. У арестантов, конечно, ничего такого и в помине не было. Одетые лишь в штаны и рубашку, с колодками на ногах, с цепью и железным обручем на шее, они никак не могли сбежать, и стражники на этот счет не беспокоились. Выполняя приказ начальника, они находились на своем посту. Но им и в голову не приходило подслушивать разговоры заключенных...
Звериная злоба миршаба была известна. Ахмед-джан знал, каким пыткам подвергаются попавшие в миршабхану. В себе он был уверен — сколько бы его ни били, как бы ни пытали, он не выдаст Фирузу, не смутит душу покойной старухи. Но за Асо он боялся. А вдруг по молодости лет юноша поверит врагам или не выдержит пыток и скажет, где Фируза. И зачем я открыл ему, где она,— мысленно упрекал себя Ахмед-джан.— Надо было подождать, пока все уляжется, позабудется...
Эх, стар я стал, да жалость одолела, пропади она пропадом!..
Ахмед-джан все раздумывал: столько людей суетятся вокруг этой никому не известной, одинокой девочки-сироты. И аксакал, и суфи, и имам... Даже сам миршаб. Чего они хотят от нее, эти волки-людоеды, на что зарятся? Кому же из них первому она достанется? А может, здесь какая-то тайна? Может, подхалимы эти для бая стараются?.. Они хотят найти того, кто ударил бая ножом. Но при чем тут Фируза? Да при чем он сам, Ахмед-джан?
Асо в это время думал о своем: почему при жизни тетушки Дилором он не обручился с Фирузой? Хоть ей и мало лет, а на вид — совсем взрослая. Старуха сама должна была позаботиться. Да и водонос мог все устроить. А они ничего не сделали. Правда, никто и не думал, что старуха так скоро помрет. И зачем понадобилась Фируза миршабу? Чего они рыщут, разыскивают ее? Что бы там ни было, он никому не позволит коснуться грязными руками хотя бы ногтя Фирузы. За Фирузу он готов пожертвовать своей жизнью!
Время шло, кончалась короткая летняя ночь. Из узких щелей в потолке в кромешную тьму подвала проник дневной свет. Теперь можно было кое-как разглядеть товарищей по несчастью. Их было человек десять, с колодками на ногах, некоторые растянулись прямо на холодной земле.
— Ты спал? — спросил Ахмед-джан у Асо.
— Нет, не спится. Вот уже день настал, а сна ни в одном глазу. Обычно я хорошо сплю.
— Научишься и тут, сынок,— вмешался в разговор мужчина с длинными волосами, заросший бородой.— Мало-помалу привыкнешь и спать начнешь. А если потрафишь миршабу, признаешь все его поклепы, дело твое быстро кончится: миршаб доложит казию, тот — кушбеги, и по святому шариату тебя или в зиндан запрут, или дадут семьдесят пять палок... А там прочтешь молитву во славу его величества эмира, и тебя отпустят. Но по мне — лучше зиндан, чем семьдесят пять палок. Там прохладно, много людей, будешь работать, нищенствовать — это можно — у стен тюрьмы, прокормишься как-нибудь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116