Вы поэтому изложите нам все, что он говорил.
Лишь тогда мы поймем его истинные намерения.
— Ваша милость...— начал миршаб.
— Ну так о чем же вы сегодня беседовали?— настойчиво повторил казикалон.
Припертый таким образом к стенке, миршаб рассказал обо всем, кроме того, что касалось Гани-джан-бая.
— Какое ему дело до учащихся медресе?— гневно вскрикнул казикалон.— Это не его забота и не ваша! Они, как и духовенство, касаются только меня.
— Удивительное дело,— снова вмешался в разговор раис,— его милость кушбеги надумал поднести эмиру красавицу! А где поставщики русских женщин, они что, не работают уже?
Миршаб не понял, что тот хочет сказать, и вопросительно посмотрел на казикалона. Тот объяснил:
— Этот иранец служил шпионом у русского царя! Они теперь в интересах России строят козни внутри Бухарского эмирата. Всем известна его связь с русским политическим агентом, даже его высочеству. Но это не смущает иранца, он подбирается к самому эмиру.
— Да, да,— согласился раис,— все начинается с дворца его высочества.
Миршаб снова недоумевал. Тогда, понизив голос, заговорил казикалон:
— До нас дошел слух, что во дворце его высочества появились русские женщины. Это удар по религии, по государству, ничего хорошего из этого не получится. А кто, кроме иранца, мог привести его высочество на этот путь? Ведь он — приверженец русских! Говорят, что его высочество уделяет много внимания этим женщинам, прибывшим из Фетербурга.— Так произносил казикалон название русской столицы.— Если и дальше так пойдет, все дела уплывут из наших рук, а религия будет раздавлена!
Обращаясь к миршабу, он сказал:
— Наш долг повлиять на его высочество.
— А как мы можем добиться этого, ваше святейшество?
— Взяться как следует, горячо за дело — всего добьемся! Можно
и попугать немного. Начнем с того, что вы, разговаривая как-нибудь с иранцем, между прочим намекнете, что вам известно о связях его высочества с русскими и что вы беспокоитесь, как бы не узнало об этом духовенство и прочие столпы государства. Иранец должен будет призадуматься. Одновременно надо найти очень красивых девушек из наших — таких, чтобы красота их пленила его высочество. Их надо подготовить к встрече, это должны быть не только красивые, но и умные девушки. Уж я знаю — одна умная девушка в таком деле стоит десяти мужчин.
— А где же найти такую умную девушку?
— Ну, это уже ваше дело!
Мало у вас поставщиков, что ли? Одна Мухаррама Гарч чего стоит! Да и вы сами весьма опытны. Когда найдете девушку, доложите, а мы уж вас научим, что делать.
Помолчав немного, миршаб сказал:
— Слушаюсь, ваше святейшество! Почту за честь выполнить данное поручение.
— Расходы по делу будут оплачены нами.
— Благодарю, ваше святейшество!
Беседа, по всей видимости, была закончена, и миршаб попросил разрешения удалиться.
После его ухода отец и сын сидели несколько минут молча. Вдруг раис забеспокоился:
— Таксир, этому глупому толстяку не очень-то можно верить... Вдруг он донесет своему высокопревосходительству?..
Казикалон, беспечно улыбаясь, махнул рукой, подумав при этом, что сын его глуповат.
— Ну что, если и донесет? Даже хорошо. Я нарочно все ему выложил. Пусть Остонакул-бек знает, что нас не проведешь. И мы в политике кое-что смыслим, бездействовать не будем. Но миршаб вряд ли осмелится рассказать. Ему лишь бы теплое местечко да чин, а до политики дела нет.
— Но, может, именно ради своей должности...
— Действуя с умом, всего добьешься!
— А все же Остонакул сильный и наглый враг. С ним нужна большая осторожность, таксир!
— Да, да,— раздраженно сказал казикалон и замолчал, что-то обдумывая.
Он хорошо изучил характер своего сына: злой, мстительный, но неумный, он все делал невпопад: если мстил, то неудачно, приказы отдавал несвоевременно...
— Я очень опасаюсь,— снова заговорил казикалон, что скоро умру и вся моя семья останется без защиты под властью этого выскочки.
— Не приведи господь!— воскликнул раис.— Даст бог, и вы одолеете всех своих врагов, а сами сто лет проживете.
— Как говорится, сынок: на бога надейся, а за куст держись!
Шамсия вышла из школы. С головы она закутана паранджой и лицевой сеткой, под мышкой — книги. Обычно за ней посылали из дому служанку или она шла в компании подруг. Сегодня, как нарочно, никого не было. Шамсия не торопилась, она думала о себе, о Фирузе, о счастье, повторяла про себя стихи Хафиза:
Он пред тобой открыт, любви чудесный храм! Все у тебя в руках... А ты... ты медлишь сам! Смотри, ты не сорвешь благоуханной розы, Коль не проявишь ты терпения к шипам!
Не относилось ли это и к ней?
Стихи Хафиза так очаровали ее, что она унеслась мечтой куда-то вдаль, парила в мире нежных чувств. Совсем не похожая ни на отца, ни на мать, она была мягкой, удивительно чуткой и впечатлительной, с сердцем, открытым для любви. Шамсия горячо любила свою учительницу, раскрывшую ей всю прелесть искусства, поэзии, воспитавшую в ней лучшие чувства — человечность, искренность, чистосердечие...
Как хорошо, что она попала в эту школу, нашла там истинный путь к знаниям. Не то прожила бы всю жизнь слепой, с чем пришла в этот мир, с тем и ушла из него. Вот как ее родители. Хорошо, что они не посмотрели на то, что школа в другом квартале. Родители любят свою Шамсию, все отдать ей готовы... но они ее не понимают и никогда не поймут. Они вечно живут в страхе, что поставщики девушек могут потребовать Шамсию для эмира. А что они сами ей готовят? Просватают за чуждого ей человека, которого она и в глаза не видала. В этом ли счастье?!
Они и не подозревают, что сердце Шамсии уже принадлежит одному человеку, что только с ним она может быть счастлива...
...Это произошло ранней весной. Шамсия пришла в школу позже, чем обычно. В проходе, ведущем на женскую половину двора, она увидела красивого юношу. Он сидел перед Тахир-джаном и с воодушевлением читал стихи. Шамсия сделала еще несколько шагов и остановилась, точно завороженная,— ее очаровал голос юноши, его лицо, стихи, которые он прочитал:
Пери легкою походкой проходила стороной.
Вдоль прелестных щек струились кудри черною волной.
А глаза метали стрелы, всем сердцам грозя войной.
И сказал аскет-отшельник, потрясая сединой:
— Если есть на белом свете этот локон смоляной,
Разум, вера, благочестье да расстанутся со мной!
— Хорошо!— восхищенно сказал ювелир.- И стихи хорошие, и читаете вы хорошо.
— Если я буду учиться у такого мастера, будет толк, как вы думаете?— спросил молодой человек.
— Ваш учитель — настоящий мастер слова, но надо посмотреть, что вы сами умеете...
Тут раздался чей-то голос на женской половине, и Шамсии пришлось уйти, она сгорела бы от стыда, если бы увидели, что она подслушивает.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116
Лишь тогда мы поймем его истинные намерения.
— Ваша милость...— начал миршаб.
— Ну так о чем же вы сегодня беседовали?— настойчиво повторил казикалон.
Припертый таким образом к стенке, миршаб рассказал обо всем, кроме того, что касалось Гани-джан-бая.
— Какое ему дело до учащихся медресе?— гневно вскрикнул казикалон.— Это не его забота и не ваша! Они, как и духовенство, касаются только меня.
— Удивительное дело,— снова вмешался в разговор раис,— его милость кушбеги надумал поднести эмиру красавицу! А где поставщики русских женщин, они что, не работают уже?
Миршаб не понял, что тот хочет сказать, и вопросительно посмотрел на казикалона. Тот объяснил:
— Этот иранец служил шпионом у русского царя! Они теперь в интересах России строят козни внутри Бухарского эмирата. Всем известна его связь с русским политическим агентом, даже его высочеству. Но это не смущает иранца, он подбирается к самому эмиру.
— Да, да,— согласился раис,— все начинается с дворца его высочества.
Миршаб снова недоумевал. Тогда, понизив голос, заговорил казикалон:
— До нас дошел слух, что во дворце его высочества появились русские женщины. Это удар по религии, по государству, ничего хорошего из этого не получится. А кто, кроме иранца, мог привести его высочество на этот путь? Ведь он — приверженец русских! Говорят, что его высочество уделяет много внимания этим женщинам, прибывшим из Фетербурга.— Так произносил казикалон название русской столицы.— Если и дальше так пойдет, все дела уплывут из наших рук, а религия будет раздавлена!
Обращаясь к миршабу, он сказал:
— Наш долг повлиять на его высочество.
— А как мы можем добиться этого, ваше святейшество?
— Взяться как следует, горячо за дело — всего добьемся! Можно
и попугать немного. Начнем с того, что вы, разговаривая как-нибудь с иранцем, между прочим намекнете, что вам известно о связях его высочества с русскими и что вы беспокоитесь, как бы не узнало об этом духовенство и прочие столпы государства. Иранец должен будет призадуматься. Одновременно надо найти очень красивых девушек из наших — таких, чтобы красота их пленила его высочество. Их надо подготовить к встрече, это должны быть не только красивые, но и умные девушки. Уж я знаю — одна умная девушка в таком деле стоит десяти мужчин.
— А где же найти такую умную девушку?
— Ну, это уже ваше дело!
Мало у вас поставщиков, что ли? Одна Мухаррама Гарч чего стоит! Да и вы сами весьма опытны. Когда найдете девушку, доложите, а мы уж вас научим, что делать.
Помолчав немного, миршаб сказал:
— Слушаюсь, ваше святейшество! Почту за честь выполнить данное поручение.
— Расходы по делу будут оплачены нами.
— Благодарю, ваше святейшество!
Беседа, по всей видимости, была закончена, и миршаб попросил разрешения удалиться.
После его ухода отец и сын сидели несколько минут молча. Вдруг раис забеспокоился:
— Таксир, этому глупому толстяку не очень-то можно верить... Вдруг он донесет своему высокопревосходительству?..
Казикалон, беспечно улыбаясь, махнул рукой, подумав при этом, что сын его глуповат.
— Ну что, если и донесет? Даже хорошо. Я нарочно все ему выложил. Пусть Остонакул-бек знает, что нас не проведешь. И мы в политике кое-что смыслим, бездействовать не будем. Но миршаб вряд ли осмелится рассказать. Ему лишь бы теплое местечко да чин, а до политики дела нет.
— Но, может, именно ради своей должности...
— Действуя с умом, всего добьешься!
— А все же Остонакул сильный и наглый враг. С ним нужна большая осторожность, таксир!
— Да, да,— раздраженно сказал казикалон и замолчал, что-то обдумывая.
Он хорошо изучил характер своего сына: злой, мстительный, но неумный, он все делал невпопад: если мстил, то неудачно, приказы отдавал несвоевременно...
— Я очень опасаюсь,— снова заговорил казикалон, что скоро умру и вся моя семья останется без защиты под властью этого выскочки.
— Не приведи господь!— воскликнул раис.— Даст бог, и вы одолеете всех своих врагов, а сами сто лет проживете.
— Как говорится, сынок: на бога надейся, а за куст держись!
Шамсия вышла из школы. С головы она закутана паранджой и лицевой сеткой, под мышкой — книги. Обычно за ней посылали из дому служанку или она шла в компании подруг. Сегодня, как нарочно, никого не было. Шамсия не торопилась, она думала о себе, о Фирузе, о счастье, повторяла про себя стихи Хафиза:
Он пред тобой открыт, любви чудесный храм! Все у тебя в руках... А ты... ты медлишь сам! Смотри, ты не сорвешь благоуханной розы, Коль не проявишь ты терпения к шипам!
Не относилось ли это и к ней?
Стихи Хафиза так очаровали ее, что она унеслась мечтой куда-то вдаль, парила в мире нежных чувств. Совсем не похожая ни на отца, ни на мать, она была мягкой, удивительно чуткой и впечатлительной, с сердцем, открытым для любви. Шамсия горячо любила свою учительницу, раскрывшую ей всю прелесть искусства, поэзии, воспитавшую в ней лучшие чувства — человечность, искренность, чистосердечие...
Как хорошо, что она попала в эту школу, нашла там истинный путь к знаниям. Не то прожила бы всю жизнь слепой, с чем пришла в этот мир, с тем и ушла из него. Вот как ее родители. Хорошо, что они не посмотрели на то, что школа в другом квартале. Родители любят свою Шамсию, все отдать ей готовы... но они ее не понимают и никогда не поймут. Они вечно живут в страхе, что поставщики девушек могут потребовать Шамсию для эмира. А что они сами ей готовят? Просватают за чуждого ей человека, которого она и в глаза не видала. В этом ли счастье?!
Они и не подозревают, что сердце Шамсии уже принадлежит одному человеку, что только с ним она может быть счастлива...
...Это произошло ранней весной. Шамсия пришла в школу позже, чем обычно. В проходе, ведущем на женскую половину двора, она увидела красивого юношу. Он сидел перед Тахир-джаном и с воодушевлением читал стихи. Шамсия сделала еще несколько шагов и остановилась, точно завороженная,— ее очаровал голос юноши, его лицо, стихи, которые он прочитал:
Пери легкою походкой проходила стороной.
Вдоль прелестных щек струились кудри черною волной.
А глаза метали стрелы, всем сердцам грозя войной.
И сказал аскет-отшельник, потрясая сединой:
— Если есть на белом свете этот локон смоляной,
Разум, вера, благочестье да расстанутся со мной!
— Хорошо!— восхищенно сказал ювелир.- И стихи хорошие, и читаете вы хорошо.
— Если я буду учиться у такого мастера, будет толк, как вы думаете?— спросил молодой человек.
— Ваш учитель — настоящий мастер слова, но надо посмотреть, что вы сами умеете...
Тут раздался чей-то голос на женской половине, и Шамсии пришлось уйти, она сгорела бы от стыда, если бы увидели, что она подслушивает.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116