Решившись затем взглянуть на мать эмира, она увидела пожилую женщину с седыми волосами, огромными черными глазами, плоским смуглым лицом. Пышные одежды, горделивая посадка головы, надменное выражение лица придавали ей величавость, Оймулло она показалась даже красивой.
Закончив церемонию приветствия, Оймулло поклонилась в сторону матери наследника. И тут же раздался голос ее высочества:
— Мы много слышали о тебе, госпожа Танбур, но видим впервые. Сегодня по случаю прибытия ее высочества каршинской госпожи и ты пожаловала к нам, милости просим!
Оймулло снова поклонилась, промолчав.
— Говорят, ты и газели поешь, и на танбуре играешь?
— Да, ваше высочество.
— При нашем дворе была лишь одна танбуристка, и мы думали, что в Бухаре нет больше женщин, играющих на танбуре...
Все кругом защебетали: Верно, верно, правда, правда... Эшонбиби продолжала:
— Но о тебе мы знаем только по слухам, надо проверить. Сыграй-ка нам и спой свои газели!
— С радостью,— сказала Оймулло. Пятясь назад, подошла она к Мухарраме, взяла у нее из рук свой танбур и села на ковер.
Эшонбиби тем временем что-то шепнула распорядительнице, после чего та подошла к Оймулло и пригласила сесть поближе, против Эшонбиби и ее старшей невестки.
Госпожа Танбур в первое мгновение смутилась, но вскоре овладела собой, настроила свой инструмент и заиграла. Начала она с веселой мелодии, но постепенно перешла на грустную, носящую название Ирак.
Эшонбиби слушала рассеянно, зато ее невестка была увлечена и даже громко воскликнула: Да! — что означало высокое одобрение. Услышав это да из уст каршинской гостьи, Эшонбиби стала еще холоднее и равнодушнее, она даже задремала или сделала вид, что дремлет.
Окончив песню, госпожа Танбур пожшонилась высоким присутствовавшим. Эшонбиби открыла глаза и ограничилась легким кивком. Оймулло отошла в сторону и вместе с Мухаррамой покинула гостиную. Смешанные чувства боролись в ней, ей было обидно, что так пренебрегли ее искусством и талантом, и в то же время радостно при мысли, что неуспех у Эшонбиби освобождает ее от постоянного присутствия во дворце. А все-таки обидно! Ведь когда она поет и играет там, внизу, простым женщинам ее круга, чуть ли не на руках носят, а здесь ей не сказали ни одного доброго слова!
А в это время между невесткой и свекровью происходил такой разговор:
— У нее очень приятный голос! Мне нравится ее пение,— сказала невестка.
— О дочь моя, таких певиц у нас много,— ответила свекровь.
— Что, теперь госпожа Танбур будет удостоена постоянного присутствия на вечерах вашего высочества?
— Нет! Если мы станем приглашать во дворец всех впервые выступивших у нас певцов, мы разведем слишком много лентяев и тунеядцев.
Невестка прекрасно поняла, что Эшонбиби говорит так в пику ей. И холодно отнеслась к Танбур, тоже только чтобы сделать невестке назло. Такая мелочность ее рассмешила, но она и виду не подала, а про себя подумала: Погоди, погоди, не сегодня завтра мой сын станет эмиром, и тогда я сяду на твое место. В моей власти будет приглашать во дворец, кого мне угодно. И Оймулло я возьму к себе... Это даже лучше, что сейчас от нее отказались...
А вслух она сказала:
— Вы правы, ваше высочество!
Эшонбиби подозвала распорядительницу и приказала:
— Угости там, в передней, госпожу Танбур, да получше! И скажи, что каждый раз, как ее высочество пожалует из Карши, мы будем за ней посылать.
— Слушаюсь! — проговорила распорядительница и тут же добавила: — Пришла жена девонбеги, хочет о чем-то доложить вашему высочеству.
— А! — с интересом воскликнула Эшонбиби.— Наверное, о той негодной девчонке? Пусть войдет, зовите!
Распорядительница вышла в переднюю позвать жену чиновника, а Мухаррама рассказала Оймулло ее историю.
— Муж этой женщины живет здесь же, в крепости... По ту сторону у него домик. Это мужчина со свиноподобным лицом, да к тому же плешивый. Он обслуживает лично ее высочество. В его обязанности входит доставлять ей все необходимое — одежду, драгоценности, убранство дома. Как только что нужно, домоправительница посылает за ним какую-нибудь служанку. Была здесь среди слуг одна девушка-рабыня, ее привезли из Карши от ее высочества, в подарок Эшонбиби. Девушка отличалась тонкой, нежной красотой, и звали ее Нозгуль... Подходящее имя — нежный цветок. Но, увы, это был уже увядший цветок — ее подтачивало горе. Думаю, что она была из хорошего дома. Безжалостные работорговцы похитили и продали ее. Однажды домоправительница послала Нозгуль по какому-то делу к этому чиновнику. Он был дома один, пьяный, разнузданный... При виде девушки он потерял остатки разума, накинулся на нее, и не успела она закричать, как он уже сделал свое грязное дело. В эту минуту вошла жена со служанкой, застала его на месте преступления. Поднялся скандал. Муж вскочил и удрал, а женщины избили бедную девушку и с позором привели во дворец к Эшонбиби. Ее высочество разгневались и приказали бросить Нозгуль в подвал, посадить на хлеб и воду. А чиновник пришел к Эшонбиби просить прощения, преподнес ей золотое кольцо, осыпанное драгоценными камнями, при этом он сказал, что его черт попутал, что сама девушка приманивала, соблазняла. И женщины подтвердили, что только девушка виновата, если бы она не заманивала в свои сети, ничего бы не случилось. А сегодня жена чиновника пришла, желая выставить на позор перед каршинской госпожой подаренную ею служанку.
— А что чиновник?
— Работает по-прежнему, что ему сделается?
...Тем временем жена чиновника говорила матери эмира:
— Прошу правосудия! Надо наказать каршинскую девчонку, соблазнительницу! Хорошего, набожного человека, приближенного ее высочества в один миг свела с пути! Заморочила ему голову! А ведь он ваш преданный раб...
— В моей резиденции, благодарение богу, еще не бывало такого греха! — торжественно произнесла Эшонбиби.
— Это каршинка все напортила,— сказала одна из младших жен покойного эмира, бывшая когда-то соперницей Эшонбиби. Она тоже терпеть не могла мать наследника.
— Да, да, конечно, она! — подхватила другая.
Каршинская госпожа то бледнела, то краснела... На лбу выступила испарина, и она то и дело вытирала платком пот. Ох, была бы у нее в руках власть! Растерзала бы их всех, в первую очередь Эшонбиби, и противную клеветницу, жену чиновника, и всех подхалимок и подпевал изрубила бы на куски! Только тогда бы обрела ее душа покой. Но делать нечего, приходится терпеть, притворяться, что поешь с ними заодно, не замечать ядовитых уколов. Только так можно им досадить — пусть не радуются, не увидят ее разгневанной, опечаленной. Подумаешь, какая беда — жалкая рабыня страдает! А ей что?
В свою очередь, Эшонбиби была чрезвычайно обрадована разыгравшимся скандалом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116