– Вы мать, – он вас скорее всех послушается.
– Ах, разве они слушают.
– Но что же я-то могу для вас сделать?
– Вы начальник.
– Да уж если матери не слушают, то как же вы надеетесь, чтобы начальника послушались.
– Запретите им собираться на сходки.
– Их давно об этом просили.
– Что просить? Запретите просто.
– Мы не можем ходить за ними в каждый дом. Москва велика, – они везде собираются.
– Прекратить как-нибудь все эти беспорядки.
– Только об этом и заботимся; но это вовсе не так легко, как некоторые думают; нужно время, чтобы все пришло в порядок.
– О Боже мой! ну, выслать их вон из города, ну, закрыть университет.
Хозяин пожал плечами и сказал:
– Сударыня, это от нас не зависит, и желательно, чтобы этого не случилось.
«Баба! я всегда говорила, что ты баба, – баба ты и есть», – подумала Варвара Ивановна, усевшись в карету и велев ехать вверх по Тверской.
В другом официальном доме объяснения Богатыревой были не удачнее первых. Здесь также успокоивали её от всяких тревог за сына, но все-таки она опять выслушала такой же решительный отказ от всякого вмешательства, способного оградить Сержа на случай от всяких его увлечений.
– Ну, наконец, арестуйте его, пока это все кончится! – воскликнула Богатырёва, выведенная из всякого терпения спокойным тоном хозяина.
– Что такое? – переспросил тот, полагая, что ослышался.
– Арестуйте его, – повторила Богатырёва. – Я мать, я имею право на моего сына, и если вы не хотите сделать ничего в удовлетворение моей справедливой просьбы, то я, мать, сама мать, прошу вас, арестуйте его, чтоб он только ни во что не попался.
Хозяин посмотрел на Богатырёву и нетерпеливо ответил:
– Я вам уже имел честь доложить, что у нас нет в виду ни одного обстоятельства, обвиняющего вашего сына в поступке, за который мы могли бы взять его под арест. Может быть, вы желаете обвинить его в чем-нибудь, тогда, разумеется, другое дело: мы к вашим услугам. А без всякой вины у нас людей не лишают свободы.
– Нет, я не обвиняю, но я прошу вас арестовать его, чтоб вперёд чего не случилось… я прошу вас…
– Извините, сударыня: у меня много дела. Я вам сказал, что людей, которых ни в чем не обвиняют, нельзя сажать под арест. Это, наконец, запрещено законом, а я вне закона не в праве поступать. Вперёд мало ли кто что может сделать: не посажать же под арест всех. Повторяю вам, это запрещено законом.
– И это запрещено законом! И это запрещено законом! – воскликнула отчаянная мать.
Начальник, взглянув ещё раз на Богатырёву, удерживая улыбку, подтвердил:
– Да-с, это запрещено законом, – а затем обратился к другим просителям.
– Это запрещено законом! когда ж это было запрещено законом? Знаем мы вас, законников. Небось, своего сына ты бы так упрятал, что никто бы его и не нашёл, а к чужим так ты законы подбираешь, – ворчала Варвара Ивановна, возвращаясь домой с самым растерзанным и замирающим сердцем.
Но материнский инстинкт велик и силён. У поворота к бульварам Варвара Ивановна велела кучеру ехать назад, проехала Тверскую, потом взяла налево Софийской и, наконец, остановилась у маленького деревянного домика в одном из переулков, прилегающих к Лубянской площади. Здесь жил частный стряпчий, заведовавший делами Богатыревых.
На счастье Варвары Ивановны, стряпчий был дома. Он выслушал её рассказ, предложил ей воды и затем расспросил, чего ей хочется.
– Удалить его хоть из Москвы, – отвечала Богатырёва.
– Так пошлите его в Рязанскую губернию.
– Да не едет. Ведь не связанного же его отправить!
Стряпчий подумал минуту и потом ответил:
– Мы это уладим.
Через полчаса богатыревская карета остановилась в одном из переулков Арбата. Из кареты сначала вышел стряпчий и вошёл в дверь, над которою была табличка, гласившая: «Квартира надзирателя такого-то квартала». Варвара Ивановна осталась в карете. Спустя десять минут пришла и её очередь вступить в «квартиру надзирателя квартала».
В очень хорошо и со вкусом меблированной комнате её встретил военный господин с немецким лицом и очень страшными усами. В его фигуре и лице было что-то весьма сложное, так сказать, немецко-вахмистровски-полицейско-гусарское. Видно было, однако, что он умен, ловок, не разборчив на средства и с известной стороны хороший знаток человеческого сердца.
Он внимательно усадил Варвару Ивановну в кресло, терпеливо выслушал её отчаянный рассказ, соболезновал ей и, наконец, сказал, что он тоже не в праве для неё сделать много, но, видя её беспомощное положение, готов сделать что может.
– Бога ради! – умоляла его Варвара Ивановна.
– Будьте спокойны, сударыня.
– Я вас прошу принять от меня эту безделицу, – проговорила самым сладким голосом Варвара Ивановна, подавая надзирателю сторублевую бумажку.
Надзиратель сказал:
– Напрасно беспокоитесь, – и спрятал бумажку. Богатырёва встала и, разинтимничавшись, порицала нерешительное, по её мнению, начальство.
– Какое это начальство! – восклицала она. – Удалить такое начальство нужно, а не давать ему людьми распоряжаться.
Надзиратель посмотрел на неё при этом приговоре и подумал:
«Вот тебя бы, дуру, так сейчас можно спрятать даже и без всякой благодарности», – но не сказал ни слова и спокойно проводил её с лестницы.
Варвара Ивановна уехала совершенно спокойная. Перед вечером она пожаловалась на головную боль, попросила сына быть дома и затем ушла к себе в спальню. У Серёжи были два товарища: сосед Бахарева – Ступин, и сын одесского купца, Иона Кацен.
Молодые люди уснули, и, кажется, весь дом заснул до полуночи. Но это только так казалось, потому что Варвара Ивановна быстро припрыгнула на постели, когда в четвёртом часу ночи в передней послышался смелый и громкий звонок.
Прежде чем сонный лакей успел повернуть ключ в двери, звонок раздался ещё два раза и с такою силою, что завод, на котором тянули проволоку, соединявшую звонок с ручкою, имел бы полное право хлопотать о привилегии. Наконец дверь отворили, и в переднюю, брязгая шпорами и саблей, вошёл квартальный немецко-вахмистровски-полицейско-гусарского вида. Лакей зажёг свечу и побежал за шкаф надеть что-нибудь сверх белья.
Из-за разных дверей высунулись и тотчас же спрятались назад разные встревоженные мужские и женские лица. Квартальный стоял, подперши руки фертом, и ожидал, пока лакей снова появится из-за шкафа. В это время Варвара Ивановна успела накинуть на себя платье и, выйдя в залу, сама пригласила надзирателя.
– Бога ради скорее все кончите, – говорила она, ломая руки.
– Не беспокойтесь, – отвечал надзиратель. – Я только боюсь одного.
– Ничего не бойтесь.
– Я боюсь, чтобы ваш муж не наделал завтра тревоги.
– О, за это я вам даю моё слово.
– Что это такое? – тихо спросил входящий Алексей Сергеевич.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185