– Это вы, дитя моё, не осмотрелись с нами и больше ничего.
– Нет, в том-то и дело, что я с вами-то совсем осмотрелась, у вас мне так нравится, а дома все как-то так странно – и суетливо будто и мертво. Вообще странно.
– Потому и странно, что не привыкли.
– А как совсем не привыкну, Пётр Лукич?
Смотритель опять улыбнулся и, махнув рукой, проговорил:
– Полноте сочинять, друг мой! – Как в родной семье не привыкнуть.
Тотчас после чаю Женни и Лиза в лёгких соломенных шляпках впорхнули в комнату Гловацкого, расцеловали старика и поехали в Мерево на смотрительских дрожках.
Был десятый час утра, день стоял прекрасный, тёплый и безоблачный; дорога до Мерева шла почти сплошным дубнячком.
Девушки встали с дрожек и без малого почти все семь вёрст прошли пешком. Свежее, тёплое утро и ходьба прекрасно отразились на расположении их духа и на их молодых, свежих лицах, горевших румянцем усталости.
Перед околицей Мерева они оправили друг на друге платья, сели опять на дрожки и в самом весёлом настроении подъехали к высокому крыльцу бахаревского дома.
– Встали наши? – торопливо спросила, взбегая на крыльцо, Лиза у встретившего её лакея.
– Барин вставши давно-с, чай в зале кушает, а барышни ещё не выходили, – отвечал лакей.
Егор Николаевич один сидел в зале за самоваром и пил чай из большого красного стакана, над которым носились густые клубы табачного дыма. Заслышав по зале лёгкий шорох женского платья, Бахарев быстро повернулся на стуле и, не выпуская из руки стакана, другою рукою погрозил подходившей к нему Лизе.
– Что, папочка?
– Я хотел было за тобою ночью посылать, да так уж… Как таки можно?
– Что ж такое, папа! Было так хорошо, мне хотелось повидаться с Женею, я и поехала. Я думала, что успею скоро возвратиться, так что никто и не заметит. Ну виновата, ну простите, что ж теперь делать?
– То-то, что делать? – Шалунья! Я на тебя и не сержусь, а вон смотри-ка, что с матерью.
– Что с мамашей? – тревожно спросила девушка.
– Она совсем в постель слегла.
– Боже мой! я побегу к ней. Побудь здесь пока, Женни, с папой.
– Ни-ни-ни! – остановил её Бахарев. – У неё целую ночь были истерики, и она только перед утром глаза сомкнула, не ходи к ней, не буди её, пусть успокоится.
– Ну, я пойду к сёстрам.
– Они тоже обе не спали. Садитесь-ка, вот пейте пока чай, Бог даст все обойдётся. Только другой раз не пугай так мать.
За дверями гостиной послышались лёгкие шаги, и в залу вошла Зинаида Егоровна. Она была в белом утреннем пеньюаре, и её роскошная густая коса красиво покоилась в синелевой сетке, а всегда бледное, болезненно прозрачное лицо казалось ещё бледнее и прозрачнее от лежавшего на нем следа бессонной ночи. Зинаида Егоровна была очень эффектна: точно средневековая, рыцарственная дама, мечтающая о своём далёком рыцаре.
Тихой, ровной поступью подошла она к отцу, спокойно поцеловала его руку и спокойно подставила ему для поцелуя свой мраморный лоб.
– Что, Зинушка, с матерью? – спросил старик.
– Маме лучше, она успокоилась и с семи часов заснула. Здравствуйте, Женни! – добавила Зина, обращаясь к Гловацкой и протягивая ей руку. – Здравствуй, Лиза.
– Здравствуй, Зина.
– Позвольте, папа, – проговорила Зинаида Егоровна, взявшись за спинку отцовского стула, и села за самовар.
– Чего ты такая бледная сегодня, Зиночка? – с участием осведомилась Лиза.
– Не спала ночь, – мне это всегда очень вредно.
– Отчего ты не спала?
– Нельзя же всем оставить мать.
Лиза покраснела и закусила губку. Все замолчали. Женни чувствовала, что здесь в самом деле как-то тяжело дышится. Коридором вошла в залу Софи. Она не была бледна, как Зина, но тоже казалась несколько утомлённою. Лиза заметила это, но уже ни о чем не спросила сестру. Софи поцеловала отца, потом сестёр, потом с некоторым видом старшинства поцеловала в лоб Женни и попросила себе чаю.
– Весело тебе было вчера? – спросила она Лизу, выпив первую чашку.
– Да, очень весело, – несколько нерешительно отвечала Лиза.
И опять все замолчали.
– Что ваш папа делает, Женни? – протянула Зинаида Егоровна.
– Он все в своём кабинете: ведомости какие-то составляет в дирекцию.
– А вы же чем занимались все это время?
– Я? Пока ещё ничем.
– Она хозяйничает; у неё так хорошо, так тихо, что не вышел бы из дома, – сочла нужным сказать Лиза.
– А! это прекрасно, – опять протянула Зинаида Егоровна, и опять все замолчали.
«В самом деле, как здесь скучно!» – подумала Женни, поправив бретели своего платья, и стала смотреть в открытое окно, из которого было видно колосистое поле буревшей ржи.
– Здравствуй, красавица! – проговорила за плечами Женни старуха Абрамовна, вошедшая с подносом, на котором стояла высокая чайная чашка, раскрашенная синим золотом.
– Здравствуй, нянечка! – воскликнула с восторгом Женни и, обняв старуху, несколько раз её поцеловала.
– А ты, проказница, заехала, да и горя тебе мало, – с ласковым упрёком заметила Лизе Абрамовна, пока Зина наливала чай в матушкину чашку.
– Ах, полно, няня!
– Что полно? не нравится? Вот пожалуй-ка к маменьке. Она как проснулась, так сейчас о тебе спросить изволила: видеть тебя желает.
Лиза встала и пошла по коридору.
– Ты послушай-ка! Постой, мол, подожди, не скачи стрекозою-то, – проговорила Абрамовна, идя вслед за Лизой по длинному и довольно тёмному коридору. Лиза остановилась.
– Ишь, у тебя волосы-то как разбрылялись, – бормотала старуха, поправляя пальцем свободной руки набежавшие у Лизы на лоб волосы. – Ты води в свою комнату да поправься прежде, причешись, а потом и приходи к родительнице, да не фон-бароном, а покорно приди, чувствуя, что ты мать обидела.
– Что вы, в самом деле, все на меня? – вспыльчиво сказала долго сдерживавшаяся Лиза.
– Ах, мать моя! не хвалить ли прикажешь?
– Ничего я дурного не сделала.
– Гостей полон дом, а она фить! улетела.
– Ну и улетела.
– Как это грустно, – говорила Женни, обращаясь к Бахареву, – что мы с папой удержали Лизу и наделали вам столько хлопот и неприятностей.
Бахарев выпустил из-под усов облако дыма и ничего не ответил. Вместо его на этот вызов отвечала Зина.
– Вы здесь ничем не виноваты, Женичка, и ваш папа тоже. Лиза сама должна была знать, что она делает. Она ещё ребёнок, прямо с институтской скамьи и позволяет себе такие странные выходки.
– Она хотела тотчас ехать назад, – это мы её удержали ночевать. Папа без её ведома отослал лошадь. Мы думали, что у вас никто не будет беспокоиться, зная, что Лиза с нами.
– Да это вовсе не в том дело. Здесь никто не сердился и не сердится, но скажите, пожалуйста, разве вы, Женни, оправдываете то, что сделала сестра Лиза по своему легкомыслию ?
Для Женни был очень неприятен такой оборот разговора.
– Я, право, не знаю, – отвечала она, – кто какое значение придаёт тому, что Лиза проехалась ко мне?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185