Оставались у неё ещё маленькие деньжонки и вещицы. Полинька подумала, погадала и открыла маленькую гостиницу для приезжающих.
Дело у неё кое-как пошло и при её неутомимых стараниях обещало ей сделаться делом очень выгодным. Но в это же время окончился суд над мужем. Калистратов по недостатку доказательств был освобождён из острога и оставлен в сильном подозрении. Оставаясь в городе, он стал осаждать Полиньку беспрерывными требованиями вспомоществования, приходил к ней, заводил дебош и, наконец, обратился к полиции с требованием обязать жену к совместному с ним сожительству.
В Полиньке некоторые губернские власти приняли участие, наскоро свертели передачу её гостиницы другому лицу, а её самое с ребёнком выпроводили из города. Корнету же Калистратову было объявлено, что если он хоть мало-мальски будет беспокоить свою жену, то немедленно будет начато дело о его жестоком обращении с нею и о неоднократном его покушении на жизнь ребёнка. Корнет утихомирился и куда-то исчез, так что и слуха о нем не было, а Полинька явилась с своим сыном в Москву, придумывая, за что бы взяться и чем жить. У неё теперь оставались уж самые ничтожные деньги.
С наступлением весны Полинька приютилась в одной комнате в Сокольниках и стала работать чепчики на одну лавочку в Ножевой линии. Работа эта была меледа, игра, не стоящая свеч; но Полинька все-таки работала и жила нуждно и одиноко, не имея в виду ничего лучшего. Знакомых у неё не было; ребёнок часто хворал.
В таком-то положении Полинька Калистратова встретилась с Лизой и очень ей обрадовалась.
– Тебя нельзя узнать, Полинька! – говорила ей Лиза.
– Ах, мой друг! Поживи с моё, так и сама себя не узнаешь! – отвечала Полинька.
– Да много ли ты меня старше? Три, четыре года какие-нибудь!
– Горе, друг мой, а не годы считать надо.
– Ты очень несчастлива?
– Я очень несчастлива.
– Где же твой муж?
– Не знаю: может быть в остроге, может быть в кабаке, может быть в каторге, – ничего я о нем не знаю и на все готова.
Рассказывать о своём несчастии Полинька не любила и уклонялась от всякого разговора, имеющего что-нибудь общее с её судьбою. Поэтому, познакомясь с Розановым, она тщательно избегала всякой речи о его положении и не говорила о себе ничего никому, кроме Лизы, да и той сказала только то, что мы слышали, что невольно сорвалось при первом свидании.
Полинька была довольно умна и ещё более благоразумна, горда и несловоохотлива.
Таково прошлое и таков в общих чертах характер этого нового лица. Лиза познакомила Полиньку и с Бертольди, и Полинька пришлась по нраву Бертольди, которой она нравилась более как лицо, подлежащее развитию. Они навестили раз Полиньку в Сокольниках и вздумали сами переехать на дачу.
Не успел Розанов услыхать об этом предположении, которое он вполне одобрял, как узнал, что Бертольди уже слетала и наняла две комнаты в Богородицком. Дача была отвратительная, на голом косогоре, под вечным солнечным припёком.
Городской квартиры Бахаревых нельзя было оставить совсем пустою, и Лиза переехала на дачу с одною Бертольди.
Отношения Лизы к Бертольди были таковы, что хотя Бертольди при ней была совершенно свободна и ничем не стеснялась, но она не получила не только никакого влияния на Лизу, а, напротив, даже сама на неё посматривала. Может быть, это в значительной степени происходило и оттого, что у Лизы были деньги и Бертольди чувствовала, что живёт на её счёт.
Как только переехали Лиза с Бертольди, Розанов немедленно отправился навестить их и остался очень недоволен их дачею. Лиза тоже была ею недовольна, но молчала, а Розанов раскорил её ни к стру, ни к смотру. Действительно, дача была из рук вон гадкая.
Бертольди никак не хотела с этим согласиться, надулась на Розанова и ушла за дощатую переборку.
– Бертолина! где вы скрылись? – позвал Розанов, вовсе не подозревая, что она обиделась.
Бертольди не отвечала.
– Прощайте, Бертольдинька, – сказал Розанов, уходя вместе с Калистратовою, которую вызвался проводить до Сокольников.
– Я вас прошу не фамильярничать со мною, – резко отозвалась Бертольди.
Лиза улыбнулась и проводила своих гостей.
– Что это, она рассердилась, кажется? – спросил Калистратову Розанов, когда они вышли.
– Разумеется.
– За что же?
– Не знаю; она ведь смешная.
Для Калистратовой Бертольди была только смешная. О Розанове она думала хорошо: ей нравилось, что он говорит большею частию дело и знает людей не по писаному.
Навестив ещё раза два дачниц, Розанов прельстился их жизнью и решил сам перебраться из города. Он раздобылся за недорогую цену на все лето незавидною верховою лошадкою, чтобы ездить в больницу, и поселился в Сокольниках, неподалёку от Полиньки.
Доктор ожидал, что они своим маленьким кружочком превесело проведут лето и наберутся силы на повторение пережитой зимней скуки, суши и дрязг.
Отчего ж было на это и не надеяться?
Но, однако, это не так вышло. Лиза жила, отдыхая довольно спокойно, и Бог знает, что она думала. Она была порою очень весела, порою довольно зла и презрительно начала выражаться о чрезвычайно большом числе людей, и даже нередко подтрунивала и над общим человеческим смыслом. Вообще, возобновив прежнее близкое знакомство с Лизой, Розанов стал замечать в ней какие-то странные противоречия самой себе. То она твёрдо отстаивала то, в чем сама сомневалась; то находила удовольствие оставлять под сомнением то, чему верила; читала много и жаловалась, что все книги глупы; задумывалась и долго смотрела в пустое поле, смотрела так, что не было сомнения, как ей жаль кого-то, как ей хотелось бы что-то облегчить, поправить, – и сейчас же на языке насмешка, часто холодная и неприятная, насмешка над чувством и над людьми чувствительными. Потом в Лизе было равнодушие, такое равнодушие, что ей все равно, что около неё ни происходит; но вдруг она во что-нибудь вслушается, в что-нибудь всмотрится и ни с того ни с сего примет в этом горячее участие, тогда как, собственно, дело её нимало не интересует и она ему более не сочувствует, чем сочувствует.
Так она, например, вовсе не имела определённого плана, какой характер придать своему летнему житью в Богородицком, но ей положительно хотелось прожить потише, без тревог, – просто отдохнуть хотелось. Бертольди же не искала такой жизни и подбивала Лизу познакомиться с её знакомыми. Она настаивала позвать к себе на первый раз хоть Бычкова, с которым Лиза встречалась у маркизы и у Бертольди.
Настаивала Бертольди на этом до тех пор, пока Лиза, думая о чем-то другом, проговорила: «Да делайте, Бертольди, как знаете». Бертольди тотчас села к столу и начала писать. Сочинение у неё не ладилось, и она разорвала несколько записок.
В это время к Лизе зашли Калистратова и Розанов, который обыкновенно провожал Полиньку в Богородицкое.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185
Дело у неё кое-как пошло и при её неутомимых стараниях обещало ей сделаться делом очень выгодным. Но в это же время окончился суд над мужем. Калистратов по недостатку доказательств был освобождён из острога и оставлен в сильном подозрении. Оставаясь в городе, он стал осаждать Полиньку беспрерывными требованиями вспомоществования, приходил к ней, заводил дебош и, наконец, обратился к полиции с требованием обязать жену к совместному с ним сожительству.
В Полиньке некоторые губернские власти приняли участие, наскоро свертели передачу её гостиницы другому лицу, а её самое с ребёнком выпроводили из города. Корнету же Калистратову было объявлено, что если он хоть мало-мальски будет беспокоить свою жену, то немедленно будет начато дело о его жестоком обращении с нею и о неоднократном его покушении на жизнь ребёнка. Корнет утихомирился и куда-то исчез, так что и слуха о нем не было, а Полинька явилась с своим сыном в Москву, придумывая, за что бы взяться и чем жить. У неё теперь оставались уж самые ничтожные деньги.
С наступлением весны Полинька приютилась в одной комнате в Сокольниках и стала работать чепчики на одну лавочку в Ножевой линии. Работа эта была меледа, игра, не стоящая свеч; но Полинька все-таки работала и жила нуждно и одиноко, не имея в виду ничего лучшего. Знакомых у неё не было; ребёнок часто хворал.
В таком-то положении Полинька Калистратова встретилась с Лизой и очень ей обрадовалась.
– Тебя нельзя узнать, Полинька! – говорила ей Лиза.
– Ах, мой друг! Поживи с моё, так и сама себя не узнаешь! – отвечала Полинька.
– Да много ли ты меня старше? Три, четыре года какие-нибудь!
– Горе, друг мой, а не годы считать надо.
– Ты очень несчастлива?
– Я очень несчастлива.
– Где же твой муж?
– Не знаю: может быть в остроге, может быть в кабаке, может быть в каторге, – ничего я о нем не знаю и на все готова.
Рассказывать о своём несчастии Полинька не любила и уклонялась от всякого разговора, имеющего что-нибудь общее с её судьбою. Поэтому, познакомясь с Розановым, она тщательно избегала всякой речи о его положении и не говорила о себе ничего никому, кроме Лизы, да и той сказала только то, что мы слышали, что невольно сорвалось при первом свидании.
Полинька была довольно умна и ещё более благоразумна, горда и несловоохотлива.
Таково прошлое и таков в общих чертах характер этого нового лица. Лиза познакомила Полиньку и с Бертольди, и Полинька пришлась по нраву Бертольди, которой она нравилась более как лицо, подлежащее развитию. Они навестили раз Полиньку в Сокольниках и вздумали сами переехать на дачу.
Не успел Розанов услыхать об этом предположении, которое он вполне одобрял, как узнал, что Бертольди уже слетала и наняла две комнаты в Богородицком. Дача была отвратительная, на голом косогоре, под вечным солнечным припёком.
Городской квартиры Бахаревых нельзя было оставить совсем пустою, и Лиза переехала на дачу с одною Бертольди.
Отношения Лизы к Бертольди были таковы, что хотя Бертольди при ней была совершенно свободна и ничем не стеснялась, но она не получила не только никакого влияния на Лизу, а, напротив, даже сама на неё посматривала. Может быть, это в значительной степени происходило и оттого, что у Лизы были деньги и Бертольди чувствовала, что живёт на её счёт.
Как только переехали Лиза с Бертольди, Розанов немедленно отправился навестить их и остался очень недоволен их дачею. Лиза тоже была ею недовольна, но молчала, а Розанов раскорил её ни к стру, ни к смотру. Действительно, дача была из рук вон гадкая.
Бертольди никак не хотела с этим согласиться, надулась на Розанова и ушла за дощатую переборку.
– Бертолина! где вы скрылись? – позвал Розанов, вовсе не подозревая, что она обиделась.
Бертольди не отвечала.
– Прощайте, Бертольдинька, – сказал Розанов, уходя вместе с Калистратовою, которую вызвался проводить до Сокольников.
– Я вас прошу не фамильярничать со мною, – резко отозвалась Бертольди.
Лиза улыбнулась и проводила своих гостей.
– Что это, она рассердилась, кажется? – спросил Калистратову Розанов, когда они вышли.
– Разумеется.
– За что же?
– Не знаю; она ведь смешная.
Для Калистратовой Бертольди была только смешная. О Розанове она думала хорошо: ей нравилось, что он говорит большею частию дело и знает людей не по писаному.
Навестив ещё раза два дачниц, Розанов прельстился их жизнью и решил сам перебраться из города. Он раздобылся за недорогую цену на все лето незавидною верховою лошадкою, чтобы ездить в больницу, и поселился в Сокольниках, неподалёку от Полиньки.
Доктор ожидал, что они своим маленьким кружочком превесело проведут лето и наберутся силы на повторение пережитой зимней скуки, суши и дрязг.
Отчего ж было на это и не надеяться?
Но, однако, это не так вышло. Лиза жила, отдыхая довольно спокойно, и Бог знает, что она думала. Она была порою очень весела, порою довольно зла и презрительно начала выражаться о чрезвычайно большом числе людей, и даже нередко подтрунивала и над общим человеческим смыслом. Вообще, возобновив прежнее близкое знакомство с Лизой, Розанов стал замечать в ней какие-то странные противоречия самой себе. То она твёрдо отстаивала то, в чем сама сомневалась; то находила удовольствие оставлять под сомнением то, чему верила; читала много и жаловалась, что все книги глупы; задумывалась и долго смотрела в пустое поле, смотрела так, что не было сомнения, как ей жаль кого-то, как ей хотелось бы что-то облегчить, поправить, – и сейчас же на языке насмешка, часто холодная и неприятная, насмешка над чувством и над людьми чувствительными. Потом в Лизе было равнодушие, такое равнодушие, что ей все равно, что около неё ни происходит; но вдруг она во что-нибудь вслушается, в что-нибудь всмотрится и ни с того ни с сего примет в этом горячее участие, тогда как, собственно, дело её нимало не интересует и она ему более не сочувствует, чем сочувствует.
Так она, например, вовсе не имела определённого плана, какой характер придать своему летнему житью в Богородицком, но ей положительно хотелось прожить потише, без тревог, – просто отдохнуть хотелось. Бертольди же не искала такой жизни и подбивала Лизу познакомиться с её знакомыми. Она настаивала позвать к себе на первый раз хоть Бычкова, с которым Лиза встречалась у маркизы и у Бертольди.
Настаивала Бертольди на этом до тех пор, пока Лиза, думая о чем-то другом, проговорила: «Да делайте, Бертольди, как знаете». Бертольди тотчас села к столу и начала писать. Сочинение у неё не ладилось, и она разорвала несколько записок.
В это время к Лизе зашли Калистратова и Розанов, который обыкновенно провожал Полиньку в Богородицкое.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185