Косой луч света падает из двери. Поскольку та открывается.
Кто-то входит на цыпочках. Сижу, замерев. От граничащего с
неприличием страха. Перед злодеем с пукалкой. Или с нечистым
желанием. Превратить мой моральный облик в еще более мокрое
место. А свет, подползая по полу, достигает моих носков.
-- Кто здесь.
-- Кто здесь.
-- О господи, это вы, Корнелиус. Боже, как вы меня
напугали.
-- Это я.
-- Фуух.
-- Простите, миссис Гау, я искал чего-нибудь почитать. А
после выключил свет, чтобы подумать.
-- Я тоже так делаю.
-- Да, в темноте приходят настоящие мысли.
-- Да, в темноте можно думать по-настоящему.
-- Ну вот, я и сидел здесь, размышляя.
-- О чем же вы размышляли, осмелюсь спросить.
-- Я размышлял о супружестве.
-- Что это вдруг.
-- Ну, такие уж меня посетили мысли.
-- И что это были за мысли.
-- Миссис Гау, я думал о том, что двое людей могут жить
вместе, противостоя суровому миру.
-- Так вот о чем вы думали.
-- Да, я думал об этом.
-- Я тоже часто об этом думаю. И знаете, я чувствую себя
неловко, мне не стоило задавать вам такой бестактный вопрос.
-- Но почему же.
-- Ну, я ведь знала, что ваша жена умерла. Наверное вы оба
были молоды и одиноки.
-- Да, это верно.
-- Что ж, вдвоем люди могут противостоять целому миру.
-- Да. Вдвоем могут. И пусть над ними воют ветра. Пусть
дожди и шторма и прочее хлещут по их телам. Вдвоем, в уютном
каменном домике им достанет отваги пережить какую угодно ночь и
дождаться утра. Укрывшись в объятьях друг друга.
-- Корнелиус, как прекрасна высказанная вами мысль.
-- Миссис Гау.
-- Да.
-- Меня ужасно влечет к вам.
-- Правда.
-- Да, правда. Конечно, не стоило бы так вдруг говорить
вам об этом. Я лишь потому и сказал, что мы сидим в темноте. И
вы кажетесь такой счастливой в супружестве. Я надеюсь, вы
простите мне эти слова.
-- Но почему вас ко мне влечет.
-- Я не знаю почему. Может быть, потому, что я ощущаю себя
в этой стране чужаком. Незванным гостем.
-- Какая глупость. Какой же вы чужак. Вы никакой не чужак.
-- Я знаю, то, что я сейчас скажу покажется вам ужасно
тщеславным, но я всего лишь твержу людям, послушайте, как
чудесна песня, которую я пою. И все и всюду, взглянув на меня,
говорят, знаешь, дружище, может, она и красива, но только кто
за нее заплатит. И если мне придется и дальше повторять им в
ответ, увы, никто не заплатит, повторять все чаще и чаще, я,
вероятно, умру.
-- Боже мой, Корнелиус, как я вас понимаю.
-- Правда.
-- Да.
-- Спасибо, миссис Гау. Скажу вам честно, как на духу,
когда я ехал сюда, я думал сыграть с вами и вашим мужем
довольно подлую шутку, притворившись, что не могу говорить.
-- Но мне-то как раз не терпелось почитать ваши записочки.
После того, что Говард рассказал о некоторых из них.
-- Но когда я увидел вас, стоящей в дверях. Меня вдруг
пронизало желание быть честным. И я не смог солгать. Только не
вам.
-- Как интересно.
-- Миссис Гау. Можно вас попросить. Пожалуйста, подойдите
немного ближе. Мне так нравится ваш запах.
-- Правда.
-- Да.
-- Я подойду. Сяду на подлокотник вашего кресла.
-- Я вас не трону.
-- Я знаю.
-- И еще, миссис Гау, что меня сильнее всего удручает, так
это то, сколь многие старались помочь мне, едва я сошел с
корабля. Были со мной милы. Открывали мне свое сердце. Ваш муж
помог мне. И мистер Вайн, владелец погребальной конторы, вы
могли недавно видеть его рекламу, он без малого спас мне жизнь.
-- Он, должно быть, хороший человек.
-- Да. А в детстве, это было что-то ужасное. Я чувствовал,
что никто не любит меня. Когда я шел по проходу в церкви,
первый раз в жизни шел ко святому причастию, одна из сидевших
там женщин с ненавистью взирала на меня. И я не отрывал глаз от
моих белых туфель, уже к тому времени слегка посеревших.
Конечно, я помнил, как насыпал сахар в бензобак ее мужа, и
понимал, что доказать этого ей никогда не удастся. Но ведь так
поступают все дети. После этого двигатель уже никуда не
годится. И она возненавидела меня. Вы только не подумайте, что
я склонен жаловаться на судьбу.
-- О нет, вы вовсе не производите подобного впечатления,
совсем-совсем нет. Здешние ребятишки тоже так поступают с
Говардом.
-- По-моему, эта история с винокурением произвела на
вашего мужа очень тяжелое впечатление.
-- О, я думаю, он с самого начала догадывался, что там
происходит. Говард такой хитрец.
-- Как замечательно вы пахнете, миссис Гау. И ваши веки.
Просто невероятно, с какой точностью они прикрывают ровно
половину глаз.
-- А вы хорошо видите в темноте.
-- Спасибо.
-- Ваш запах мне тоже нравится.
-- Спасибо.
-- И знаете, Корнелиус, вам не следует так уничижительно к
себе относиться. Вы тогда написали Говарду. Что кажетесь себе
ничего не стоящим. Если ваша песня прекрасна, кто-нибудь
обязательно услышит ее и так о ней и подумает. Возможно, вы с
этим не согласитесь, но и Говард, должно быть, по-своему слышит
ее. Я-то слышу определенно. Вернее, не я, а что-то внутри меня.
Может быть, сухожилия или голосовые связки, но что-то на нее
отзывается дрожью. И скажите, Корнелиус, у вас есть кто-нибудь.
-- Нет.
-- У каждого есть. Хоть кто-то.
-- Миссис Гау, если бы мы встретились не сейчас. А,
скажем, много лет назад. В школе, к примеру. Мог ли я
показаться вам привлекательным.
-- Конечно, могли. Но почему вы спрашиваете.
-- Потому что я, в сущности, никому не нравился. Во всяком
случае, таким красавицам, как вы. Способным получить кого-то,
по их представлениям лучшего.
-- Кому-то вы непременно должны были нравиться. Иначе вы
бы не стали таким, как сейчас.
-- Дядя однажды купил мне зеленый велосипед. И еще у меня
была тетя, которая пекла мне яблочные пироги, сочные, сладкие,
с корицей. Я обычно приходил к ней утром в субботу и съедал
весь пирог.
-- Целиком.
-- Да.
-- Мне кажется, Корнелиус, вы слишком требовательны. К
людям. Очистить столько яблок, это большой труд. Но каждый раз,
когда вам захочется яблочного пирога, приходите ко мне, я вам
его испеку.
-- Неужели испечете.
-- Да. Конечно испеку.
-- И не станете возражать, если я съем его целиком.
-- Не стану.
-- Я бы с радостью пришел и съел испеченный вами пирог,
миссис Гау.
-- Неужели придете.
-- Да, конечно приду. Я уже ощущаю его вкус.
-- Правда.
-- Да, правда. У меня уже слюнки текут. И вы ведь не
будете против, если я водружу на него огромную глыбу
мороженного.
-- Нет, не буду. Я против другого, я против того, чтобы и
дальше сидеть на подлокотнике вашего кресла.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113